— Думаешь, получится?
— Сомневаешься?
Хальвейг вздохнула и признала:
— Нет. Ты — сможешь.
Да, смогу, но жить, постоянно ожидая предательства не хочу. Мой путь может прерваться в любой момент, если я понадеюсь на честность Магни. Ярл снесет мне голову просто за поцелуй валькирии, а доведенная до отчаяния Хальвейг может многое ему предложить.
Она словно прочитала мои мысли:
— Только… силенок-то хватит?
— Не знаю. Но сделаю все, чтобы выполнить обещание. Честь — главное сокровище нашего рода и не я вываляю её в грязи.
— Ты так веришь Магни? — теперь Хальвейг смотрела с любопытством. — Он человек! Для своей выгоды люди предают, не задумываясь!
— Я тоже была человеком. И воспитали меня — люди. Они же научили держать данное слово. Да, я верю мужу, он сделает, что обещал.
— Как знаешь. Я напрямую ничем помочь не могу, отец разгневается, а вот…
— Подожди. Хочешь пари?
— Пари? А что это такое?
— Спор. Ты передашь Магни волю Богов. И мы посмотрим, как он её примет. Подчинится — я проиграла, мне умирать на алтаре нельзя. Сделаю все, чтобы спастись, и если надо — убью мужа.
— А если нет? Если он откажется?
— Тогда проиграла ты. Когда придет срок, выйдешь за Магни. А до этого не будешь мешать, ведь быть женой героя, о котором слагаю песни, все же почетно. А еще… мужчины больше ценят тех женщин, которых им пришлось добиваться. И этот путь я помогу ему пройти до конца. Обещаю.
Хальвейг колебалась. А потом придралась:
— В случае проигрыша я теряю больше!
— Всего лишь несколько десятков лет. Я же могу потерять жизнь.
Она думала не долго. Вздохнула, посмотрела на небо, на море, покачала в руке копье и кивнула:
— Наверное, так будет проще всего.
И, отступив, просто растворилась в воздухе.
Оттягивать разговор Хальвейг тоже не стала. Явилась к костру сразу после ужина. Северяне вскочили, приветствуя свою покровительницу. Я знала, что Магни умеет так улыбаться.
Но валькирия держалась надменно. Даже не присела на шкуру, которую для неё расстелили.
— Я принесла тебе весть от своего отца, Небесного Конунга. Готов ли ты выслушать?
Наступившую тишину побоялся нарушить даже ветер. И костер умерил свой пыл. Понятно, не каждый день Боги общаются со смертными вот так, почти напрямую, минуя шамана.
— Небесному Конунгу стало известно о твоем желании взять меня в жены. Не передумал, Магни?
— Нет! — лицо ярла было спокойно, но в глазах таилось напряжение.
— Одумайся! Я — валькирия. Ты — человек. Смертный. За что ты хочешь обречь меня на пытку — жить среди вас?
— Я люблю тебя, Хальвейг. Я сделаю все, чтобы твоя жизнь была счастливой. Ни один косой взгляд не коснется тебя, никто не посмеет сказать ни одного плохого слова…
— Конечно, не посмеют! Я — валькирия, и останусь ей до конца мира. И мне жаль, что ты решил именно так.
— Халь…
— Помолчи! — в голосе вестницы зазвучала сталь. Не просто скрежет клинков, а эхо прошедших битв. — И слушай, что говорит Небесный Конунг! Ты безрассуден, ярл Магни, сын Короса. Ты осмелился мечтать о несбыточном, и это требует награды. Но отдать меня просто так отец не может.
Магни замер.
— Отдать… тебя — мне?
— Не просто так! Ты слышишь, что я говорю?
— Да, слышу, — ярл справился с потрясением на удивление быстро. — Какую виру хочет Небесный Конунг от меня? Я заплачу любую!
— Я — валькирия. Я не могу делить тебя с другими женами, даже морскими. И пусть они будут красивыми, и их судьбу Норны пряли из кудели счастья и удачи, я должна быть единственной. Ты должен сохранять традиции, и только. Откажись от морской жены и, как велит обычай, обезглавь. Но не сейчас, и не здесь. Пролей её кровь на Черном Камне в день летнего солнцестояния, и в тот же день мы сыграем свадьбу.
Магни не колебался:
— Я согласен!
Неужто Хальвейг была права? Неужели этот человек настолько ослеплен любовью, что готов нарушить слово, запятнав честь?
— Магни, ты обещал вернуть меня домой!
— Прости, Улла, — ярл говорил со мной, а смотрел на Хальвейг. — Мне жаль, но с Богами не спорят. Они хотят твоей крови. И они её получат.
Руки связали так, что при малейшем движении боль пронзает запястья. Ноги слегка защищены плотными голенищами сапог. Но в остальном положение сносное: сижу не на голой палубе, под спину подложены мешки с мягкой рухлядью. А плечах — теплый плащ, и если он распахивается, кто-нибудь из мужчин тут же снова укутывает меня поплотнее. А над головой, для защиты от непогоды и брызг натянули полог.
Кормят тоже хорошо. Заботливо очищают рыбу от костей и по кусочку кладут мне в рот. И чашу с питьем подносят к самым губам.
А вот не буду ни есть, ни пить!
— Улла! — в голосе подошедшего Магни звучал укор. — Посмотри, тебе отдают лучшую еду. Надоела рыба? Могу предложить мясо. Или меда вместо воды принести? Только скажи, все будет. Но не отказывайся, не оскорбляй тех, кто заботится о тебе!
