Примерно через час после моего расставания с Германом и Светланой, дорога пошла вверх и начала винтом закручиваться влево. Ну, и я вслед за ней: пошла в гору, чуть прибавляя правой при каждом шаге. А чего вы ещё от меня ждали?
Времена бурения скальных пород собственным задом давно прошли. Укатали горки нашего сивку… зато я жива, сыта, и мне тепло. Сижу на краю поляны под огромным листом, скрестив под собой ноги, разведя в стороны руки и повернув ладони к фиолетовой тверди, которая служит этому краю небом. Занятно, что над этой твердью – миллионы тонн воды. Вам это ничего не напоминает?
Ноги у меня давно затекли, но очень не хочется шевелиться. Глаза закрыты. Я прислушиваюсь к осколкам своих мыслей и осторожным движениям неизвестного животного, шагах в тридцати от меня. Зверь по потолку заходит со спины и это обидно. Сама я у местной живности никакой симметрии не обнаружила, и поэтому с уверенностью сказать, где у них перед, а где зад, не могу. А вот они разобрались, смышлёные такие, и теперь один из них заходит сверху и со спины.
Следить на слух за движением противника несложно. Потолок, или то, за что там эта зверюга цепляется, отчаянно скрипит и рыдает при каждом его шаге. А может это сама тварь подаёт сигналы в соответствии с местными правилами охоты. И незнание этих правил не предполагает каких-то скидок или льгот в уготованной мне роли жертвы.
Я не могу сдержать улыбки: если меня и можно назвать жертвой, то только последней. У тех, кто на меня охотится, страсть к охоте пропадает надолго или навсегда. Последняя мысль мне понравилась. И я решила её немного разукрасить: охота – это когда у одного есть желание прикончить другого. А у другого иных желаний, кроме как спастись, нет. Если же обе стороны мечтают об убийстве, то это не охота, это – война…
Ловлю на лице движение воздуха и чуть приоткрываю глаза. Нет, это не та штука, что ползёт по потолку. На лист, закрывающий от меня небесную твердь, село что-то тяжёлое: лист прогнулся и заметно опустился. Если перегруппироваться и стать на лопатки, то можно пнуть гостя ногами. И ничего за это не будет. Уже пробовала.
Но такая безнаказанность обессмысливает любые действия. Даже самые что ни на есть хулиганские.
Некоторое время наблюдаю, как невидимый гость ворочается на листе, потом закрываю глаза и возвращаюсь к своим неспешным ручейкам-раздумьям. …Кстати, о войне. Объективная реальность солдата покоится на трёх китах: состояние личного состава, характеристика обстановки и задача, которую необходимо решить личному составу с учётом этой самой обстановки.
С личным составом, состоящим из одной боевой единицы – меня, абсолютная ясность: счастлива, что жива, и так близка к решению основной задачи.
С обстановкой дела похуже. В том смысле, что местность вокруг дикая, чуждая, ни на что непохожая.
Здесь я уже что-то около недели. Насколько поняла, нахожусь в километре над поверхностью пустыни, рассеченной надвое прямой голубой ниткой реки. Это оттуда мы начали свою экспедицию. Поверхность свода пещеры представляет собой бесчисленное множество складок, впадин и выпуклостей. Что-то вроде гриба-трутовика, ведущего свою разрушительную работу на деревянном потолке дома. Вот по нишам-антресолям этого удивительного образования я сейчас и пробираюсь.
Помнится, Максим докладывал, что по краю свода пещеры можно подняться наверх. Ну, а мне нужно спуститься вниз. Идеально было бы по прямой, но для этого нужен планер или парашют… фантазии, конечно. Иду пешком к краю, а там попытаюсь спуститься вниз, к реке, к палаткам. Всё. Точка. Что делать дальше – не знаю.
Наверное, буду ждать помощи.
Впрочем, пока под сомнением и сам спуск. Где этот край? Все эти выпуклости-впадины складываются в трёхмерный лабиринт, держать направление в котором не просто.
Разве что ориентироваться по горам. Чем дальше от них, тем ближе к краю. Вот только, чтобы определиться, нужно подползти к самому краю складки и высунуть голову наружу. Рискованное занятие… и к решению поставленной задачи отношение имеет косвенное. Задача? Разве я ещё не сказала? Спасение человечества, разумеется. Что всем кранты, давно известно. Учёный люд только не знает точной даты. А я, вот, знаю.
Так получилось.
Последние десять лет я искала входы под ледяной щит Антарктиды, чтобы спасти часть человечества, его генофонд и культуру от неминуемой гибели внеочередного ледникового периода.
Это и есть основная задача, которую мне следует решать с учётом обстановки. И для её решения все средства хороши. Пять трупов, или сто пять… не суть. Тем более что цель близка. Но есть проблемы.
Здесь, на потолке ледовой пещеры легко разместится миллион человек. Причём, без всяких сложностей с питьём, жильём и кормёжкой. Но как их сюда доставить? Пока, судя по последним событиям, гуманнее пионеров утопить прямо в порту погрузки, чем тащить их сюда, а затем наблюдать, как они вымирают к ужасу ожидающих своей очереди…
И как к эмигрантам отнесётся этот мир полурастений – частично животных? Мир, в котором никто никого не ест. Мир поголовного сотрудничества в глобальном симбиозе. Впрочем, есть ещё скрип над головой…
Любой с ходу отличит животное от растения. И при этом не будет полагать себя великим зоологом или ботаником. Думаю, мировоззрение как раз и покоится на выработанных в течение жизни стереотипах, при которых совсем не обязательны лабораторные анализы и специальное образованиедля решения подобных "задачек".
