наю, папе не понравится, что мы разговариваем. Еще знаю, что я совсем мелюзга рядом с Алтаем, но тем не менее не сдаюсь: — Позвольте напомнить, вчера вы и ваш друг прибыли сюда, и этот факт может быть подтвержден многочисленными свидетелями. У вас конфликт с моим отцом, и полиция без труда установит вашу причастность. Будьте уверены, через час вы будете задержаны. И никакие перчатки вас не спасут.
— Ого. Ты все же поступила на юрфак, как планировала? Чтобы сажать таких, как я.
Господи боже мой! Про себя я ору чайкой.
Задыхаюсь и умираю под прямым насмешливым взглядом. Сжимаю в панике зубы.
Запомнил он, надо же!
Сажать таких, как он, я пообещала Алтаю при нашей второй встрече, в свои четырнадцать. Значит, не ошиблась, узнал он меня вчера и улыбнулся, потому что стало смешно.
Не представляю, как удается держать себя в руках. В глаза Алтаю смотреть не получается, но я пялюсь на стекло и киваю:
— Да, поступила. Третий курс заканчиваю.
— Замечательно, давай тогда попробуем двинуться дальше и проследить логическую цепочку, — предлагает он. — Долг у твоего отца внушительный, проценты набежали неадекватно высокие, потому что, собственно, процентная ставка чрезмерная.
Я усердно изучаю осколки. Алтай продолжает:
— Мне нужны деньги. Получить вместо них землю, из-за которой придется судиться с толпой недовольных горожан, — перспектива крайне невыгодная. А если посмотреть кадастровую стоимость земли, то она и вовсе мизерная. Понимаешь? Впереди маячит долгий, малоприятный и хлопотный процесс. Убивать за такие копейки было бы нерационально. Вот скажи, как думаешь, твой папа сможет поднатужиться и вернуть долг?
— Думаю, да.
— Значит, стоит сделать исключение и дать ему отсрочку на неделю?
Снова киваю.
— Хорошо, спасибо за мнение.
— И вам за перчатки, — говорю я, забирая их.
Почти новые, не рваные. Здоровые, конечно, на мужскую руку. Но ладно, пойдет. Натягиваю.
— Пожалуйста, Рада, не поранься, — отвечает Алтай. И добавляет со смешком: — Надеюсь, убедил, что перчатки были куплены с другой целью?
Я быстро киваю. Украдкой слежу за тем, как он возвращается к столешнице, допивает кофе. Отец влетает в гостиную и снова тараторит о рассрочке.
На этот раз Алтай не спорит. Молча выслушивает аргументы, обещания. И в итоге уступает:
— Лады. Вали в свою Италию.
Папа так громко выдыхает, что мне за него немного стыдно становится.
— Отлично, Алтай, ты не пожалеешь. Наконец-то мы пришли к соглашению.
— Но Рада пока «отдохнет» на моей базе. — Алтай ставит чашку в мойку и поворачивается ко мне: — Собирайся.
Я резко выпрямляюсь и вопросительно смотрю на папу. Он краснеет до кончиков ушей и моментально возражает:
— Об этом не может идти и речи.
— Почему? Ты же вернешься. Будет стимул поспешить.
Глава 5
Когда мне было четырнадцать, моей бедной бабушке пришлось столкнуться лицом к лицу с моим переходным возрастом.
Никто из нас этого не планировал, мы всегда прекрасно жили, душа в душу. Я старательно училась, помогала по хозяйству, бабуля рассказывала о маме и старалась изо всех сил заменить мне обоих родителей. А тут вдруг все покатилось в адскую пропасть. Хорошую прилежную девочку словно подменили. Я бросила танцы, волейбол и музыкальную школу. Нашла группу, в которой, какой ужас, начала петь кошмарные попсовые песни.
Мы с ребятами пропадали на репетициях сутками, учеба стала побоку, я решила, что достаточно взрослая, чтобы самой принимать решения и строить свою жизнь. Тем более, мамы у меня нет, а папа занят другой семьей. Нет у меня мамы! Не-ту! И не будет! Я сама по себе!
Благо, длился этот переходный возраст недолго, всего четыре месяца и закончился одним роковым днем.
Июль, Геленджик, туристы. Я наврала бабуле, что поехала с близкой подругой Таней и ее родителями на дачу — мы часто ночевали друг у дружки, и моя наивная бабушка поверила. Помогла собраться, положила с собой домашней выпечки. Ее можно понять, она уже вырастила своих детей, и на пенсии планировала ни за подростком следить, а спокойно смотреть сериалы и вязать.
Почему-то было стыдно показать друзьям булочки, я опасалась прослыть лохушкой, и выбросила их. Никогда в жизни я не прощу себе этот поступок. Бабули уже нет, с тех пор не проходит ни дня, чтобы я не вспоминала о ней и тех булочках. С какой бы радостью я их сейчас слопала все до единой! Но уже не вернуть, поздно. Я их выбросила и купила чипсы в ларьке по пути.
Ни на какую дачу, разумеется, не поехала. Таня прикрыла, и мы с группой рванули на побережье. Нашему гитаристу недавно исполнилось восемнадцать, он взял девятку отца, и мы чувствовали себя самыми свободными, талантливыми и крутыми!
Выступали прямо на набережной, туристы образовали полукруг, слушали, кидали деньги. Вечером нас прогнали, но сумма в шапке к тому времени накопилась внушительная, и мы решили перед дорогой обратно забуриться в бар.
