— Эй, привет, я тут! — заголосила Натка. — Ребята, ау.
— Не кричи, — осадила ее Сильвия. — Не добавляй себе проблем.
— Ой, Наташа тоже тут, — заметила ее Надя. — Наташенька, это же ужас какой-то, что происходит.
Сильвия куда-то ушла и вернулась, принеся бутылку воды, из которой наполнила кружки, стоящие во всех камерах. Натка наконец-то напилась и даже приободрилась чуток, с одной стороны — оттого, что теперь ей не грозило умереть от обезвоживания, а с другой — оттого, что теперь рядом с ней были хоть и случайные, но все же знакомые.
Сильвия ушла, и товарищи по несчастью остались одни, Натка в одной камере, Надя и Дима — в соседней, а Вера и Гена — напротив.
— А мальчишки где? — спросила Натка встревоженно. — С кем вы их оставили?
Гена помрачнел еще больше, а Вера так и вовсе заплакала.
— У них детей отобрали, — пояснила Надя. — По их законам детей в тюрьму нельзя, и если родителей арестовывают, то детей отправляют в местный детский дом. Это нам Тути объяснила, пока нас еще из отеля не увезли.
— А вас в чем обвиняют? Вам пояснили? Вы же, в отличие от меня, с солдатами не дрались.
— У нас провели обыск, нашли валюту, а это, по их законам, преступление. В страну нельзя чужие деньги ввозить, оказывается, а у нас с собой и доллары были, и рубли. На обратную дорогу, чтобы из Москвы до Нижнего добраться. В твоих вещах они, кстати, тоже рылись, и у тебя тоже валюта оказалась.
— Да-а-а, значит, еще одну статью припишут, — мрачно проговорила Натка. — Но мое положение, по сравнению с вашим, просто замечательное. У меня хотя бы дети дома, в безопасности. Если бы у меня сейчас еще детей отобрали и в неизвестном направлении увезли, в какой-то африканский детский дом, я бы точно с ума сошла.
Она представила, как сейчас расстраивалась бы Настюшка, только несколько месяцев назад увезенная из детского дома в дружную и любящую семью, и содрогнулась. Нет, никогда в жизни она не повезет своих детей в какую угодно страну, заранее не изучив, каким боком это может выйти. Да и сама больше никогда-никогда не вляпается в подобную историю, каким бы заманчивым ни казалось туристическое предложение. Если, конечно, у нее будет шанс выпутаться из этого путешествия целой и невредимой.
Конечно, Петя и Павлик шебутные и хулиганистые, и не такие маленькие, как Настя, четырнадцать и десять — это не три, но Натка представляла Сеньку, которому вскоре должно было исполниться десять, и сердце у нее заходилось от жалости к пацанам, оставшимся без родителей в чужой стране. Она представляла, каково приходится Вере, и эту крикливую, не очень приятную в общении женщину ей становилось жалко тоже.
Принесли обед — в миску навалили кукурузной каши с каким-то мясом, воняющим козлятиной, снова наполнили кружку водой. Съев свою порцию, Натка почувствовала, что впадает в какой-то странный транс, словно в еду было подсыпано снотворное. На заплетающихся ногах она добралась до топчана, легла на него, накрылась второй простыней и уснула.
Петьке было очень страшно, но он старался не показывать виду, чтобы не напугать брата. Паша, несмотря на то что был младше на целых четыре года, держался молодцом, по крайней мере поревел он только один раз, когда родителей запихнули в какую-то грязную вонючую машину и куда-то увезли, оставив их в отеле совсем одних.
Остальных постояльцев увезли тоже. Сначала вынесли на руках отчаянно брыкающуюся и кричащую Наташу, бросили в фургон, откуда до этого вытащили и за задние ноги поволокли прямо по земле в сторону домика, в котором располагалась кухня, тушу барана.
Где что находится, братья выяснили еще в первый же день, проснувшись пораньше и оббегав всю территорию. Местных они не боялись, поскольку те казались довольно дружелюбными: улыбались, махали мальчикам руками, спрашивали по-английски: How аге you? И норовили сунуть то манго, то банан.
Территория отеля, надо сказать, была мало пригодна для нормальной человеческой жизни. По крайней мере, не сравнить с Турцией или Грецией, куда мальчишек вывозили на отдых раньше. Бунгало, в которых их поселили (к вящей радости Пети и Паши, у них был отдельный от родителей домик), оказались чистыми, хотя и простенькими. Отсутствие душа, раковины для умывания и даже электричества, а также биотуалет за ширмой придавали отдыху даже некий приключенческий дух, потому что ничего подобного они никогда не видели.
Даже родители, вначале немного одуревшие от отсутствия элементарных бытовых удобств, к концу первых суток признали, что в этом что-то есть. А уж Пашу и Петю душ во дворе вполне устраивал. Дергать за лейку, чтобы на тебя вылилась порция воды, прикольно, тем более что вода вполне себе теплая.
Однако за пределами круга, внутри которого располагались душ и ресепшен, а по краям жилые домики, цивилизации и вовсе не было. Кухня находилась в деревянном сарае с прогнившим полом и щербатыми стенами, тростниковая крыша протекала, поскольку в ней зияла дыра, Петя видел. Отходы от приготовления еды выбрасывались прямо за порог, отчего вокруг кухни витал мерзкий запах, а еще роем носились жирные черные мухи, совершенно отвратительные.
