— Что, морда? Ты-то спал лучше всех. Интересно, чем кормят такую огромную зверюгу, если все питаются одной лишь растительной пищей?
Однако это особенное утро. Крысюк вытащил в центр комнаты ширму, на которой развешаны сразу пять королевских платьев. Мы с ним условились, что я заранее выберу наряд и украшения. Не спеша позавтракаю, прогуляюсь по саду и только потом прибудут младшие монны Фиолетового дома, чтобы помочь мне облачиться во все это великолепие.
— Никаких резких движений в этот знаменательный день, — твердил мне Самуэль. — Вы и так у нас слишком порывисты. Хозяйка должна быть спокойной, холоднее снежных облаков. Ничто не в состоянии вывести ее из себя. Ваши дети будут повторять за мамой, с человеческим темпераментом придется сладить.
И как с ними быть? Один раньше времени сует голову в петлю. Другой уже знает по именам моих внуков. И еще мне предстоит провести целый вечер в компании идеально прекрасных монн.
Я внимательно оглядела платья. Все легкие, с полупрозрачными парящими юбками, почти закрывающими сандалии. Грудь открыта больше, чем на тех, что носила на каждый день. Лиф декорирован мелкими самоцветами, но не настолько навязчиво, чтобы перетягивать все внимание на себя.
Если я надену красное, то это будет означать страсть, которая ведет меня в нашем союзе. Если белоснежное — то я принесла брачные клятвы, повинуясь силе первой любви. Светлое с лиловым оттенком — я обязуюсь служить Дому и стать его достойной хозяйкой. Бирюзовое — эх, я уже не помнила в точности, что это за обещание. Скорее всего я собиралась нести спокойствие и умиротворение всему народу Чертогов. Что-то в таком духе.
Все платья подбирал Азазель, который придавал этим нюансам огромное значение. Так и выдали бы мне одно-единственное, которое бы соответствовало случаю и моему статусу. Зачем эта иллюзия выбора?
Меня так и тянуло взять алое. Появиться перед гостями решительной и смелой. Не побоялась же я сделать свои первые шаги в Чертогах вообще без платья… На секунду я представила реакцию гостей и выразительный взгляд Азазеля, если я повторю что-то подобное. Пожалуй, он сделал все, чтобы за эту неделю во мне пробудилось чувство ответственности и заглушило инстинктивный протест.
— Вот это, светлое с фиолетовым, — сказала я Крысюку, который замаячил на пороге. — Так будет правильнее. Серьги и ожерелья, вы уж простите, но пусть Азазель подберет сам. Из этих двенадцати гарнитуров мне никогда не угадать подходящий.
— Прекрасный выбор, госпожа, — расплылся в улыбке старый слуга. — Дому будет приятна ваша забота, а для принцепса вы хороши хоть в черно-белую полосочку.
Глава 43. Сердце, замри!
Наконец наступила та минута, когда ворота позади меня сомкнулись и я воспарила над облаками, не покидая пределы полукруглого балкончика. Внизу подо мной замер огромный круглый зал, в центре которого жила своей жизнью миниатюрная копия Древа. Напротив метрах в пятидесяти такие же ворота пропустили Азазеля.
Я не могла видеть все детали, но одеяние на нем подавляло белизной. Волосы он убрал. Издалека герцог выглядел, как мраморная статуя. Он подал мне знак, и мы оба одновременно пошли на снижение. Тренировки с Самуэлем не прошли даром, и я неплохо управлялась с сандалиями.
В зале специально для нас были сделаны два постамента в противоположных концах. До парного танца супруги не соединялись. И я знала, что мой лорд внимательно наблюдал за каждым моим движением и скорее всего волновался. Словно в ответ на мои мысли прямо из воздуха возник Аз и вальяжно направился под мою правую руку.
На суд всей аристократии Чертогов я пришла не одна, а в его компании. Барс скользил впереди на полкорпуса. Напряженная шея, мягкие шаги, полные едва сдерживаемой угрозы… Мне хотелось показать язык благородным господам: одна из ипостасей Азазеля превратилась в моего личного телохранителя. Вот вам! Видали?
Не знаю, обратили ли все эти монны и архонты внимание на то, как я необыкновенно хороша в этот вечер. Возможно, все их усилия уходили на то, чтобы казаться максимально беззаботными. Весть о том, как барс расправился с напавшими на меня тремя сильными перевертышами сразу же облетела Небесные территории. И сейчас его поза не оставляла сомнений: он нападет на любого, кто вынашивал против меня зло.
Я пригляделась — моих бестолковых отравительниц, ослепительных и полуголых Мариэль и Эллизеи, — вроде бы не видно. Интересно, посещал ли принцепс своих любовниц (исключительно ради усиления их кланов, я же не спорю) после того, как они нанесли мне визит? Азазель не поднимал на меня глаз. Однако я не сомневалась, что даже с такого расстояния он читал мои эмоции, как открытую книгу. Пусть знает, что не только он из нас двоих способен на ревность.
Смею предположить, что многие собравшиеся все же отметили, что человеческая женщина не уступала их расе в красоте. Герцог возжелал усыпать меня аметистами с ног до головы: один крупный камень блестел, как звезда, на подвеске на лбу; крупные, нанизанные одна на другую, горошины нежного фиалкового оттенка покачивались в ушах.
