Снова поднялась суета. Ловили черную курицу. Птица носилась по двору, заполошно крича и махая крыльями, но ее загнали в угол.
А шаманка не торопилась. Расстелила на земле белую кожу, покрытую красными и черными узорами, разложила предметы. Какие — не видно с того места, где я стояла, но бобы я разглядела.
Каменный нож снес курице голову с одного удара. Кровь жрица заботливо собрала в глубокую чашку, куда прежде всыпала какие-то порошки из разложенных на коже мешочков.
Трепыхающуюся куриную тушку шаманка отбросила в сторону, словно мусор. Подняла чашу над головой и запела.
Собравшаяся во дворе толпа пришла в движение. Только теперь Улька потащила меня прочь от ограды, к центру. И шаманка начала обход.
Шла по движению солнца, останавливаясь каждые десять шагов, щедро разбрызгивая собранную кровь. Иногда, окунув в чашу заячью лапку, рисовала на бревнах частокола какие-то знаки. Когда обход закончился, шаманка принялась за людей.
Остатки крови разбавила водой. Не простой — сперва долго шептала над бадейкой. А потом, как следует смочив в чаше хвост черной лисы, обдала брызгами всех собравшихся. Мне попало на лицо, и пусть крови в тех каплях почти не осталось, я остро почувствовала ее запах. Первым желанием было кого-нибудь загрызть, вторым — утереться, чтобы не будить Голод, что притих ненадолго. Остановила Улька. Зашипела, как рассерженный еж и схватила за руку.
Значит, вытирать нельзя, придется терпеть.
А шаманка не унималась. Засунула в курильницу угли, пучки трав и принялась снова обходить двор. Но теперь ее путь был изломан, она постоянно меняла направление. И окуривала людей желтоватым дымом. Те, кому досталась порция, старались не кашлять. Чего они боялись?
Когда шаманка подошла ко мне, стало трудно дышать, на грудь словно тяжелый камень положили. Неужели эти ее кривляния оказались сильнее, чем я думала, и моя тайна раскрыта? Нет, обошлось — шаманка, как следует надымив, пошла дальше.
Не знаю, окуривание ли помогло, или то, что я ушла от скотины, но после ритуала все успокоились. Шаманка собрала пожитки и удалилась. Гости с хозяевами вернулись в дом, праздновать дальше. Похоже, из-за происшествия большая часть пьяных протрезвела.
Слуги тоже разошлись. А мне идти было некуда. В дом мне нельзя, да и к рабам дорога заказана: скотина снова переполошится. Тогда кровавой купелью и глотанием дыма дело не ограничится. А ведь я даже одеяло в закутке оставила. Придется так ночевать. Утром что-нибудь придумаю.
Но, оказалось, думать о ночлеге рано. Тишину рассек крик. Звонкий, протяжный. И двор снова ожил. Слуги шли отовсюду: из хозяйского дома, со скотного двора, с улицы из-за ворот. Подбежавшая Улька поволокла меня туда же.
Оказалось, звали ужинать. Женщины притащили деревянную бадью, исходящую белым паром. И, вооружившись черпаком, начали раздавать еду. Мужчинам побольше, женщинам и детям — поменьше. Но достаточно, чтобы наесться досыта.
Варево оказалось съедобным — овсяная каша, сильно пахнущая рыбой, хлеб и сколько угодно травяного отвара. Не пир, конечно, но еда, которой и многие свободные будут рады.
Видимо, ужин был последним делом за день. Если не считать мытья плошек, их вернули в поварню уже чистыми. Большинство рабов пошло спать, но некоторые остались — им тоже хотелось развлечений. В одной компании, сидя тесным кружком, тихо беседовали, в другой играли в какую-то азартную игру. Мне она была неизвестна. Я вообще мало разбиралась в происходящем, и за то, что еще цела, приходилось благодарить судьбу, а не собственные действия. Пришла мысль помолиться, но я отогнала её. Замок не услышит, а другого божества у меня нет. От веры предков я отреклась еще тогда, в подземелье, балансируя на грани боли и безумия.
Слоняясь по двору, я вдруг поняла — за мной не следят! Попробовать убежать? А куда? Море вокруг. Его не пересечь без корабля. Можно, конечно, лодку украсть, но я пойду ко дну у ближайшей скалы, и кто знает, насколько тогда затянется дорога домой. Значит, придется обживаться тут.
Для начала поищем ночлег. Должен же где-то быть сеновал. Сено, хоть колючее, хорошо держит тепло. И людям глаза мозолить не буду.
Его заняли до меня — из-за закрытой двери доносились вздохи и стоны. Я чуяла запах страсти, смешанный с ароматом духмяного сена. Эмоция, почти не уступающая по силе страху смерти.
Ох, лучше бы я снова скотину переполошила, чем Голод разбудила! Ворваться на сеновал и с боем взять желаемое мне не под силу, я морок то с трудом навожу. Значит, надо держаться подальше от влюбленных парочек, бойни и животных. Тогда, в определенный момент, мне повезет и представиться случай уйти отсюда.
Улька попалась на встречу, когда я шла к клети, в которой хранился всякий хозяйственный хлам — метла, вилы, топоры. Переночевать и там можно, не умру без одеяла, и бока без перины не отлежу. Но Улька была другого мнения — схватила за рукав, потащила к коровнику.
Да отвяжешься она когда-нибудь? Я резко освободила руку и замотала головой. Пусть думает, что хочет. И она, видимо, надумала. Морщинистое лицо расплылось в улыбке, и женщина убежала. Как у нее сил хватает на все? Днем-то тоже наверняка не отдыхала. А мне, пожалуй, придется подыскать другое место.
