- Не боишься? - подкалывает Адам.
Я громко смеюсь, поднимаю вверх руки и кричу:
- Юху!! Быстрее!
Боже. Какие мы, люди, все же невероятные существа. Вот же было так плохо, впору повеситься, двух минут не прошло, и я абсолютно счастлива! Наши души способны на невероятную регенерацию. Наши сердца питаются добротой.
- Я люблю тебя, - шепчу я, косясь Адама. На то, как треплется на ветру воротник его белой льняной рубашки и выбившиеся из пучка волосы. Как уверенно он держит руль, кажется, умея все на свете.
- Что?
Шумно вокруг. Плещется море, гудит двигатель. Над бирюзовой водной гладью порхают паруса кайтов.
- Быстрее! - кричу я.
И он снова ускоряется!
Мы несемся вперед навстречу ветру, проезжаем по воде, выруливаем на косу. Проносимся вдоль диких пляжей, минуем нудистский, который вызывает у меня не мало веселья. Мы останавливаемся на краю мира, узкой полоске песка, врезавшейся глубоко в море. Выходим из машины.
- Ну как? - спрашивает Адам. - Стоило сюда ехать или лучше было бы остаться в ванне?
Я смотрю на то, как солнце ползет к горизонту, окрашивая небо в красные и бардовые оттенки.
- Такие закаты бывают только на юге, - выпаливаю с жаром. - Неописуемая красота.
Адам достает бутылку шампанского и газовую горелку. Я стелю скатерть, раскладываю по тарелкам сэндвичи и ягоду, он греет угли.
Спустя пятнадцать минут начинает темнеть, мы сидим на пляже, любуемся закатом, курим фруктовый, как сказал Адам, девчачий кальян, пьем шампанское и живем.
Как-то неожиданно полноценно.
- Один мой знакомый бизнесмен, - делится Адам, - каждые полгода приезжает сюда и три дня живет на косе без телефона и прочей связи с миром. Один на один с природой.
- Почему? Перезагружается?
- Слушает свои мысли. Запомни, это очень важно — слушать свои мысли. Оставаться наедине с собой.
Время бежит вперед, закат дарит магию. Мы валяемся на песке, Адам лениво перебирает мои пальцы и говорит, что я очень хорошая девочка, он это понял еще тогда, шесть лет назад. Как будто «нефилатовская».
Я робко поднимаю на него глаза.
Дальше он делится, что ему было интересно посмотреть, какой я стану, когда выросту. Что в моих глазах всегда было что-то чистое, наивное и дерзкое. Он доволен, что это «что-то» сохранилось. А в передряги все попадают. Что это ерунда и нельзя отчаиваться. Сдаваться нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Что я гордая казачка до кончиков ногтей.
Он дает слово, что не прощается, просто поболтать тянет.
Жизнь ведь непредсказуема. Один нескончаемый бой, от рождения до смерти. И что я должна держать удар.
Самое главное, это держать удар. Он целует мою руку и говорит, что ни о чем нельзя жалеть. И что люди меняются постоянно и неизбежно, поэтому никому нельзя верить на сто процентов.
Я лживо киваю, зная точно, что ему можно. Верю, верю я ему. Больше даже, чем себе.
И шесть лет назад верила, и сейчас верю, и буду в будущем. И что никогда не пожалею о том, что попросила его быть первым, и что лучше него с этой ролью никто бы не справился.
У него такая жизнь тяжелая. Но при этом столько благоразумия в голове и свободы во взглядах, что душа сжимается. Я глажу его, ерошу волосы. Мы ведь на самом настоящем свидании: прекрасном, как это багряное небо, вкусном, как голубика и виноград на тарелке, и терпком, как местный сыр и шампанское брют.
Он рассказывает, какое впечатление я произвожу на мужчин, как цепляют мои дерзкие глаза, прямая осанка и тонкие лодыжки. Как его лично заводят мои смелость и доброта. Он говорит, что я слишком мала пока еще, что между нами пропасть жизненного опыта. Он говорит, что я пиздец как хороша, и что его долг, как первого мужчины, — рассказать мне об этом. Я заставляю его снова заверить, что он не прощается.
А еще я признаюсь вслух, что влюбилась в него по уши, он смеется, дескать, это именно та смелость, о которой и речь. Я прошу прощения, что так часто обижала его словами. Он утверждает, что не бывает людей лучше или хуже, поэтому я никогда ни перед кем не должна пасовать или стесняться. И что у меня нутро доброе, не способное на подлость. Это фундамент, на котором все и строится.
Он говорит, что тоже любит меня, но это ничего не значит, потому что люди, когда проводят много времени вместе, неизбежно влюбляются. Я поражаюсь, какой он одновременно умный в махинациях и дремучий, когда дело касается чувств. Не было у него семьи, неоткуда брать пример. Уж точно не с полубезумной матери Иссы.
***
Вечером, пока он гуляет с Кирой, я прибираюсь дома. В какой-то момент присаживаюсь у камина и думаю о том, как наверное в этом доме уютно зимой.
Ночью штормит. Мы занимаемся любовью, слушая, как ветер мучительно стонет и бьется о крышу. В какой-то момент, когда я сжимаюсь в предвкушении пика, а Адам активно двигается сзади, он тянет меня на волосы, заставляя прогнуться в спине и встать на колени. Задыхаюсь. Молю продолжить. Кровь стучит в висках, его член глубоко во мне.