При этом весь акцент Азазель сделал на ожерелье. Оно шло в четыре ряда и состояло из довольно крупных розовато-лиловых камней. Аметисты такого цвета мне не попадались даже в хранилище.
Супруг попробовал намекнуть, что браслеты на руках и на ногах стали бы отличным дополнением к данному комплекту. Однако здесь я отказалась его слушать. За браслетами последовало бы кольцо в носу, десяток перстней… и только первые боги знают что еще. В том, что касалось моей персоны, умеренность принцепсу изменяла.
Волшебство камней имело прямое отношение к тому, что вся я засияла им под стать. Черты наконец приобрели завершенный вид. Из зеркала на меня глядела решительная особа, которая, в отличие от меня, знала, чего хочет. На Мидиусе, например, я мечтала именно о таком непререкаемом выражении лица; меня раздражала собственная мягкая миловидность.
Пресветлые, впрочем, заметили отличия между мной и своими моннами и трактовали их отнюдь не в мою пользу.
— Ведьма! Бесстыдница! Порождение огня и земли! Она его приворожила — донеслось из разных концов зала.
В Чертогах ценили воздух и воду, а две другие стихии считались покровительствующими демонам и первым богам, которых здесь также не жаловали. Таким образом, мне нанесли жестокое оскорбление. Это спланированная провокация, или человеческая девушка, увешенная священными камнями, — и, правда, глумление над их культурой?
Аз отреагировал звучными рычанием. Он свесился со сцены и издал настолько угрожающий рык, что те, кто находился рядом, отпрянули как можно дальше. Возникла небольшая давка. Чьи-то идеальные наряды перестали быть безукоризненными.
— Сограждане, — голос Азазеля был слышен в каждом уголке залы и шел на нас в том числе сверху. — Каждый, кто нанесет оскорбление моей супруге, встретится со мной на дуэли. Это же очевидно. Сейчас шестнадцать мужчин и женщин подписали себе смертный приговор — поединки заняли бы по одной минуте. Но я дарую вам жизнь, потому что не хочу омрачать первый праздник жены вашей голубой кровью. Надеюсь, вы способны отличить милосердие от слабости.
Повисла тишина. Потом откуда-то раздался робкий голосок:
— Бесконечных рождений первому сыну Древа, который не покинул нас в лихие года. Да укрепится митра Пурпурного дома. Да поддержит жена его мечи во время смертельной схватки.
Наверное, славить разозленного принцепса отважился совсем молоденький архат. Пресветлые не выносили грубую лесть, принимая свое величие как нечто само собой разумеющееся. Тем не менее, другие подхватили за ним, потому что ярость Азазеля немобходимо было погасить:
— Нового рождения Эльдаир Агьяру! Славься первый воин Воздуха — тот, чей лед сильнее пекла! Великий защитник живого ростка!
Я знала, что собратья дорожат Азазелем, но слышать, насколько он для них важен— каждый раз оказывалось для меня испытанием. Понятно, что, по их логике, мне следовало никогда не вставать с колен в его присутствии; не то что угрожать благополучию.
Платье на мне озарилось светом, и из холодного белого с лиловым оттенком превратилось в кислотно-фиолетовое. Если до этого оно мягко струилось вокруг волнами шифона, то сейчас меня облепляли узкие лепестки атласа, кое-как скрепленные между собой металлическими нитями. Скованный Азазелем пояс открылся на всеобщее обозрение.
Я оторопело стояла, как тропическая птица, которая еще не поняла, где заканчиваются границы ее золотой клетки.
— Пора, моя госпожа, — прозвучал в ухе Самуэль. — Пожалуйста, не сдерживайте себя. Покажите всем, кто такие люди, что вы думаете о нашем мире и каков на самом деле принцепс Азазель. Возможно, это первый и последний танец, который вы дарите нашему народу.
Древо тоже изменило цвет, став из голубого розовым. Зазвучал невидимый оркестр, а далекий герцог медленно махнул рукой слева направо.
Глава 44. Азазель. Признание
Азазель заставлял себя смотреть на импровизированную сцену, где Фелиция слегка покачивалась в такт негромким звукам, напоминавшим журчание ручья. Все шло неправильно; он с трудом подавлял желание закончить весь этот фарс и забрать девушку подальше от ледяного негодования соплеменников… Но это значило бы навлечь позор на себя, на свой Дом и на жену — на их союз и на наследников, которые могли бы у них родиться.
Музыка, перед тем как зазвучать, медлила слишком долго. Копия Древа и другие растения, которые из сада прорастали прямо в стены, оказались не в состоянии уловить ту мелодию, которая владела Фелицией. Извелкать ноты из человеческой души, читать по ней… не так-то просто, несмотря на то, что эта раса кажется достаточно примитивной. Он сам в этом убедился.
Затея Самуэля обречена. Танцевать юдаффи, — так назывался танец души — не будучи рожденной под этим небом, совершенно невозможно. Ему обучали сразу, как только девочки учились ходить. Мужской душе дозволялось оставаться закрытой, но женщина, вступая в чужую семью, обязана была рассказать о себе — о своих намерениях и особенностях, которые не должно скрывать от новых родственников. В конце концов от этого зависело благополучие рода.