- Неужели? - усмехается саркастично. - Соскучилась?
Черт. Ты просто меньшее из зол. Но ты хочешь тепла, я это помню.
Он возвращается к сковородке, берет вилку.
- Ты голодный? Если бы я знала, я бы приготовила что-нибудь существеннее. Ты сказал про вторник. Я так запомнила.
Он быстро оценивает мой скромный прикид: молочные велосипедки в рубчик и такой же топ. Правда, не ждала.
- Я привез тебе новый телефон, будешь теперь на связи.
Он подхватывает кусочек омлета, отправляет в рот. А у меня сердце кровью обливается. Ну кто так делает? Поцарапает же хорошую сковородку.
- Давай, я положу в тарелку.
- Я не голодный. Пойду приму душ, потому поговорим.
- Да вижу, что не голодный! - закатываю глаза.
Прорываюсь вперед, подхватываю лопаткой омлет и угощаю его: раз мужчине так нравится есть именно со сковородки, то хотя бы так.
- Съедобно? - спрашиваю.
- Маловато соли.
- Стараюсь ограничить ее в рационе и теперь обещаю, что буду следить за тобой... ой!
Обрываюсь на полуслове, когда он хватает за талию. Бесцеремонно поднимает в воздух и плюхает на барную стойку. От прикосновения и ощущения его бешеной, как у быка, блин, силы градус волнения усиливается. Как и ступор. Кожа начинает гореть.
Я быстро облизываю губы, когда он встает между моих ног и меланхолично досаливает. Махина мускулистая. Невоспитанный боксер. Нельзя же столько соли, эй!
Алтай обнимает меня одной рукой, и снова угощается моим ужином. Вот теперь ему вкусно. При этом слегка перебирает пальцами по пояснице, поглаживает. Я для него снова эти чертовы четки, не иначе.
Алтай наклоняется к моей груди, сначала слегка прикасается губами, а потом погружает дыхание в ложбинку. Меня передергивает от неожиданности.
- Тише, не обижу, - говорит он.
Какое там! Пальцы ног подгибаются, а душа в узел стянулась. Он прижимается своим обезображенным ртом к моей коже. Контракт обескураживающий. Здесь слишком светло, чтобы это не замечать. Я поднимаю руки, держу их в воздухе и открываю рот, силясь вдох сделать.
Черт. Черт. Черт.
Его ладонь скользит ниже, касается ягодиц. Бережно, запредельно чувственно, словно я принцесса — особенная, вкусная, желанная. У меня кожа под его рукой воспламеняется. Я понять ничего не могу, в себе самой путаюсь. Столько дерьма про него в голове, а мне приятно. Просто приятно быть в его руках, чувствовать это деликатное внимание. И кожа плавится, как и гордость, как и здравый смысл. Папа столько раз говорил, что он чудовище. Боксер. Вор. Убийца. Разве можно чувствовать к чудовищу то, что ощущаю?
Алтай там временем ведет губами по груди, обдает жаром дыхания. Едва соски напрягаются в твердые бусины, он их прикусывает через ткань по очереди. В этот момент у меня получается начать дышать. Причем сразу глубоко, часто, громко.
Он откладывает вилку и поворачивается ко мне. Заставляет опереться на руки, ведет губами вниз. Касается языком пупка.
Я царапаю ногтями мраморную столешницу. Сердце сейчас из груди выскочит.
Быстро сглатываю, наблюдая, как он наслаждается моим животом. Как облизывает его, целует. Я инстинктивно раздвигаю ноги шире, и он ведет ладонью по внутренней части бедра — до колена, потом обратно. Через промежность и к другой ноге.
Искры сейчас полетят.
- Хочешь еще? - спрашивает он, поднимает глаза, и я закрываю свои.
Киваю.
Его пальцы касаются моих самых чувствительных точек между ног. Он начинает гладить, сжимать, надавливать. Я запрокидываю голову, он быстро считывает мою реакцию и в движениях появляется ритм. Который постепенно ускоряется.
- Камера, - вдруг вспоминаю. Спохватываюсь, сажусь резко, пытаюсь ноги свести.
- Я удалю. Продолжим, - резковато. Толкает рукой в грудь и раздвигает ноги.
Склоняется над лобком.
- Обещаешь? - шепчу я жалобно.
Он так просто и естественно кивает, что все мои опасения в дребезги разбиваются об откуда-то взявшееся доверие.
Алтай берется за резинку велосипедок и тянет вниз.
Глава 30
Я послушно обвиваю руками его шею. При этом моя грудь касается его груди и я улыбаюсь, ощущая тот самый трепет.
Опираюсь на его плечи и приподнимаюсь. Алтай усмехается. Шлепает меня по заднице.
- Симпатичная попка.
Эффектно стягивает с меня шорты и стринги разом. Рассмеявшись, я вновь усаживаюсь на барную стойку. Дрожу от смеси восторга, нетерпения и робости. Сквозь ресницы вижу, как он разводит мои ноги и рассматривает меня там. Боже. Щеки вспыхивают от стыдливого удовольствия, его член прилично выпирает, и у меня нет мысли прикрыться. А дальше начинается магия: мир спиралью закручивается, я с ним в вихрь удовольствия устремляюсь. Здесь нет прошлого и будущего, здесь только мы с Алтаем.
Сердце на разрыв от его близости, запаха, касаний.
