Стоило в городе Смертоносца-Повелителя появиться северянам — энергичным, агрессивным, активным, как Богиня немедленно отвернулась от своих питомцев, перенеся все свои надежды на новых любимчиков.
— Разве ты забыл, Шабр? Мы ей неинтересны. Найл оглянулся на девушек и громко позвал: — Кавина, Калла, Трития, приготовьте фляги и оружие. За мной.
Все четверо спустились к воде. Раньше на этой тропке можно было легко получить в бок шип от плотоядного кустарника, встретить человеко-лягушку или норочного капкана. Однако на сей раз вслед путниками не послышалось ни единого шороха, не ощутилось ни единого движения. Они спокойно набрали воды и вернулись обратно.
После ужина девушки торопливо разбрелись по деревьям. Многие из них еще помнили кроны, в которых впервые увидели свет, в которых провели первые недели своей жизни. По отношению к падальщикам у них зародилось то самое чувство, которое Найл испытывал только к матери. И это было естественно — в соответствии с обычаями города, матери сразу после рождения отдали своих детей смертоносцам и больше никогда о них не вспоминали. Новорожденные видели множество разных кормилиц, и только одно существо оставалось неизменным и заботливым — крона дерева.
Поддавшись ностальгическим воспоминаниям, Найл попытался найти того самого падальщика, на котором он прожил несколько недель рядом с Мерлью. Правда, единственная примета, отложившаяся в его сознании от тех времен — это сухой панцирь саранчи, застрявший между желтых узловатых корней. Останков саранчи вокруг валялось в достатке. Махнув рукой, правитель вскарабкался на ближайшее дерево и устало откинулся на широкий прохладный лист.
Крона качнулась, подпирая просевший лист соседними.
— Сейчас, сейчас, — спохватился Найл.
Испражняться ему пока не хотелось, зато оставшиеся после ужина потроха уховертки он прихватил с собой и сейчас кинул себе под ноги. Лист изогнулся, подталкивая подачку к стволу. У комля открылась неширокая щель, в которой потроха тут же и исчезли.
— Остальное утром, — пообещал правитель. Ты уж извини, не все зависит от желания.
Дерево, естественно, промолчало. В конце концов, это всего лишь растение, как к нему ни относись.
Найл снова откинулся на лист, закрыл глаза. Ему вспомнилось, как точно так же, ничего не боясь, он сидел на выпирающей из земли Великой Богине, откинувшись на опаленный молнией стебель. В тот раз он приходил убить Богиню, но так и не решился на этот шаг. В ответ она предложила свое дружелюбие и покровительство. А во время второго путешествия в Дельту она предала их всех.
— Сколько ни помогай гусенице, она никогда не станет мотыльком.
— Станет, — покачал Найл головой в ответ на явно несуразное предположение.
— Станет. Когда придет час, она станет мотыльком без всякой посторонней помощи. Гусенице помогать бесполезно. Сплести свой кокон она должна сама.
— Гусенице можно помочь спастись от жужелицы или скорпиона; можно подсказать, где гуще трава и мягче земля.
— Можно. Но когда вырастет одна гусеница, она породит десять. Если помочь им всем, они породят сто. Если помочь ста, они породят тысячу. Как бы ты ни стремился помогать всем, рано или поздно настает час, когда сил твоих на всех не хватает, и тебе все равно приходится выбирать, кому помочь, а кого бросить на произвол судьбы.
— И ты начинаешь предавать тех, кто тебе верил…
Посланник так и не понял, в какой из моментов настал контакт. Просто он осознал, что в груди его — не в сознании, а именно в груди — звучит доброжелательный голос Богини.
— Помогать стоит только тем, кто готов заботиться о себе сам.
Спокойная, светло-розовая энергия Великой Богини затопила разум, сознание, душу Найла, все его тело. Он плавал в этой энергии, как в воде — легкий, невесомый. Он таял в ней, как капелька меда в горячем напитке — но продолжал спорить:
— Мы пришли к тебе, заплатив за каждый шаг кровью, а ты оттолкнула нас.
— Вы были гусеницей. Вы приползли ко мне, чтобы я вместо вас соткала ваш кокон. Вы приползли ко мне вопреки моему желанию, совершив огромное количество подвигов. Почему вы не потратили эти силы на борьбу со своим врагом?
— Мы верили тебе…
— Каждый должен верить только в себя. Мне не нужны рабы. Мне нужны разумные существа, равные мне. Только общество равных способно породить достаточно мощное интеллектуальное поле.
— Ты думаешь только о себе. Ты пожалела для нас даже малой толики своей энергии, чтобы придать нам силы для победы.
— Когда вы перестали молиться мне и начали думать «только о себе», вы сами взяли нужную вам энергию.
— Неправда. Нам пришлось много месяцев бродить неприкаянным, прежде чем мы смогли набраться достаточно сил для победы.
— Гусеница не способна стать мотыльком в один миг. Сначала она должна окуклиться.
— Нас уцелело всего девять десятков. Если бы пауки Провинции не сочли бы нас Смертоносцем-Повелителем, мы так и бродили бы по горам. Двухтысячная армия возникла только по воле случая, чудом.
