Я упала на землю и залилась слезами.
Я больше не могла вынести этого томления, этого отчаяния и тоски. Я окинула обезумевшим взглядом уснувший лагерь и вдруг, к своему ужасу, заметила наблюдающую за мной из-за палаток у подножия холма Вьерну, предводительницу женщин-пантер.
– Ты вертишься и рыдаешь, как брошенная хозяином кейджера, – усмехнулась она и подошла ко мне поближе.
– Я и есть кейджера, – прошептала я.
– Не может быть, – возразила Вьерна. – Ведь ты не такая, как остальные девушки. Ты сильная. В твоем сердце нет места обычным женским слабостям!
Я опустилась перед ней на колени.
– Сжальтесь надо мной, госпожа, – пробормотала я. Глаза лесной разбойницы смотрели твердо и сурово. Я уронила голову.
– Я не сильная, – призналась я. – Мое сердце открыто всем женским слабостям. Я такая же, как остальные девушки. Может быть, я даже слабее их…
– Ты права, Эли-нор, – не без участия заметила предводительница разбойниц. – Иногда требуется такой мужчина, как Раск, чтобы женщина почувствовала себя слабой и беспомощной – осознала себя женщиной.
– Он дал мне это понимание.
– Сама я постаралась убить в себе подобную слабость.
– А я не хочу с ней бороться. Я готова ее признать.
– Раск просто не оставил тебе выбора, – усмехнулась предводительница разбойниц.
– Это верно, – согласилась я.
Раск, мой хозяин, мой повелитель, не оставил мне возможности почувствовать себя кем-то иным, кроме как беспомощным исполнителем его воли.
– Он покорил тебя, – сказала Вьерна.
– Да, – ответила я. – Он полностью покорил меня. Я опустила глаза.
– Сегодня ночью я уезжаю отсюда, – внезапно, без всякого перехода, сказала Вьерна.
Я изумленно посмотрела на нее.
Она кивком указала мне на темную фигуру, стоящую на коленях в нескольких ярдах от холма боком ко мне. Руки у девушки были связаны. На шее тускло мерцала в сиянии лун узкая полоска железного ошейника. Из-под длинных черных волос спускался на землю привязанный к ошейнику ремень.
– Я забираю Талену с собой, – сообщила Вьерна. – Раск из Трева отдал ее мне. Я уведу ее в северные леса.
– Но она ведь была любимой невольницей Раска! – удивилась я.
– Нет, – покачала головой предводительница лесных разбойниц
– А вы сами разве не остаетесь с Раском в качестве его свободной спутницы или боевой соратницы? – спросила я.
Она только рассмеялась.
– Нет, мое место – в северных лесах.
Я кивнула. Мне, кейджере, было трудно понять свободную женщину.
– Приятно быть покоренной мужчиной? – поинтересовалась Вьерна.
Я смущенно опустила глаза.
– Все понятно, – усмехнулась Вьерна; в ее голосе зазвучала не свойственная разбойнице мягкость. – Однажды, много лет назад, в Аре я увидела мужчину и впервые в жизни испугалась, что он, если пожелает, может сделать со мной то же, что сделал с тобой Раск – покорит меня! Никогда прежде я этого не боялась, считала, что это невозможно.
Не ожидая от нее подобных признаний, я смотрела на нее со всевозрастающим интересом.
– Я возненавидела этого человека. Я решила, что мы с ним еще потягаемся, посмотрим, кто из нас будет покорен.
– Как eго о имя? – спросила я.
– Марленус.
Я была настолько поражена, что не могла вымолвить ни слова.
Она кивнула на стоящую у подножия холма связанную девушку.
– Эта девчонка – приманка для него, – сказала Вьерна. Она еще раз посмотрела на меня и пошла прочь. Пройдя несколько шагов, она обернулась.
– Прощай, рабыня, – бросила она. – Если я увижу Раска, я скажу ему, что здесь, на этом холме, под светом германских лун стоит прикованная цепями невольница, которая жаждет его прикосновения.
– Желаю вам удачи, госпожа! – крикнула я ей вслед. – Желаю вам всего хорошего!
Вьерна не обернулась.
Она подошла к покорно ожидающей ее девушке, развязала ей ноги, подняла с земли и за привязанный к ее ошейнику ремень повела за собой. Когда они огибали ближайшую палатку, я заметила, что рот девушки заткнут кляпом. У меня не было сомнений, что этой отважной женщине, предводительнице разбойниц, без труда удастся доставить свою пленницу в северные леса.
Я снова осталась в полном одиночестве, прикованная цепями под безмолвно плывущими над землей огромными германскими лунами.
Внезапно я ощутила чье-то присутствие. Я вскинула голову и заметила стоящего неподалеку человека.
Стон вырвался у меня из груди. Я протянула руки и рванулась к нему.
Раск не стал снимать с меня цепи. Но он утопил меня в своих объятиях и прижал рыдающую от счастья рабыню к теплой сырой земле.
Близился рассвет. Мы лежали на вершине поросшего травой холма, завернутые в его длинный плащ.
Внутренним чутьем осознавая, что не вызову его неудовольствия, я робко прикоснулась губами к его щеке и плотнее прижалась к его лежащему у меня под головой плечу. Мне хотелось кричать от счастья и смеяться, не скрывая текущих по щекам слез радости.
Мы долго лежали молча.
