— До свидания, Ольга Геннадьевна.
— До свидания, Томочка. Будь умницей. Поправляйся.
…и вывести из кабинета.
— Мы сейчас домой, Светлана Петровна?
— Да!
— На автобусе?
— Нет!
— На «Опеле»?
— Да!
— А где тогда дядя Игнат?
— Увидишь сейчас!
«Несомненно, увижу! — чуть заметно екнуло сердце. — Эх, хана тебе, Тамара Астафьева, неуклюжая ты неудачница. Даже такое важное дело не смогла довести до конца. Позволила обвести себя вокруг пальца, будто слепого кутенка. Интересно, как обработали сегодня дядюшку красносельские алкаши?»
Обработали от души! Потому-то дядя Игнат и не вылезал из припаркованной напротив РУВД машины.
Левая половина дядюшкиной рожи была темно-лилового цвета. Один глаз заплыл полностью, от второго осталась только узкая щелочка. Непонятно, как еще дядя был в состоянии вести машину. Скорее, только за счет непомерного желания поскорее увидеть свою сволочную племянницу.
— С-сука! Из-за тебя мне отбили все внутренности!
«Жаль, что не убили совсем!»
— Ну ничего, приедем домой, я тебе устрою! — пообещал дядя Игнат, проворачивая ключ зажигания.
Ей, и правда, устроили!
Глава 8В ЛУЧШИХ ТРАДИЦИЯХ ГЕСТАПО
В отличие от Дианы я никогда не держала в руках боевого оружия. Поэтому мне достается то, что попроще — маленький никелированный пистолетик с черными пластмассовыми накладками на рукоятке.
— Это «Сикемп», — поясняет Олег, наворачивая на коротенький ствол длинный глушитель. — Не пытайся из него кого-нибудь шлепнуть. Разве что собак. Главное, если дойдет до стрельбы, сама не подсунься под пули. Затихарись. А всю горячку мы возьмем на себя… Впрочем, надеюсь, обойдется без этого.
У них с Дианой компактные американские «Ингремы», предназначенные для бесшумной стрельбы, и по одной гитаре[3] на каждого.
— Не боевые, — считает необходимым ввести меня в курс дела Олег. — Для спецопераций. С паралитическим газом. Хлопнет такая рядом с тобой, и уже через секунду ты не сможешь промямлить и «мама». Держите, — протягивает он нам маски из мягкого прозрачного пластика с двумя круглыми фильтрами по бокам.
Весь этот арсенал извлекается из обычного дорожного сидора, который стоял в спальне Олега.
— В мое отсутствие, — с презрительной усмешкой сообщает он, кивая на сумку, — никому и в голову не пришло ее обшмонать. Даже не прошлись металлоискателем. Охраннички! Профи!
Он коротко объясняет мне, как обращаться с «Сикемпом». Потом с такого же рода инструктажем — только на этот раз касаемо «Ингрема» и гитары — пытается сунуться к Дине-Ди, но натыкается на такую стену надменного безразличия, что отлетает от нее, как горох.
— Я сама могу тебя поучить, как пользоваться этим железом, — хмыкает Дина и, засылая в патронник патрон, небрежным движением передергивает затвор автомата. — Ты лучше скажи, на хрена надо было городить огород с этой баней, когда куда проще перешмалять пациентов прямо в гостиной?
— Все не так просто, красавицы, — загадочно улыбается Олег. — Когда все это закончится, сегодняшнюю историю еще надо будет преподнести мусорам. А как, скажите, им объяснить, откуда у вас здесь взялось оружие? Да еще и такое? Уж не я ли вам его выдал? — смеется он и выразительно смотрит на свою похудевшую сумку. — Или, может быть, прихватили с собой, когда отправлялись сюда? Не-е-ет, крошки! С зоны вы притаранили только флакон клопомора, а на всякие там «Сикемпы» и «Ингремы» случайно наткнулись уже после того, как поморили в парилке Юру с гостями — вот такую парашу мы подарим легавым. Остается приплюсовать к ней штук десять бачков, и они с радостью примут ее за рабочую. Раздувать сегодняшнюю историю никто не будет. Согласны? Герда? Диана?
Мы обе тупо молчим. Да, признаться, и не собирались мы что-то там объяснять мусорам. Да еще им и что-то максатъ. Мы вообще не намерены с ними больше встречаться. Нам бы на волю. А там хоть трава не расти.
— Вот и приходится расставлять декорации. — Олег собирается продекламировать что-то еще, столь же штампованное и высокопарное. Но вместо этого лишь выплевывает короткое: — Бля!
Потому, что в этот момент у него в кармане вдруг начинает подавать признаки жизни «Моторола». Кому-то из нянек приспичило выяснить, как дела у хозяина.
«Вот он, первый из непредвиденных геморроев! Как же без них, ненаглядных? — болезненно морщусь я. — Стартовый выстрел к открытию гонок с препятствиями, о которых предупреждала Диана. А пятеро жмуриков в бане — это было всего лишь легкой разминкой!»
— Абзац, — бормочет Олег и, отжав с боку рации длинную клавишу, отвечает, словно по телефону: — Алло.
Делать нечего, теперь надо как-то выкручиваться из этого маракеша. Так чтобы не вызвать у секьюрити никаких опасений. Ведь выстоять в открытом противостоянии с ними у нас нет ни единого шанса.