— Когда бабочка выбирается из куколки, она всегда маленькая и сморщенная. Но каждый раз происходит «чудо», и она обретает огромные крылья. Я видела миг рождения.
Из розового океана Найл вдруг «вывалился» в обычный мир. Горизонт вокруг казался ему темным и однообразным, когда вдалеке зародилась маленькая яркая точка. Всей душой правитель устремился туда, и вскоре увидел алое зарево между горных вершин, удивительно напоминающее энергетическую ауру самой Богини.
— Ты пришел ко мне в Дельту, Посланник, но ты не хочешь со мной разговаривать. Я принимаю тебя в свое поле, а ты грубишь мне и споришь со мной. Я люблю тебя, но ты не желаешь меня воспринимать. Но я все равно люблю тебя. Неужели ты не замечаешь? Ты больше не чувствуешь себя рабом божьим. Ты ощущаешь себя равным!
— Я не один, — раскинул руки Найл. — Таких как я — две тысячи братьев по плоти.
— Я знаю. Ты всего лишь частица нового существа, но через тебя оно слышит и понимает меня. Я хочу сделать тебе небольшой подарок на день рождения, малыш. Завтра прилетит мотылек. Накорми его мясом. Я рада тому, что ты появился на свет.
Контакт оборвался.
Найл перевернулся на живот и устремил свой взгляд туда, где на сотни метров уходила в ночное небо широколистная ботва Великой Богини Дельты. Даже простым взглядом было видно, как дрожит и светится воздух над ее корнем. Правитель почувствовал, что больше не испытывает к ней ни вражды, ни обиды. Как ни странно, он был ей благодарен.
Утром братья по плоти выглядели слегка ошалевшими. Смертоносцы со всех сторон подбегали посмотреть на Посланника, словно и не провели с ним бок о бок несколько месяцев, девушки переглядывались, не решаясь заговорить о ночном видении. Пожалуй только Шабр сохранил обычную прагматичность. Первыми его словами после утреннего приветствия были: — Возможно, сегодня нам понадобится много мяса. Нужно устроить большую облаву.
Полные дичи ковыльные заросли в прошлый раз без труда обеспечивали пищей почти тысячную ораву беглецов из города. Маленький отряд из трех сотен опытных путешественников, из которых только люди и беременные самки нуждались в еде каждый день, без труда добывал куда больше мяса, чем мог бы съесть. Когда воодушевленные явлением Богини братья натаскали под деревья груду живности в полтора раза выше человеческого роста, правитель не выдержал:
— Шабр, остановись! Не забывай, что вам предстоит провести здесь не меньше месяца, а может быть и двух. Если вы перебьете всю живность за один день, то потом умрете с голоду!
— Убито только пять кузнечиков, уховертка и две землеройки, Посланник, — возразил ученый смертоносец. — Остальные парализованы ядом и совершенно живы. Они будут ждать своего часа уже пойманными.
— Извини, — покачал головой Найл. — Я совершенно забыл, каким образом вы запасаете добычу впрок.
— Ничего страшного, Посланник. Я чувствую неуверенность в твоем сознании. Мы не так часто получаем подарки от Великой Богини.
— Знать бы, что за подарок, — пожал плечами Найл. — Возможно, есть смысл сбежать, пока он не появился.
— Он появился.
В воздухе прошелестела светло-серебристая стая. От нее отделилось несколько мотыльков, сделали круг над лесом. Один, самый отважный, опустился вниз, под кроны, и сложил длинные крылья на стволе ближнего падальщика. Тонкие слабые мембраны на спине, полупрозрачное мягкое тельце, округлое колыхающееся брюшко. Вблизи мотылек больше всего напоминал афиду — травяную тлю — с крылышками.
— Как она может добывать себя мясо? — пожал плечами правитель. Лапки слабенькие, воли никакой, челюсти крохотные.
Мотылек, словно поняв слово «мясо», перевернулся головой вниз и сбежал вниз по стволу до уровня человеческой головы.
— Богиня завещала покормить его, — напомнил Шабр.
Найл обнажил меч, выбрал из кучи дичи небольшую уховертку и одним ударом срубил ей верхнюю часть головогруди. Перевернув обрубок срезом вверх, он протянул угощение мотыльку.
Тот, учуяв свежее мясо, заметно заволновался, потянулся вперед и погрузил всю голову в сероватую плоть. Послышалось громкое чавканье, придавшее и так достаточно неприятному зрелищу вовсе отвратный оттенок. Хороший подарочек, — отвернулся от Мотылька Найл.
— Что это дрожит?
Ощутив изумление Шабра, правитель повернулся к крылатой тле. Брюшко насекомого мелко дрожало, а на кончике его стала выступать белая жидкость.
— Сахарный сироп, наверное, — предположил Найл. Он не раз видел, как муравьи питаются этим лакомством, да и самому пару раз удалось насладиться редкостным вкусом.
Однако Шабр, не отвечая, поднялся на задние лапы, а передние вытянул вперед, к мотыльку. В отличие от людей, почти все органы чувств восьмилапых расположены на кончиках лап — волоски, заменяющие им уши, волоски, ощущающие запахи и даже волоски, чувствующие вкус пищи. Сейчас своими вытянутыми лапами Шабр слушал, нюхал и пробовал белую жидкость одновременно.