Но Улька вернулась прежде, чем я отошла подальше. В охапке принесла мои пожитки, и ночь я провела в относительном комфорте.
Первое, что увидела с утра — Улькино серьезное лицо. Она начала раздражать, пришлось с головой закутаться в одеяло. Но на Ульку намек не подействовал. Женщина смело развернула кокон, и выволокла меня наружу.
Вот тогда я поняла, что тут, на Севере, зима приходит не в свой черед, а когда захочет — все вокруг, до чего не успели дотронуться люди, покрывал иней. Тонкие прозрачно-белые иголки таяли от дыхания, но, казалось, пронзали кожу до костей, заставляя зябко кутаться в тряпье.
Полюбоваться на белоснежный двор получилось — Улька потащила дальше. Я не сразу поняла, что она просто не видит этой красоты — солнце еще спало, а человеческие глаза плохо приспособлены к ночному зрению. Вместо ощерившихся камышовой щетиной крыш и укрытой хрустящим ковром земли люди видели только темноту, ориентируясь по знакомым силуэтам домов.
Для начала Улька привела меня к колодцу. Там, фыркая и приплясывая от холода, уже умывались слуги. Потом поволокла к поварне, где мне вручили краюху подсохшего хлеба и кусок вареной рыбы. Жевать пришлось быстро — Улька стояла над душой, нетерпеливо притопывая ногой. Наскоро запив завтрак горячей водой, я поспешила за неугомонной рабыней.
Оказалась, вся спешка была из-за работы. Мне вручили ведро и велели натаскать воды в большую выдолбленную колоду — из нее пила скотина, уходя и возвращаясь с пастбища. Да уж, у северян и вправду не все, как у людей — у нас, когда иней покрывает землю, коров оставляют дома. Потом пришлось наполнять бадью в поварне. Пока возилась, рассвело. Солнце растопило изморозь, и крохотные капельки воды сверкали, словно запутавшиеся в соломе бриллианты. Настало время выпускать скотину. Я поторопилась уйти подальше от греха. А когда вернулась, мне снова нашлась работа — вычистить стойла, положить в ясли сена на вечер. Только бы доить не заставили!
Но за дойкой следила сама хозяйка. Мало того, не погнушалась лично обиходить коровок.
День пролетел в непонятной круговерти. С непривычки я устала так, что еле двигалась. Через силу впихнула в себя ужин и убралась в свою каморку. Уснула, едва завернулась в одеяло. Но сон не был крепким — снилось прошлое.
Дверь, сорвавшись с петель, сшибает столпившихся за ней защитников. Поскольку сделана она на совесть, а людей в Замке не много, большая часть тут же погибла. Остальных сметает вооруженная кольями и вилами толпа. Предсмертный ужас темной патокой течет по коридорам, вызывая меня из пучины небытия. Замок, скованный заклинанием, не может защищаться и тоже пытается разбудить Хозяйку. Но на это требуется время, и его предоставил мне брат. Кэм насмерть встает у входа в склеп, в одиночку сдерживая взбеленившуюся толпу.
Я прорываюсь сквозь пространство, но словно вязну в овсяном киселе, липком и густом. Замок торопит, кричит от боли, требует сил, а для этого я должна вернуться. Увы. Вынырнув из забытья, слышу крик, отталкиваю упавшее тело брата, еще успеваю закутаться в крылья и проваливаюсь в темноту.
Темноту? Тогда что это за два желтых диска с вертикальной черточкой. Глаза? Откуда здесь, в небытие, глаза? Или… это уже явь?
Похоже на то. А глаза двигаются. Их владелец медленно обходит меня справа-налево. Маленький, лохматый. Странный. Но опасности не чувствую, хотя теперь узнаю о ней, только получив по голове топором.
— Ты кто?
Испугался, отпрянул. И вернулся — любопытство оказалось сильнее. Но я напрасно ждала ответа. Может, не понял, а может, решил поостеречься. Ничего, со временем разговорю. А пока — приманить поближе, войти в доверие. Нет лучших шпионов и помощников, чем вот такие домашние духи. Да и на вкус они ничего, на орехи похожи.
— Ну, чего ты? Не бойся! — только не спугнуть! — Не трону.
Но существо не поверило. Я бы тоже не поверила на его месте. Лучшее в такой ситуации — дать деру. Видимо, ночному гостю та же мысль в голову пришла, потому что он отступил и растворился в темноте. Жаль. Надеюсь, вернется.
И все-таки, кто это был? На домового не похож. Дворовому тоже тут делать нечего, они в помещения стараются не заходить. Хранитель этой кладовой? Впервые вижу, чтобы духи охраняли какую-то комнату отдельно. Сколько их здесь? Может, стоит пройтись, пока утро не наступило? Глядишь, еще с кем познакомлюсь.
Стоп! Если они местные, значит шаманка о них тоже знает. И, скорее всего, они ей и служат. Плохо. Люди меня разгадать не могут, а духи видят насквозь. Уже завтра шаманка будет знать, кто здесь в рабах живет. Может, она и подослала этого лохматого? Хорошо, что я проснулась. Есть время подумать. На первый взгляд, выхода всего два: бежать, или драться. Но ни то, ни другое невозможно. И в покое меня вряд ли оставят. Значит, к утру надо что-то придумать. Нелегкая задача. Я уже отвыкла в таких делах полагаться только на себя.