Его просто как будто нет.
Я быстро отворачиваюсь и ругаю себя за то, что не подобрала достойного ответа.
Глава 37
Мама Савелия живет в шикарной двухэтажной квартире. Чтобы попасть на территорию ее дома, нужно пройти через пост сонной охраны, а сам приподъездный дворик похож на цветущий сад. Была бы я менее измотанной, обязательно бы восхитилась. Сейчас мне перманентно плохо.
Савелий не дает никак рекомендаций, поэтому я благоразумно молчу, когда он, технично навешав матери лапши на уши, что якобы растянул руку в спортзале, оставляет меня здесь в пять утра и уматывает в Краснодар.
Мария Васильевна оказывается невысокой, симпатичной, радушной женщиной с седой косой до пояса и отсутствием следов макияжа на лице. Ее платье и образ в целом выглядят непривычно старомодно, особенно на контрасте с дизайнерском ремонтом, новейшей техникой в квартире и... сыном, который, по моей версии, носит звание самого стильного человека этого города.
Киру она не боится, даже находит для акиты немного угощения. Приглашает меня к столу, легко болтает о погоде и каком-то церковном празднике, что к рассвету следующего после страшных событий дня кажется сюрреалистическим и слегка блаженным.
Лишь выпив две чашки успокаивающего чая с местными травами, мне удается немного расслабиться. Вопросов Мария Васильевна не задает, вместо этого с воодушевлением болтает о себе и своей жизни.
Очень много и предельно подробно рассказывает о венчании, будто оно случилось не сорок лет назад, а в прошлом месяце. Поначалу я вообще не понимаю, о ком речь, пока она не приносит альбом с фотографиями.
Речь оказывается о ней.
И о самом лучшем дне в ее жизни. Ошарашенно моргаю. Моего парня увез ОБЭП в наручниках, в шесть утра я сижу на кухне матери его адвоката и слушаю о ее свадьбе.
Блин. Что?
В момент, когда она промокает глаза салфеткой, я начинаю сомневаться, не сошла ли одна из нас с ума.
Фотографии, стоит признаться, красивые. Марии Васильевне здесь едва исполнилось двадцать, как и ее уже супругу. Совсем она была другим человеком. И почему девчонки так отчаянно стремятся замуж? Папина Елизавета тоже когда-то была веселой и доброй, выскочила замуж за вдовца с ребенком. Наверное, она как-то иначе представляла себе будущую жизнь. Вряд ли планировала стать той изможденной истеричной, которая на глаза Адама дралась с мужем и писала мне злые сообщения.
Мы обсуждаем свадьбу, верность и судьбу. Мысли мои, правда, то и дело возвращаются к Адаму. В некоторые моменты слезы начинают так больно жечь глаза, что я едва успеваю проглатывать свое отчаяние с чаем.
Убедившись, что свадьба Марии и Андрея Исхаковых была восхитительной, я закрываю фотоальбом и уже собираюсь отнести его на полку, как вдруг из него падает несколько фотографий.
- Ой, простите, я сегодня такая неуклюжая! - извиняюсь я, быстро наклонившись. Взгляд равнодушно мажет по изображению, а потом приклеивается к нему намертво. - Да это же Адам! - восклицаю я. Ну... точно не Савелий, сто процентов. - Сколько ему здесь? Года два?
Жадно разглядываю изображение. Круглощекий мальчик стоит под жидкой елочкой, украшенной дождем и редкими игрушками, прижимает к себе плюшевого зайца и улыбается до ушей.
Боже. Боже. Холодок пробегает по спине, я вцепляюсь в эту фотографию намертво.
- Адам, верно, - улыбается Мария Васильевна. - Я все жду, когда он женится, чтобы передать кому-то его карточки. Сам-то он решил все это выбросить, представляешь?
- Как? Зачем? - Захлебнувшись жадность, я быстро достаю из тяжелого альбома все фотографии Адама. Быстро листаю, торопясь разглядеть.
Именно детских фотографий немного, вернее, всего три. И на всех Адаму меньше трех, и везде он радостный и сам собой довольный. Я никогда в жизни не видела его таким счастливым. Становится тепло от мысли, что такой беззаботный период в его жизни все-таки был. Он упоминал, что любил свою первую приемную семью. Наверное, эти фотографии делала та женщина.
- Зачем передавать или зачем хотел выбросить? - посмеивается Мария Васильевна.
- Выбрасывать зачем. Тут такие щечки внушительные, ее нужно в рамку поставить!
Ответ на мой вопрос идет четвертой фотографией — на ней Адаму уже двенадцать. Он стоит на ринге с медалью в руке. От приятной пухлости не осталось и следа. Он тощий, высокий и пялится исподлобья. Да, здесь его взгляд вполне узнаваем.
Все следующие фотографии с соревнований. Но последней ему лет примерно шестнадцать. Подбитый глаз, кровоподтек на виске. Стрижка под машинку. Он предельно довольный, держит кубок и смеется. Позади Савелий — еще более худой, чем сейчас. Выглядит таким радостным и польщенным, словно это его победа.
Я засматриваюсь. Медленно провожу пальцем по лицу Адама. Надо же.
- Такой красавчик, - шепчу, под бешеное биение собственного сердца. - Ни разу не видела его без шрама.
- Симпатичный, да? - продолжает улыбаться Мария Васильевна. - Все девчонки в школе были от него без ума. - Цокает она языком. - Я ему говорила, что это дело нехорошее, что красота от дьявола. Да какое там! - отмахивается.