Ее впервые избили. Притом Светлана Петровна делала это в одиночку. Дядюшка, как ни рвался принять участие в экзекуции, был изгнан супругой в гостиную («Смотри телевизор и ставь примочки!»).
— Раздевайся! — В руке домоправительницы был тонкий пояс от ее кожаного пальто. На красной физиономии выражение полнейшей решимости применить этот пояс совсем не по назначению.
— Я уже переоделась, — попыталась разыграть непонимание Тамара, хотя еще в РУВД уже поняла, что ей предстоит, когда они вернутся домой, и весь обратный путь в машине мучительно обдумывала вопрос, как себя повести, когда толстуха и дядюшка полезут к ней с телесными наказаниями. Безропотно подчиниться и все стерпеть? Пожалуй, это было бы самым разумным. Но как так можно — покорно подставиться под побои и не только не попытаться дать сдачи, но даже не попробовать защититься? С другой стороны, оказать сегодня сопротивление было бы самым глупым из всего, что только можно придумать. Так, может, на время отодвинуть гордость?
Как поступить, она так и не решила. Отступила в угол и изобразила некое подобие боевой стойки «Хацуджу дачи», которой ее обучили в секции по у-шу.
На Светлану Петровну это произвело то же впечатление, что на лисицу вставший столбиком суслик. Ее это даже развеселило.
— Довольно кривляться, придурочная, — ухмыльнулась она. — Не усугубляй наказания! А ну долой всю одежду! Всю вплоть до трусов! Не заставляй меня лично вытряхивать тебя из нее.
Но в самый последний, в самый решающий момент Тамара все-таки сделала выбор: сопротивляться! Пусть сегодня ее забьют до смерти, но без боя она не сдастся! И плевать, что противник в четыре раза тяжелее ее! Хоть один удар она этой жирной свинье нанесет! А там пусть будет что будет!
— Итак, я вижу, ты меня не поняла. — Светлана Петровна шагнула к Тамаре и неуклюже попыталась хлестнуть девочку поясом. Перехватить его не составило труда. А потом, резко дернув это «оружие» на себя, и вовсе выдрать его из лапы не ожидавшей такого дерзкого хода толстухи. Вот только воспользоваться поясом не представлялось возможности — не было пространства для замаха. Что же, не пояс, так другое!
— Ах ты ж сопливая дрянь, — только и успела пробормотать ошарашенная неожиданным сопротивлением домоправительница, как тут же получила ногой в брюхо.
«Май-гири», который Тамара попробовала освоить в секции у-шу, вышел на троечку с минусом и был для Светланы Петровны не страшнее, чем комариный укус для слонихи, но как же было приятно ощутить под ступней ее податливую плоть! Как приятно было увидеть совершенно обалделое выражение у нее на лице! Домоправительница потеряла дар речи. Тамаре показалось, что на какое-то время толстуха утратила и способность двигаться. И вот тут-то она ошиблась. И из-за этого проиграла так удачно начатый бой.
В тот момент, когда девочка попыталась юркнуть к двери, домоправительница вдруг вышла из столбняка и с удивительной ловкостью схватила Тамару за волосы.
— Ну, стерва нахальная! Всё! — К Светлане Петровне вернулся дар речи. А Тамара почувствовала, что еще миг и ее скальпируют.
Толстуха, словно маньячка, начала раздирать на Тамаре одежду. Сначала халатик, потом колготки и трусики почти моментально превратились в мелкие клочья. После чего был пущен в дело кожаный пояс.
Сколько времени домоправительница трудилась над ее спиной и ягодицами, в памяти у девочки не осталось. Трудилась, наверное, до тех пор, пока от усталости не онемела рука. А как же иначе!
Кажется, в какой-то момент, чтобы поглазеть на экзекуцию, в комнатку пробовал сунуться дядюшка, но толстуха шуганула его с такой дикой злобой, что тот поспешил поскорее смыться обратно в гостиную.
А потом Тамара потеряла сознание.
…Она пришла в себя, возможно, от холода. Растерянно огляделась, силясь сообразить, где находится, и вспомнить, что с ней произошло накануне. Абсолютно голая — ни единой тряпицы на теле — Тамара сидела на тоненьком половичке, опираясь спиной об отделанную кафельной плиткой стену. Рядом ободряюще журчал унитаз. А дверь туалета была надежно подперта снаружи. По какой-то удивительной прихоти (неужто из человеколюбия?) ее не оставили здесь в кромешной темноте, и над дверью горела тусклая запыленная лампочка.
Итак, на этот раз карцер, если затемненную комнатушку, в которой Тамару запирали двое суток назад, принять за обычную «одиночку».
«А карцеру предшествовали побои, — вспомнила девочка, как ее, голую, охаживали поясом от пальто. — Странно, я считала, что после подобного спину должно жечь, будто ее ошпарили кипятком, а она болит так, словно по ней потоптался гиппопотам. Не так уж и страшно. Зато как же хочется пить!»
Первым порывом было начать колотить кулаком в подпертую дверь — проситься наружу, — но вместо этого Тамара добралась до унитаза, сняла крышку с бачка и, переборов брезгливость, напилась прямо оттуда. Вот теперь можно было и постучаться.