От зашкаливающей интимности происходящего. Его рука снова у меня между ног. Движения быстрые, ритмичные, жадные, но не грубые. Алтай рывком притягивает меня к себе, сам тянется к шее. Его рот оставляет влажные поцелуи, и я рассыпаюсь с стонах. Удовольствие накрывает гигантскими волнами. Мы ерзаем, тремся, горячие, как бане.
Задыхаюсь под напором. Он входит в меня пальцами, я выгибаюсь, и он ускоряется. Остановиться немыслимо. Очередная волна накрывает с головой.
Он быстро трахает меня рукой, при этом целуя, облизывая. Большой, горячий. Предельно контрастный, и это лишает рассудка. Внизу живота так сильно печет, что я впервые осознаю, что значит — хотеть мужчину. Хотеть по-настоящему, физически, господи боже. Обнимаю его дико. Тогда Алтай резко меняет темп, как в прошлый раз, свободной рукой касается подбородка, вызывая у меня дрожь. А затем ускоряется, и меня накрывает. Я кончаю прямо на его руке, забывая обо всем и забываясь сама. Спазмы скручивают тело и душу, я застывая, проживая этот безумный момент.
Он снова поглаживает мой подбородок. Я тянусь и нежно целую его в висок.
Еще раз и еще. Срываюсь и веду языком по его виску. Он слегка отшатывается, как всегда делает, когда ошеломлен. Но улыбается. Я нежно-нежно обнимаю.
Алтай приспускает брюки. Надрывает квадратный пакетик. Натягивает резинку на стоящий на двенадцать часов член. Быстро, технично, как делал это, видимо, миллион раз до этого, и я взрываюсь неадекватной ревностью. Борюсь с желанием его укусить.
А он резко тянет меня на самый край барной стойки, туда, где сам стоит. К своему паху. Я едва теперь сижу на ней, по большей части на весу болтаюсь. Его член прижимается ко мне. Алтай больше не улыбается. Шумно втягивает воздух.
Уже знаю, что сейчас будет. Запрокидываю голову, прогибаюсь в пояснице.
- Пиздец, - ругается он и начинает суетится. Терпения не осталось.
Закрываю глаза и прикусываю губу, принимая. Толчок-толчок-толчок. Его хриплый вдох у моего уха. Безумное, ни с чем несравнимое ощущение наполненности и растяжения. Я хмурюсь и вскрикиваю. Он толкается еще раз и еще. В горле пересыхает, я жадно хватаю воздух, постанывая.
Алтай выходит из меня, вторгается вновь, во мне так мокро, что звук стыковки слышим оба. И если я смущаюсь, он буквально дичает и набрасывается на меня.
Тело горит — грудь, живот, промежность.
Он хватает мои ягодицы и двигается. Быстрее-быстрее-быстрее. Он любит меня яростными толчками. Сначала хоть какую-то возможность сопротивляться выбивая, а потом душу. Она не ни к чему мне во время бешенства с чудовищем.
Он трахает меня неудержимо. Я застываю, неспособная пошевелиться и вдохнуть. Новый оргазм прошибает током от низа живота ко всем клеткам. Он короткий, как вспышка, но настолько мощный, что я кричу. Чтобы показать, что живая. Настоящая! Член внутри ощущается огромным, и кайф от этого безумный. Я снова кричу. Боже, я кричу как шлюха на члене Алтая. Потому что не могу сдержаться, потому что трясет всю. Он выходит резко, притягивает меня к себе, проживая свое удовольствие. Горячий, вспотевший.
А я... я жмусь к нему.
Тело не слушается. Катком размазали. Я внезапно вспоминаю о словах отца об Алтае — они словно красной ниткой на моей жизни вышиты. Я понимаю, что если он так со мной сделает, я умру.
- Тише-тише, - говорит Алтай, снова потирая мою щеку. Мягко щиплет за подбородок, и почему это, блин, так приятно.
Он целует меня в шею, потом в плечо, в ложбинку груди. Быстро прикусывает левый сосок, отчего у меня между ног все поджимается, и я ощущаю отголосок того, что только что испытала.
Стягивает презерватив, показывает мне. Мешочек с его спермой, вау. Спасибо, что поделился. Потом приглядываюсь - на латексе есть немного крови. Вот что он мне показывает.
- Больно было? - он смотрит в упор.
У меня снова мурашки. Откуда в этом жестоком человеке столько деликатности и беспокойства? Сдвигаю ноги.
- Нет, - признаюсь честно, глаза прячу. - Сейчас чувствую, что немного режет. Было не больно, не волнуйся.
- Если будет — надо сказать.
- Конечно.
- Рано, видимо. - Потом он усмехается: - Надо было мне завтра приехать.
Натягивает штаны и идет к мусорному ведру.
Сердце глухо обивает удары. Уходит. Как и вчера утром. Но сейчас я точно знаю, что ему понравилось. Не может быть, чтобы на троечку.
Сверлю глазами его излишне широкую, на мой вкус, спину, хищно прищуриваюсь. Надо было завтра приехать? Это все, что он мне скажет после близости?
Ладно. Он грубый боксер. Что с него взять.
Но он дал мне ключик — попросил тепла.
Поэтому я спрыгиваю с барной стойки и, как есть, снизу голенькая подбегаю к нему, обнимаю. Он слегка мешкает, потом не грубо отстраняет, но я снова прижимаюсь.
Опять волнение.
- Адам, - произношу я буквально полушепотом, но он слышит. Его настоящее имя слетает с губ само собой, отец всегда говорил только «Алтай», и у меня язык не поворачивается назвать его сейчас также. - Я шлюха?
Он не понимает. Он вообще меня часто не понимает, мелькает мысль, что возможно дело не в нем.