Здесь эти самые стереотипы не работают.
Неподвижный валун, по самую макушку увязший в грунте, вдруг оживает: его верхушка перестаёт быть серой, желтеет, потом становится алой, разбухает и в считанные минуты распускается исполинским трёхметровым цветком. Из цветка расползаются в разные стороны ленты, будто покрытые фиолетовым ворсом гусеницы.
Потом эти гусеницы червями исчезают в прахе грунта, валун опять принимает вид пыльного серого булыжника и всё. Будто ничего и не было.
Зверь замер, и опять тишина с увязшим в ней комариным звоном эльфов. Наверное, группируется перед прыжком. Далековато, правда, чтобы прыгать, но ему, конечно, сверху виднее. Тело непроизвольно напрягается в ожидании схватки, но уже спустя секунду я возвращаюсь в приятное расслабленное состояние: рано. Точно знаю – не прыгнет.
Сейчас, по крайней мере.
Зверюга вновь сдвинулась с места. Что ей от меня нужно? Томительное ожидание.
Потолок скрипит и рыдает при каждом её шаге. Скрипы и шорохи накладываются друг на друга. Такое ощущение, что у моего противника десяток ног. Уже и сама не знаю, что меня удерживает от того, чтобы немедленно вскочить и посмотреть что там.
Упрямство? Сижу на месте. Хватит. Насмотрелась. Да и смотреть противно.
Взять, к примеру, тварь, что растёт рядом, справа от меня. Листья на руках – нет, наверное, всё-таки на ветках – кисти о двенадцати судорожно разведенных в стороны пальцах с туго натянутыми перепонками между ними. Пальцы оканчиваются натуральными когтями: длинными, сантиметров пять, кривыми и острыми. "Кисти" прикреплены к прочному волосатому стволу, напоминающему слоновью ногу, только толще в обхвате раза в три. Нога вертикально поднимается к потолку, нависающему в десяти-пятнадцати метрах надо мной, и уходит в него так, что совершенно непонятно в какую сторону эта штука растёт: снизу вверх или наоборот.
А может, она пронизывает насквозь все десять-двенадцать ярусов: колонной идёт вверх, до самого льда, и вниз, к стороне купола, нависающей над пустыней. Будто подпорка. Место, где "лист" прикреплён к "ноге", сочится приятно пахнущей розовой жидкостью, к ручейку которой подлетают красивые созданьица, очень напоминающие эльфов…
Нет. С эльфами я, конечно, не знакома. Но если бы они существовали, то выглядели бы именно так: нечто радужное и сверкающее, как крылья стрекоз, парящих в полуденном зное. Вот только нет тут ни солнца, ни стрекоз, зато есть крылья, сверкающие радугой в фиолетовых сумерках.
Кстати, розовая жидкость по вкусу напоминает яблочный сироп. Здесь вообще всё съедобно. По-крайней мере, то, что я решилась попробовать. Вода в озёрах – берёзовый сок, только сильно разбавленный и с каким-то непонятным привкусом.
Даже грунт под ногами, и тот что-то вроде кукурузной муки. Если запивать водой из озера – и вкусно, и сытно. Только следует соблюдать осторожность: внутри пыли полно мелкой живности.
А живьём кого-то есть, как-то не спортивно…
Я качаю головой.
Я думала найти свободные территории здесь, подо льдом. Перевезти технику, обеспечить её энергией, построить ремонтную базу, спасти как можно больше народу и сохранить культуру своей цивилизации. С людьми, – порядок, но без техники и даже без необходимости в ней. Так что людей спасти можно, а вот культуру – сомнительно.
Чего человек стоит без своего железа?
Тварь на потолке замерла. Она уже совсем близко. Вот теперь, по моим расчётам, она может прыгать. Я отвлекаюсь от своих мыслей, которые то ручьями расходятся, уводя рассуждения прочь друг от друга, то сплетаются в едином русле, возвращая меня в настоящее здесь и сейчас.
Та штука, что над головой, бесшумно срывается с листа, исчезает. Испугалась, наверное. Лист, чуть подрагивая, распрямляется, а на середину поляны падает чудовище с неисчислимым количеством веток-щупалец и когтей-листьев. Бестия шустро вскакивает, словно собака отряхивается от пыли и, весьма недвусмысленно шевеля передними конечностями, за долю секунды покрывает половину расстояния между нами…
Я совсем не против тихой задумчивой созерцательности. Что-нибудь в духе у-шу или любого другого типа аутогенной тренировки. Но только не в момент, когда на тебя мчится скирда костей размером с небольшой загородный дом. Кажется, я что-то крикнула. Только мой крик и остался в распоряжении атакующего. Сама-то я уже мчусь сквозь фиолетовое марево по аллее прочь, коря себя за самонадеянность.
Сразу убираться надо было. Противник выпал превосходящей весовой категории.