Закон Мерфи работал на полную — охрана нас пропустила.
Музыка резала перепонки, а мерцающее освещение — глаза. Меня поразили толпы самых разных людей, съехавшихся сюда со всей страны. Туристы были одеты непривычно ярко, вели себя смело, раскованно. В моей станице подобное не принято, я таращилась, раскрыв рот. От алкоголя, правда, отказалась, смелости не хватило. А может, внутренний стопор сработал?
Духота сушила горло, ужасно хотелось пить. Я попросила у официанта воды. Потом на столе откуда-то появился кувшин с апельсиновым соком. Я выпила стакан и практически сразу ощутила слабость.
Спустя примерно минуту, через обволакивающую пелену я увидела Алтая — того самого страшного парня, с которым вел дела мой отец. Я запомнила его жуткий шрам на лице, по нему-то и узнала мгновенно.
Он все расскажет папе. Эта мысль стала шокирующей, я решила немедленно покинуть заведение, но ноги не послушались.
Потом стало страшно. Папа учил, что такие, как Алтай — чудовища. Мне вовсе не хотелось находиться с ним в одном баре. На самом деле, мне очень-очень сильно стало не по себе, я перестала чувствовать себя взрослой. Захотелось домой! К своей родной любимой бабуле, которую так подло обманула, сбежав. По субботам мы обычно смотрели ее любимый сериал по первому каналу.
Становилось хуже. За наш столик присели незнакомые взрослые мужчины, и мои друзья, испугавшись, попросили счет. Я хотела пойти с ними, но не могла. Клонило в сон, все силы уходили на то, чтобы держать глаза приоткрытыми.
Мои друзья... так называемся друзья, попятились к выходу. А я осталась.
Вскоре соленый морской воздух ударил в лицо. Чей-то грубый смех заставил поежиться. А потом провал. Я помню, кто-то дрался. Я сидела на корточках, вязла ногами в песке и закрывала лицо руками, слышала шум моря и дрожала. Дальше бесконечная дорога. Незнакомая машина легко шла по трассе. Шум движка баюкал. Потом он спросил:
- Пришла в себя?
- Почему так плохо?
Он обернулся, и я увидела злополучный шрам, потом глаза. Не злые, обеспокоенные.
Алтай протянул бутылку воды. Я так сильно хотела пить, что не подумала о мерах безопасности, и осушила ее залпом, после чего отключилась снова. Он что-то спрашивал, я слышала отдельные слова, но не могла сложить их в предложение. Мне было очень страшно и очень стыдно.
Бабушка сказала, что он принес меня на руках. На этом мой переходный возраст закончился.
Мы встретились с ним на следующий день, я пошла на рынок за овощами, решила испечь бабулин любимый пирог с капустой и тем самым попросить прощения. Его черная бандитская бэха стояла неподалеку, поравнялась со мной, ехала медленно. Я безропотно села на пассажирское сиденье.
- Привет, - прошептала.
- Как ты?
Покачала ладонью в воздухе. А потом всхлипнула.
- Меня вчера не должно было быть в Гелендже, - произнес он. - В смысле — совсем. В том числе для твоего бати.
- Я никому не скажу. Боже. Ты мог подумать, что эту историю я захочу кому-то рассказать?!
- Твоему отцу.
- Особенно ему!
Он помолчал. Потом хмыкнул и спросил:
- Они тебе что-то сделали?
Мороз прокатился ко коже. Я вся покрылась мурашками, сжалась, и он сделал кондиционер потише.
- В смысле сделали?.. - беззвучно прошептала. Картинки начали всплывать перед глазами, но бледные, туманные. - Я не помню лиц.
- Я помню, - ответил он. - Не местные пацаны. Я найду их сегодня. Хочу претензии предъявить. - Он как-то криво усмехнулся, а я перестала дышать. - Я отвлекся на минуту, а ваш стол оказался уже пустым. Они успели?
- Что?
Он снова хмыкнул. Было очевидно, что опыта общения с подростками у него мало, он будто усиленно подбирал правильное слово.
- Обидеть.
Я так сильно сжала пальцы, что костяшки побелели. Никогда не говорила на такие темы, тем более с мужчиной. Покачала головой.
- Скажи мне как есть.
- А что ты сделаешь? - выпалила. - Отрежешь им что-нибудь?
- Может, и отрежу, - ответил туманно, но по-прежнему серьезно.
Мы сделали круг по району.
- На-до. По... закону, - я не смогла это сказать, не запинаясь. - Я... в порядке. Полном.
- Понял. - Он будто расслабился и даже начал слегка улыбаться. - Я не очень-то умею по закону.
Я старалась не пялиться на его физиономию, старалась не думать о запрете отца даже разговаривать с этим человеком. О рисках, обо всем на свете.
- Я хочу стать юристом, - сказала напряженно. - Когда вырасту. Чтобы сажать бандитов.
- Таких как я? - дружелюбно улыбнулся он.
В этот момент я почему-то перестала видеть его изъяны, только глаза и серьезное спокойствие в них. Следом до меня стал доходить весь ужас вчерашней ситуации. Осознание догоняло, наступало на пятки, а потом резко обрушилось и накрыло с головой. Я была к такому не готова. Я не знала. Не думала. Плечи затряслись в истерике, я заплакала. Алтай остановил машину и повернулся ко мне.