Обслуживающий персонал жил еще чуть поодаль и в таких лачугах, что мальчишки изначально глазам своим не поверили. Покосившиеся хлипкие строения из тонких досок кренились на бок из-за отсутствия фундамента, крыша у них состояла из кое-как наваленных веток, связанных лианами, а через открытую дверь было видно нагромождение топчанов, накрытых каким-то тряпьем. В каждом домике жило не менее пяти человек, а то и десять.
Куча чумазой малышни копошилась перед домиками в земле, периодически засовывая ее в рот. Некоторых детей матери кормили грудью прямо тут, на улице, поднимая ребенка с земли и засовывая ему в рот грудь не очень чистыми руками, которыми за минуту до этого чистили рыбу или разделывали козлиное мясо. С одной стороны, картина была отвратительной, тошнотворной, мальчишек мутило, но с другой, они бегали смотреть на местных снова и снова, словно в этой ужасающей отвратительности крылось что-то настолько притягательное, что удержаться невозможно.
Так вот, барана из скотовозки совершенно точно унесли в сторону кухни, а Наташу — фигуристую дамочку, выглядевшую, с точки зрения провинциальных мальчиков, очень стильно и по-московски, забросили в фургон и увезли. Петя и Павлик побежали предупредить родителей, однако те не успели ни испугаться, ни возмутиться, ни проявить любую другую эмоцию, поскольку дверь их бунгало распахнулась, и внутрь ворвались пятеро солдат с автоматами.
И родителей, и мальчишек вытолкали на улицу, а в их бунгало провели форменный обыск, перетряхивая все вещи и раскидывая их вокруг. Петя и Павлик, дрожа, засунули поглубже в карманы своих шортов мобильные телефоны, которые, конечно, не работали, но были в жизни современных детей самой главной ценностью. У родителей обнаружились наличные доллары и рубли, и как объяснила Тути, через Надю, работающую переводчиком, это было грубым нарушением манзанийских законов. Как и в недалеком Тунисе, оказывается, ввозить на территорию страны валюту других государств запрещалось.
Затем такому же обыску подвергли домик соседей Нади и Димы, которые также вызывали у мальчишек интерес, поскольку были молодоженами. В силу возраста двум подросткам было крайне любопытно узнать, что происходит за закрытыми дверями между молодыми мужчиной и женщиной, когда они думают, что их никто не видит. Щели в стенах бунгало позволяли удовлетворить любопытство и разжечь воображение. Пашке это было просто интересно, а у Пети еще и вызывало вполне понятную физиологическую реакцию, от которой он на вторые сутки подсматривания довольно сильно устал.
Затем родителей и соседей повели в сторону стоящего неподалеку довольно большого фургона, Петя и Паша побежали было за ними, но их ловко оттеснил в сторону здоровенный солдат, произнесший что-то на непонятном гортанном языке.
— Что он сказал? — спросил Петя у Тути.
Та что-то ответила по-французски, но Надя уже скрылась в повозке, поэтому перевести было некому, и мальчики ничего не поняли.
— No, нельзя, тут, — сказала Тути и ткнула пальцем в их бунгало.
Солдат отвел их туда, и через открытую дверь они бессильно наблюдали, как, вопреки маминому плачу и папиному протесту, родителей грузят внутрь. Затем, громыхая колесами с лысой резиной, машина тронулась с места и уехала. Дети остались одни.
В полном одиночестве они просидели до темноты. Их даже обедом не покормили, зато около часов пяти принесли по тарелке кукурузной каши, горячей лепешке и одному манго. Вода в домике была, поэтому пить не хотелось, но Петя как более взрослый с некоторой тревогой думал о том, что они станут делать, когда вода кончится.
Пашка не плакал, не ныл и не гундел. И за это младшему брату Петя был страшно благодарен, потому что неведомое доселе чувство ответственности распирало его изнутри, вселяя довольно сильную тревогу. Родителей увезли в неизвестном направлении, и теперь он был старшим, отвечая за рациональность действий, причем не только своих, но и брата.
— Что будем делать? — спросил Паша через несколько часов молчания.
Хотелось ответить «понятия не имею», но это выдавало бы растерянность, которую Петя не мог себе позволить показать.
— Надо ждать, — ответил он. — Что-то должно разъясниться. Либо родителей привезут обратно, потому что поймут, что они ни в чем не виноваты. Либо нас отвезут к ним, потому что мы этим манзанийцам вряд ли нужны. Либо произойдет что-то еще. Ясно одно: морить нас голодом никто не собирается, да и бить нас не бьют, так что уже неплохо.
— Я не дам себя бить, — с вызовом сказал Паша, но подбородок у него задрожал. — Они вообще не смеют так с нами обращаться. Мы российские граждане.
Ответить, что это слабое преимущество, поскольку африканцам, взявшим их в плен, совершенно нет до этого никакого дела, Петя не успел, потому что дверь бунгало отворилась и в него вошла женщина — тоже африканка, лет сорока с небольшим, с кучерявыми волосами, плотно прилегающими к голове и завязанными наверху в большой узел, и довольно добрыми глазами.