На траву выпала предутренняя роса и пропитала накрывающий нас плащ. Небо на востоке посветлело, и в сером полумраке уже можно было различить отдельные былинки травы, сгибающиеся под тяжестью тускло мерцающих капель росы.
Элеонора Бринтон, бывшая жительница Земли, некогда богатая, высокомерная и избалованная девушка с нью-йоркской Парк-авеню, зябко кутаясь под грубым плащом воина, лежала на вершине поросшего травой холма и сладострастно прижималась щекой к плечу горианского разбойника – своего повелителя и полновластного хозяина.
Я приподняла голову и заглянула в глаза Раску. Он ответил мне долгим, внимательным взглядом.
– Как получилось, что я так привязался к тебе? – задумчиво сказал он.
– Я люблю вас, хозяин, – прошептала я. – Люблю!
– А я тебя презираю, – ответил он.
Я рассмеялась; слезы снова навернулись мне на глаза.
– И тем не менее, – продолжал он, – с тех пор как я впервые увидел тебя в невольничьей клетке в Ко-ро-ба, я не мог тебя забыть. Меня неотступно преследовало желание ощутить тебя в своих объятиях.
– Я – ваша, хозяин, – пробормотала я. – Я полностью принадлежу вам. Полностью и безоговорочно. Я – ваша рабыня. Ваша беспомощная, во всем подвластная рабыня!
– Как только я тебя увидел, сразу понял, что ты никогда не сможешь стать обычной рабыней, – возразил мне Раск.
Я плотнее прижалась к его плечу и обвила рукою широкую грудь.
Он казался чем-то озадаченным, даже обеспокоенным. Он приподнялся на локте и нежным движением убрал волосы с моего лица.
– Неужели это возможно, – с удивлением произнес он, – чтобы я, Раск из Трева, мог привязаться к простой рабыне?
– Я люблю вас, хозяин! – воскликнула я, потянувшись к нему. – Люблю больше всего на свете!
Он не дал мне прикоснуться губами к своим губам; он отстранился и, улыбаясь, посмотрел на меня сверху вниз.
– Не будет ли тебе любопытно узнать, почему я никогда не позволял тебе прислуживать мужчинам, как это делали остальные девушки? – спросил Раск.
– Очень любопытно, – с ответной улыбкой призналась я.
– Я берег тебя для себя, – признался он. Я рассмеялась.
– Я старался держаться вдали от тебя как можно дольше. Но когда увидел, как ты танцуешь, я не сдержался.
Слезы снова потекли у меня по щекам. Я прижалась к нему губами.
Внезапно его руки легли мне на плечи и отстранили меня.
– Твой танец выражал такую дерзость, такую гордость и презрительное высокомерие, что я не мог оставить это без ответа.
Я подняла на него смеющиеся глаза.
– Во мне больше не осталось ни дерзости, ни высокомерия, хозяин, – прошептала я. – Во мне не осталось даже гордости, не говоря уже о презрении. – Я снова потянулась к нему губами.
– Что же наполняет тебя теперь? – поинтересовался он.
– Теперь, – ответила я, – меня наполняет только глубокая покорность моему повелителю. Покорность и осознание моей глубокой, всецелой принадлежности ему, моему хозяину.
Он посмотрел на меня и усмехнулся.
Я тоже рассмеялась.
– А я слышал, что в нашем лагере есть дерзкая рабыня, гордая и непокорная.
– Ее больше нет, хозяин.
– Разве ей удалось убежать?
– Нет, хозяин, убежать ей не удалось.
– Ее, кажется, звали Эли-нор. Это имя тебе знакомо?
– Знакомо, хозяин. Ей не удалось убежать. От Раска еще не убежала ни одна невольница.
На его лице заиграла самодовольная усмешка.
– Это верно.
Раск был доволен собой, этот дикарь, это чудовище. Но что говорить: он был прав!
– Что же с ней произошло? – поинтересовался он.
– Она стала покорной рабыней.
– Чьей рабыней?
– Раска из Трева.
– Так говоришь, ей все-таки не удалось от него убежать?
– Не удалось, хозяин!
– И что – она любит его?
– Любит, хозяин! – Я потянулась к нему губами. – Любит отчаянно, до самозабвения!
– Занятные вещи ты рассказываешь, рабыня. Интересно только, откуда тебе самой это известно.
Голова у меня покоилась у него на локте. Я держала в руках его ладонь и прижималась к ней щекой.
– Вы позволите мне говорить, хозяин? – продолжала я игру.
– Говори, – царственным кивком соблаговолил он дать свое высочайшее позволение.
– Я должна говорить правду?
– Только правду. Иначе тебя накажут плетьми и заточат в железный ящик. – В его голосе неожиданно зазвучал металл.
Я была поражена. Внезапно я поняла, что, несмотря на всю игривость прежних фраз, если я сейчас солгу, он, вполне возможно, действительно накажет меня плетьми и, чего доброго, снова бросит в ненавистный мне железный ящик. Он был настоящим горианином – хозяином, повелителем. Я всецело зависела от его милости.
Но если я до такой степени ощущала себя подвластной ему, то, вероятно, я сама вручила ему право распоряжаться моей свободой, моей жизнью. Я была его собственностью, и у меня не было ни малейшего желания понести наказание от его рук. Единственное, чего мне хотелось, это доставить ему удовольствие.