Я быстро киваю. И тело, и лицо... Вау. Я не знаю, кем были его родители, но создали они кое-кого прекрасного.
- Я бы в такого тоже влюбилась. В школе. Мгновенно.
Причем в любом возрасте. Мария Васильевна смеется.
- Жаль, успех рано вскружил мальчику голову. Мы с Савелием пытались его образумить и отговорить от этих боев. Но когда толпа ревет твое имя, а тебе всего шестнадцать, кто будет слушать советы? Бог посылает сильным людям самые тяжелые испытания. Я так просила тренера оставить его, умоляла на коленях. Ну дайте парню шанс, если Бог дает по заслугам, разве Федерация хуже? Но нет, ты что! Ни в какую! Едва Адама выдворили, он собрал все кубки, медали и фотографии в коробку и выбросил. Я едва успела утаить несколько. Вот храню теперь, вдруг пригодится.
Она открывает шкаф, и я зависаю на кубках.
- Красивые. Это все Адама?
- Савелий, слава богу, не боец. Его медали за олимпиады в другом шкафу, показать?
- Вы разрешали им дружить? Извините за внезапный вопрос. Мне папа всегда говорил держаться от Адама подальше.
Она мягко улыбается.
- До появления Адама Савелий учился на двойки и ненавидел школу. А потом стал отличником.
- Адам его подтянул?
- Легко отлично учиться, когда здоровью и безопасности никто не угрожает. Когда Адам появился, я сначала напряглась, но потом поняла, что их тандем — хорошая проверка для обоих. А еще для моей веры. И нервной системы, разумеется.
Мы разговариваем еще час, и я узнаю, что на подпольные бои Адама затащил тогда уже бывший директор школы. Благодаря спорту, Адам выглядел старше своих лет, но до определенного возраста не решался попробовать — слишком рискованно. Уже криминал серьезнее хулиганки, а он пока сомневался. Потом начал встречаться с девочкой, понадобились деньги, и он пошел на это. Мария Васильевна даже знает про тот самый бой. Адам поначалу не хотел участвовать, его отговаривали. Но деньги... он хотел заработать денег, чтобы купить квартиру. Его соперник был, больным на голову психопатом. У него оказалось с собой стекло. Бой не остановили. Савелий был там, но ничего не мог сделать.
- Бог сохранил ему жизнь, - пожимает плечами Мария Васильевна. - Второй шанс — это большая милость.
- На нем нет живого места, - говорю я. - Очень сложный второй шанс.
- Когда он был красавчиком, его любили все. А он выбрал бить людей за деньги.
Она продолжает:
- Однажды какая-нибудь девушка его полюбит и таким. Кстати, что насчет тебя?
- Меня? - от удивления теряюсь. Эти мурашки так и бегают, как их угомонить? - Нет, - быстро мотаю головой, проглатывая вспыхнувшее смущение. - В смысле, я не умею любить. - Прижимаю руку к груди. - Любилка не работает. Я к нему пришла не за этим. Вы, наверное, в курсе, кто я. Вы же ходите в церковь, там, наверное, обсуждают папу. - Она на меня смотрит, и я продолжаю: - На мне никто не хочет жениться. Все только используют. А я использую их.
- Жаль, - вздыхает она, поспешно забирая у меня фотографии и убирая на полку. - Интересно, знаешь что? Та девушка недавно вернулась, я вижу ее в церкви. Спрашивала про Адама.
- Зачем? Его шрам никуда не делся, - отвечаю резко.
- Пути Господни неисповедимы. А за ней грех лежит. Может, их спасение в прощении и принятии друг друга?
Можно подумать. Прото у Адама появился свой отель. Когда у человека есть отель, он, видно, сразу становится симпатичнее.
***
Григорий приезжает к восьми и отвозит нас с Кирой в отель. По пути он много и часто зевает, продолжает дурачиться в привычной манере, но намеков на нас с ним и развлечения при этом доступные — не делает. Заикнись он об этом, пока Адам за решеткой, я бы вцепилась ему в глаза, и видимо, мэрский сын чувствует угрозу.
К концу пути я понимаю, что мне нравится Григорий. В первую очередь тем, что ему глубоко плевать и на моего отца, и на ту землю. Григорий отмывает деньги, и это единственное, что его волнует. Бабло, травка, алкоголь и доступные девушки. Он понятен. Я понимаю, почему Адам ведет с ним дела.
Зайдя в дом, я некоторое время борюсь с желанием оставить Савелию очередное сообщение, на которое он не ответит. Не хочется быть навязчивой, но тревога так больно гложет изнутри.
Мечусь по комнатам.
Одиноко здесь без моего бандита. Уныло, бессмысленно. И небезопасно. Ни вид на море не радует, ни бурно цветущие у крыльца кустовые розы. Кто бы мог подумать, что сердцем Рая является чудовище?
Я варю черный крепкий кофе, выхожу с чашечкой на крыльцо и оглядываю райский дворик, созданный его руками.
Вот только насладиться тишиной, увы, не получается — до меня доносятся шум и крики. Я выглядываю за угол и вижу охранника Илью, он стоит у забора и машет мне подойти.
Оставив чашку на столике, я направляюсь к воротам. Соседи повыходили из домов. В соседнем отеле через дорогу гости забили балконы.