- Папа остался в Испании. Он после ринопластики все никак не отойдет, а его возрасте такие операции опасны. Давление скачет, - запросто делится Пава, отпивая свой молочный коктейль. - А у меня репетиторы. Я в этом году в девятый класс иду, нужно заниматься.
- Да и надоело нам в Испании, - поддакивает Нина. - Это - дорого, туда — нельзя. Никто не говорит ни на русском, ни на английском.
- Ты сама не говоришь на английском! - звонко хохочет Пава, и Нина делает строгое лицо.
Мы неплохо ладим, но видимо из-за небольшой, в два года, разницы в возрасте постоянно соревнуемся в достижениях.
- Я тоже плохо понимаю английский, - быстро смягчаю. - Но погоди. Папа сделал рино? Серьезно?!
- Да. Исправил горбинку на носу, - болтает Пава. - Ты не знала? Блин, - она зажимает рот. - Папа же сказал никому не говорить. Я подумала, - она смотрит на сестру, - что Рада в курсе. Гадство!
- Я знаю, что он лежал в больнице. Просто... сейчас немного в шоке. Вы в курсе, что он должен денег людям?
Они переглядываются и пожимают плечами.
- Без понятия. А ты как поживаешь?
- Я? - вздыхаю и... улыбаюсь. В их глазах столько детской беззаботности, что и не нахожу в себе сил ее развеять. - Нормально. Оставила учебу, теперь буду работать инструктором по йоге, - киваю на пакет с инвентарем.
- Ничего себе!
Мой мобильный вибрирует, я принимаю вызов и быстро объясняю Адаму, где нахожусь. Спустя минуту он заходит в кафе, и атмосфера при этом резко меняется.
Мы находимся в крупном городе-курорте, и я не могу сказать, что здесь его знает каждая собака. Отнюдь. Но тем не менее все, абсолютно все поворачивают головы. Потому что выглядит он крайне запоминающееся.
Высокий, идеально сложенный и безукоризненно одетый мужчина. Волосы стильно собраны на затылке. И... разумеется, его безобразный дефект. Мне кажется, или в кафе становится тише? А потом намного громче?
Я опускаю глаза и думаю, что всем этим людям будет, что рассказать друзьям вечером.
Адам выглядит приветливо, здоровается с администратором и идет в мою сторону.
- Алтай, какой ужас, - шепчут сестры, испуганно вжимают головы в плечи. Девчонки краснеют до кончиков ушей и хватаются за телефоны.
Пялятся. Боже. Все на него тут пялятся. Официантка, засмотревшись, запинается и чуть не падает. Он ловко ее ловит и помогает не уронить поднос. Мой пульс частит. Она ретируется, не поблагодарив.
Да пофигу.
Быстро поднимаюсь и иду навстречу. Я привыкла к нему в отеле. Теперь нужно привыкнуть к реакции на него в обществе.
Хочу обнять за шею, но он не особенно настроен на публичные обнимашки, и я просто кладу ладони на его грудь, заглядываю в глаза.
- Привет. Представляешь сестры и Лизавета вернулись.
- Да, я слышал.
Он кивает им, и девчонки тут же отворачиваются. Черт.
- Думаю, ты слышал не все. Про папу есть новости, ты будешь в шоке.
- Что-то сомневаюсь, что Филат все еще в состоянии меня шокировать, - подкалывает он.
- А вот и зря. Я заплачу и можем ехать, - говорю поспешно.
- Давай я заплачу, ты пока прощайся.
- Все те пакеты — наши. Заберешь?
- Хорошо.
Адам подходит к стойке, достает карту. Нина и Пава пялятся так, будто у меня мгновенно выпали все волосы.
- Он оказался классным парнем, - сообщаю я с улыбкой. - Может быть, вас довести до салона мамы? Там жара под сорок градусов. Или вы здесь подождете?
Они нерешительно переглядываются.
Мы высаживаем сестер через два квартала, после чего я не выдерживаю, и обнимаю Адама за шею и целую в щеку.
- Соскучилась. Как твои дела?
- Гребаная архитектура. Почему не может быть такой ситуации, что я сообщаю, в чем проблема, и они исправляют. Почему мы должны пройти между первым и вторым пунктом стадии — моего раздражения, созвона с начальством, ругани. Ладно, проехали. Ты голодная? Здесь есть хороший ресторан по пути.
- Да, давай пообедаем, я с удовольствием. Ты же дома сегодня ночуешь? Или опять куда-то надо ехать.
- Дома.
- Ура! Ура!
Он смеется.
- Как у тебя дела? Исса раскололся насчет подружки?
- Нет! Молчит, как партизан. Я уже их обоих в гости пригласила, дескать, выпьем вина, покурим кальян... Он: я приеду один. И без вариантов!
Мы болтаем, пока едем до ресторана.
Внутри и правда очень красиво — современно, уютно. Время обеденное, посадка почти полная. Стол нам находят, причем один из лучших, но пока мы к нему идем, все снова провожают Адама глазами. Перешептываются. Кивают друг другу. Я замечаю это и думаю, что привыкнуть к такому внимания невозможно. Нам приносят салаты, воду, горячий кофе. Адам делает глоток, берет вилку. Я замечаю, как на нас смотрит маленький ребенок, и его мама поспешно отворачивает коляску. Качаю головой и нейтрально произношу:
- Слушай. Ты не думал сделать пластику?
Он, уже было взяв вилку, застывает на целое мгновение. И я понимаю — зря. Черт, не тот момент. Не та ситуация. И куча людей вокруг.
— Сейчас же столько возможностей. Любые шрамы убирают. Это просто вопрос времени и денег, которых в избытке.
