— Конечно, не кажется, — всплеснула руками та. — Во-первых, я вообще противница этих бредовых обрядов, которые тянут страну в прошлое. Я училась в Москве, я знаю, как выглядит столица современной страны, я считаю, что жителей Манзании нужно учить, чтобы они становились не моими соплеменниками, а моими согражданами. И во-вторых, я — мать, у которой погиб единственный сын, поэтому я не хочу, чтобы умирали такие замечательные мальчики, а ваша мама плакала так же горько, как когда-то я сама.
— А почему ты не родила еще детей? — спросил совершенно лишенный такта Пашка. — Вот нас у мамы двое, и хотя она вряд ли согласилась бы, чтобы один из нас погиб, все-таки двое сыновей лучше, чем один.
Оламоаньна грустно повесила голову.
— Я совершила очень большой грех, — сказала она, помолчав. — Самый страшный грех, который только может совершить женщина. Я уехала в Москву, будучи вдовой. Я никого не предавала, когда через полгода жизни в России у меня появился близкий друг. Он был русский, ученый, который потратил много лет на изучение народов Африки. Он часто летал сюда в командировки, отвозил моим родным деньги, а мне привозил от них письма и фрукты, мы начали общаться и полюбили друг друга, а потом, спустя какое-то время, я поняла, что жду ребенка. И именно в этот момент у нас произошел переворот и мне нужно было возвращаться в Манзанию.
— Ты могла остаться в Москве, — заметил Петя.
— Могла. Для этого было нужно выйти замуж за любимого человека, родить ему ребенка, но при таком варианте событий я лишалась возможности увидеть своих родных и в первую очередь — сына. Поэтому я приняла трудное решение, ничего не сказав о ребенке своему возлюбленному, сделала в Москве аборт. — На этом слове она опасливо покосилась на Пашку.
— Он уже не настолько маленький, чтобы не знать, что это такое, — махнул рукой Петя.
— Я улетела в Манзанию, убив одного ребенка, чтобы быть вместе с другим. Но спустя несколько лет его потеряла, — грустно закончила Оламоаньна. — Наверное, это меня Бог покарал. В общем, детей у меня больше быть не может. И это тоже моя кара, и замуж меня такую никто больше не возьмет.
— И ты не хочешь, чтобы нас убили?
— Не хочу!
— Тогда помоги нам убежать отсюда. Нам нужно спрятаться, а потом как-то придумать, как связаться с кем-то в России, кто сможет нам помочь.
Оламоаньна покачала головой.
— Отсюда невозможно сбежать, — сказала она. — Лагерь оцеплен по периметру колючей проволокой; камер, конечно, нет, но проволока в несколько рядов, перелезть через нее не получится. А у шлагбаума в будке дежурит солдат; да и то, что вас нет, увидят довольно быстро и снарядят погоню.
— И что будет, когда нас поймают? Побьют, посадят в карцер, перестанут кормить?
— Нет, Каукка-Вакка должны содержаться в хороших условиях, чтобы к моменту жертвоприношения быть в форме. Так что бить вас не будут и морить голодом тоже. Просто ваш побег ни к чему не приведет.
— А если мы сейчас начнем плакать и отказываться от еды? Это же приведет к тому, что мы за неделю похудеем и будем не так хорошо выглядеть в качестве жертвы на заклание, — помолчав, сказал Петя. — Тогда можно будет предложить, чтобы до этой процедуры нас отдали тебе, чтобы ты увезла нас к себе домой. По логике, мы же не должны знать, к чему нас готовят, значит, скажем, что мы считаем, что ты взяла нас к себе, пока не пройдет суд над нашими родителями. Мне кажется, что на такой трюк руководство этого лагеря может купиться. Ты даже можешь им предложить, чтобы они поставили у твоего дома солдата для охраны, чтобы мы не сбежали.
— А что нам это даст? — спросил Паша. — Мы же как раз этого и хотим — убежать.