Адам касается моего подбородка — излюбленная ласка, от которой бабочки в животе с ума сходят — и поворачивает голову к зеркалу.
Сердце так сильно колотится. Я смотрю на наши сцепленные страстью тела и дрожу, пока он целует мое плечо, перекинув через другое волосы. Как накрывает полушария груди ладонями и сжимает. Как толкается позади. Плавно двигает бедрами — так красиво, чувственно и ритмично, с каждым толчком выбивая из меня стоны. На то, как его тело контрастирует с моим, тонким и светлым, на его фоне как будто все еще невинном.
***
Когда следующим утром приходит Григорий, Адам уже два часа как говорит по телефону, расхаживая по участку.
Я отвела занятие и полностью свободна, поэтому охотно кидаюсь готовить второй завтрак. А когда выхожу из домика с подносом, уставленным чашечками кофе, повидлом, печеньем и ягодой, медлю. Потому что мужчины ругаются.
Григорий, обычно позитивный и, как бы так помягче выразиться, бездумный, вытянулся струной и агрессивно высказывает Адаму. У Киры настороженный вид. Адам, как обычно, спокойно слушает. Лишь руки на груди скрестил, в его случае это синоним непреклонности.
Увидев меня, он просит Григория заткнуться. Тот дергается, но берет себя в руки.
- Малыш, не парься. Накрывай на стол, а Григорий сейчас соберет остатки мужества и успокоится.
- Что-то случилось с деньгами? - вкидываю догадку.
- Ага, хуев нам как дров, - дергается Гриша.
Адам укоризненно склоняет голову набок. На ватных ногах я иду дольше, чем обычно. Сервирую столик. Все это время Адам, прислонился к стойке, излучает невозмутимость, а Григорий мечется по беседке. Делает пару глотков кофе, чмокает меня в щеку, заявляет Адаму, что у него нервный срыв, и направляется к выходу.
Следующие несколько минут я молча сижу за столом. Адам провожает Григория взглядом, и когда тот скрывается за кустами пираканты, присоединяется ко мне.
- Что-то случилось?
- Он по другому вопросу, не по твоему.
- Я понимаю. Он не поел вкусняшек, это странно. Беда у нас?
- Неприятности, - находит более уместное для юной барышни слово. - Неприятности — это норма, без них бизнес не делается. А Григорий слишком впечатлительный. Хорошо, что ты не такая. Не так ли?
Не после вчерашнего вечера, самого красивого в моей жизни.
Я качаю головой, и он кивает.
- Разрулим. Как обычно, все разом и не вовремя.
- Я тебя люблю, - говорю я просто так, чтобы не забыл.
- Посмотрим. - Мы делаем по глотку кофе. - Нужно будет воды пикетирующим вынести. Отправишь Надю лично? Светлане я все еще не доверяю, этот ее шальной блеск глаз. Ну ты понимаешь, - добавляет с легкой усмешкой.
Улыбаюсь.
- Думаешь, подсыпет что-то?
- Ее так и подмывает. Потом вози им в инфекционку подарки и ищи нового управляющего, - трет лоб. - Бестолковый квест. Не хочу.
- Черт. Когда уже они угомонятся?
- Десять исков в суде, Рад. Я поеду сегодня в город, с мэром и судьей встречусь. Все эти земельные дела жуткая тягомотина. Такая была надежда, что Филат ради тебя извернется и найдет деньги. По молодости он нажил годные связи, жаль, из-за тупости и жадности со всеми перессорился.
- Можно с тобой?
Пару мгновение размышляет.
- Не сегодня. Твоя задача — держать под контролем отель. И не выходи за пределы.
Глава 45
Исса
Тому - проплати. Этому - проплати.
Фемида в этих местах однажды сопьется. По крайней мере, Исса на половине пути.
Башка трещит, будто кто-то бьет молотком изнутри: перебрал ночью в баре, это если сказать мягко. Вчерашний день выдался плотным на события.
Алтай общался с мэром и судьей, Исса в таких встречах обычно участвует дистанционно, консультирует по телефону. Потом Алтай исчез на несколько часов. Интуиция подтолкнула проехать мимо базы «Калек», что Святоша и сделал.
Большой участок на краю города окружен высоким кирпичным забором, что внутри происходит — лучше не знать. Не заглядывать. Не интересоваться.
Но Исса знает. Здоровенные железные ворота с объемным гербом черной черепахи двадцать лет назад вызывали в нем дикую животную злость. Сейчас, по большей части, - раздражение. Святоша с возрастом растерял жажду справедливости.
Массивный округлый панцирь, длинные лапы с острыми когтями. Ядовито-красные глаза. За этими воротами в подвале одного из зданий проходят подпольные бои. Любители стекаются под черный панцирь со всего региона, а может, и страны. На то они и любители.
Мрачное место. «Калеки» - именно так называется организация, которую создал двоюродный брат бывшего директора школы. Они дерутся до состояния, пока не смогут стоять, потом освободившиеся места занимают новые желающие. Адам ушел на своих двоих, ему, можно сказать, повезло. Раньше за этими стенами творился беспредел, сейчас дела обстоят несколько лучше, но полиция по-прежнему в ночи боев предпочитает держаться подальше.