Адам слегка приподнимает брови и втыкает эту вилку в салат. Со стороны незаметно, но я успела неплохо изучить его и прекрасно понимаю — он ошеломлен этим вопросом.
- Я просто так спросила, - быстро поправляюсь. - Черт. Прости.
Глава 42
Я прикусываю губу, чувствуя, как внутри всё сжимается от неловкости.
- Папа сделал пластику. Девчонки рассказали, что в Испании он не сердце оказывается лечил, а нос выправлял, - тру виски. - Погоди, ты не в шоке?
- Почему я должен быть в шоке? Вообще, я знаю, что он планировал. Эм... Ты расстроилась, что ли?
- Серьезно?! Ты знал?! Вы настолько близко общались? - вспыхиваю.
- Он у меня цех снимал в последние годы. Филат любит поболтать обо всем на свете. Секреты — это не про него. Ну ты чего? Еще расплачься.
Какой еще поддержки можно ожидать от боксера?
- Да просто я не понимаю! Ну как? Ну почему он так себя ведет? Я думала, он там с ума из-за меня сходит. Почему меня никто не любит? Что со мной не так?!
- Я думаю, он просто устал.
- От чего?
- От себя самого. Человеку недостаточно просто жить, ему нужно делать это для чего-то. Для кого-то, - Адам облокачивается на локоть и смотрит на меня. - Даже такому, как Филат. Почему ты постоянно думаешь, что дело именно в тебе?
Пожимаю плечами.
Нам приносят горячее, давая тем самым короткую передышку. Официант расставляет тарелки, приборы.
- Он всегда был образцом для подражания, - проговариваю я, когда мы с Адамом остаемся снова наедине, - а его любовь — главной целью.
- Звучит довольно агрессивно.
- О да. И теперь моя агрессивная любовь перекинулась на тебя, - я хищно щелкаю зубами, и он смеется. - Наверное, у меня какие-то проблемы с привязанностью?
- Я не против твоих агрессивных чувств, - щедро успокаивает Адам. - Но перестань считать своего отца Богом, и страдать из-за то, что он таким не является. Я знаю Филата тысячу лет, он болтун, жулик, предатель и тунеядец. Он — грязная крыса. Но тебя он всегда любил. Пусть странно, по-своему, по-крысиному. Но любил.
- Крыса.
- Это не оскорбление, я сам такой. И деньги мы с ним добывали самыми разными методами. И любовь что у него, что у меня — именно такая, как я сказал. Ты же взрослая девочка. Мне что, тебе лапшу на уши вешать?
- Но все же она - любовь?
- Все же — да. - Помолчав, он добавляет: - У мира есть две стороны, малыш. Темная и светлая. Ты — находишься на светлой, для тебя реальность прекрасна, добра и правильна. Любая несправедливость вгоняет в шок и слезы. Мы с Филатом с детства живем на другой стороне.
- И с Иссой.
- И с Иссой, и с Матвеем, пусть земля ему пухом, и с Маратом. Я не собираюсь лезть на твою, светлую сторону жизни. И я постараюсь сделать так, чтобы ты на ней осталась. Когда мы решим твои проблемы.
- Мне кажется, поздно. Я успела в тебя влюбиться.
- Да перестань.
- Женщины, по крайней мере со светлой стороны, - нервно улыбаюсь я. - Не разделяют секс и любовь. Я не смогла бы спать с мужчиной без чувств. Спать так, как делаю это с тобой. Неужели ты этого не понимаешь?
Он слегка пожимает плечами, показывая, что не воспринимает сказанное всерьез. Мы продолжаем обедать, пока он снова не нарушает молчание.
- Я узнавал насчет пластики, разумеется. Когда мы отжали цех, и появились первые нормальные деньги.
Я поднимаю глаза и затаиваю дыхание.
- У меня лицевой нерв проходит близко, - он ведет пальцем по пострадавшей коже. - Прямо под шрамом. Когда Зима, это боксер, с которым у меня тогда был бой, вырезал мне улыбку Джокера, у меня онемела половина лица почти на полгода. Повезло, что потом восстановилось. Хирурги дают пятьдесят на пятьдесят, что лицо онемеет полностью. Это значит, что я не смогу нормально разговаривать и питаться. Это полная инвалидность, и я не могу пойти на это.
- Капец. Прости. - Холод сковывает плечи. - Пожалуйста, прости, я... думала, не знаю, что это часть твоего имиджа.
Он усмехается.
- Ага. Я в курсе, что меня разглядывают. Я делал несколько шлифовок, но особенно толку нет. Это не изменится, малышка. Мне жаль, что тебе приходится на меня каждый день смотреть. Я живу на юге, здесь ко мне в основном все привыкли. Это похоже на компромисс.
Я беру его за руку, но Адам освобождает ладонь, дружелюбно подмигивает и возвращается к еде. Я следую его примеру, опустив плечи.
Иногда ответы не сложные вопросы простые и логичные, сидишь, и поражаешься, как сама не додумалась. Почему не пришла к выводам самостоятельно? Мне ведь хочется быть мудрой рядом с ним. Понимающей, особенной. Не очередной малолеткой, решившей подарить себе опасное приключение на юге, и чудищу заодно - несколько горячих недель.
В красивых сказках чудище превращает в прекрасного принца искренний поцелуй принцессы. Мы целуемся всю неделю как сумасшедшие, я, словно губка, впитываю его щедрую ласку, его бешеную энергетику и мощь. Каким он был на ринге, таким остался и в жизни, в бизнесе и, буду честна... в постели. Неутомимый, находчивый, целеустремленный. Я обмираю каждый раз когда он обнимает.