Я же у него и виновата!
— Мне что, благодарной быть надо? За то, что слово свое нарушаешь? Или за честь оказаться на Черном камне с перерезанной глоткой?
— Ну, зачем же так? День летнего Солнцестояния еще далеко. Я сделаю все, чтобы тебе хорошо жилось до того времени. Хочешь новые наряды, или красивые браслеты…
— Ты мне их уже подарил, — повожу плечами, привлекая внимание к рукам.
— Ну, извини. Оставлять тебя на свободе опасно. Не хочу, вместо красивой и смелой жены обнаружить однажды берсерка.
— Больно!
Понял, наконец.
Магни перерезал веревку, бережно растер затекшие кисти и, осмотрев сочащийся кровью рубец, приказал:
— Воды принесите, и чем перевязать!
Лечение ссадин у северян своеобразное — засунули мои руки по локоть в морскую воду, и заставил терпеть, пока соль разъедала содранные запястья. Потом перемотали полосой ткани. И — снова связали. Только теперь подложили под веревки толстый слой мягкой кожи.
— Придется потерпеть.
— А у меня есть выбор?
— Нет, — Магни согласился легко, отняв последнюю надежду на спасение. — Уже сказал — не развяжу. Прости, жена… но я тебе не верю.
— Конечно. Ты уверен, что все вокруг, как и ты, хозяева своим словам: захотел — дал, захотел — обратно взял…
— Не вини меня за то, что я выполняю волю Богов. Кто из смертных осмелится им перечить?
Задело? Задело. Иначе с чего разозлился? Значит, понимаешь свою неправоту. Ну, так я добавлю! Сейчас твое чувство вины — мой союзник.
— Еще недавно Боги совсем не страшили тебя, ярл! Ты был готов сражаться с каждым по отдельности и со всеми разом, лишь бы своего добиться…
— Зачем мне сражаться с теми, кто на моей стороне? Тем более — сердить их? Под рукой Небесного Конунга я добьюсь большей славы!
— Разве? А не почетнее ли остаться в памяти потомков воином, бросившим вызов Богам?
— Моим детям вполне хватит того, что их отец подарил им мать-валькирию. И, знаешь, наверно, ты тоже удостоишься песен. Только кем в них останешься? Злой женой, старающейся разлучить влюбленных, или союзницей, отдавшей жизнь ради счастья мужа? Если будешь вести себя хорошо, я постараюсь, чтобы о тебе осталась добрая слава.
Кем я останусь в памяти северян волнует меня меньше всего… Единственное — я не должна стать той, что запятнает честь рода. Поэтому…
— До назначенного дня далеко. Я все это время буду лежать вот так? Связанной, словно овца?
— Овцу бы не пришлось связывать. И… мне и вправду жаль.
Похоже, он сам не знает, что дальше. Плохо. Так я не могу придумать, как действовать.
А "Поцелуй Валькирии" тем временем развернулся, взяв курс к Островам. Мы возвращаемся домой?
Нельзя! Избежать жертвоприношения на Островах будет трудно, да и смысла нет. Как потом выбираться с этого каменистого клочка суши, который вечно треплют холодные ветра и бичуют колючие волны, смешанные с ледяной шугой?
Значит, надо действовать немедленно! И пусть драккар станет игрушкой стихии, рано или поздно она принесет его к берегу. Если повезет, то к материку, а там уж я разберусь, что делать.
Но как освободиться от пут? Выход один: отпустить Голод, позволить ему захватить тело и надеяться, что без контроля разума оно не окажется в серых волнах, которые так стараются размолоть корабль в труху.
Голод я выпустила на одном из крохотных островков, что серыми обломками клыков пронзают водную поверхность, а в шторм полностью скрываются в мешанине брызг, пены и ветра. Северяне использовали эти скалы для ночевок, если не предвиделось бури — спать на твердой поверхности куда надежнее, чем на просмоленных досках, под которыми затаилась бездна.
Битва с дикарями аукнулась многим. Почти все получили царапины, а двое оказались серьезно ранены. Стрелы нашли плохо защищенные места, и северянам оставалось только радоваться, что на костяных наконечниках не оказалось яда.
Но заживали раны очень плохо. Перевязывать приходилось дважды в день, вычищая до чистой крови. Её запах частенько будоражил мое чутье, хоть я садилась как можно дальше.
В это раз мне помог ветер. Я жадно поймала его холодные потоки, почуяла запах дыма от костра, каши с солониной и… человеческой крови. Совсем слабый, но Голод требовательно зашевелился, а нити напряглись, ожидая очередной порции колдовства.
Я закрыла глаза, сосредотачиваясь только на сводящем с ума аромате. Голод уже не ворочался, он бесновался, раздирая внутренности железными когтями и выл, да так, что его услышали и северяне.
— Есть хочешь? Потерпи немного…
Не в добрый для себя час Магни решил подбодрить морскую жену. Потому что именно в этот момент я отпустила на волю того, с кем боролась много лет, со дня своего появления в замке, моего союзника и палача. Последнее, что почувствовала, погружаясь в темноту безумия, лопающиеся веревки на лодыжках и запястьях. И крик. Почти такой же страшный в своем отчаянии, как и крик брата тогда…
Разбудил холод. Глаза не открывались, ресницы склеила какая-то корка. Пришлось сдирать ее руками. Она крошилась, рассыпалась на множество крупинок, а попав под веко, царапнула глаз.