— Нам это даст время, — пояснил Петя рассудительно. — К примеру, Оля, у тебя есть на телефоне интернет?
— Есть, — кивнула Оламоаньна. — Не очень хороший, совсем не быстрый, но все-таки есть. Но на территорию лагеря я не имею права проносить телефон, именно для того, чтобы никто из воспитанников не смог им воспользоваться.
— Вот видишь, а у тебя дома мы сможем выйти в сеть, чтобы написать кому-то, кто сможет нам помочь. Правда, я пока не придумал, кому, потому что наши бабушки и дедушка вряд ли нам помогут. У них нет таких связей.
— Я знаю, кому, — сказал вдруг Паша. — Помнишь, эта Наташа, с которой мы в отеле жили, рассказывала, что ее родная сестра — судья какого-то московского суда. Раз она судья, значит, у нее юридическое образование и она хорошо знает законы. А еще у нее наверняка есть связи, которые она может поднять, чтобы прилететь сюда и нас спасти.
Петя смотрел на брата во все глаза.
— И как ты предлагаешь искать эту самую судью? — спросил он осторожно. — Мы даже фамилии ее не знаем, не то что номера телефона.
— Зато мы знаем, что ее дочь, а Наташина племянница Санька — знаменитая блогерша, и мы знаем, как найти ее блог, — торжествующе проговорил Пашка. — Если выйти в него во время стрима, то можно написать сообщение, которое она передаст своей матери — судье.
— Пашка, ты гений, — возбужденно воскликнул Петя и кинулся обнимать брата. — Ты это просто здорово придумал, как же я это сам не догадался. Оля, ты согласна нам помочь?
От этой маленькой круглолицей женщины сейчас зависела вся их жизнь. К счастью, Оламоаньна согласилась на их план, и они потратили еще минут десять, чтобы обговорить его в малейших деталях. К концу их разговора оба брата начали громко рыдать и кататься по земле, пытаясь порвать на себе одежду.
Привлеченные криками, к ним со всех ног бежали несколько воспитательниц-надзирательниц, которые бросились поднимать ребят, одновременно пытаясь выяснить у Оламоаньны, что случилось. Та, как они и договаривались, объяснила, что дети скучают по родителям и напуганы церемонией жертвоприношения. В обед, на время которого их снова привели за столы под огромным тентом, они даже не прикоснулись к еде, хотя и Петя и Паша сильно проголодались, у них даже животы подводило от голода. Но план требовал, чтобы они держались.
Немного помогало то, что на обед принесли тарелки с вонючей козлятиной, тушенной вместе с маниоками. Еда выглядела так же отвратительно, как и пахла. Воспитатели пытались уговорить их поесть, но мальчишки качали головой, отворачивались и заливались слезами. К ужину они тоже не прикоснулись, продолжая изображать скорбь. Вызванная в качестве переговорщицы Оламоаньна объяснила, что дети потеряли аппетит и что если так пойдет дальше, то они могут не только похудеть, но и заболеть. Руководству лагеря эта информация не понравилась.
В ходе обсуждения несколько раз звучало название «Каукка-Вакка», и мальчики каждый раз вздрагивали от ужаса, стараясь не выдать своей осведомленности о том, что это такое. Их реакция могла свести на нет все усилия, которые они предпринимали для того, чтобы внедрить свой план в действие. Наконец, к восьми часам вечера Оламоаньне «пришла в голову» гениальная идея — забрать двух белых детей к себе домой, чтобы они успокоились и поверили, что скоро за ними приедут родители.
Идея не была воспринята с восторгом, но после того, как Петя и Паша снова начали завывать на все лады, руководство лагеря пришло к выводу, что в этом что-то есть. К Оламоаньне их отправили на той же маленькой машине, на которой она приезжала за ними в отель. Сопровождал их солдат с автоматом, а перед отъездом Оля выслушала строгое наставление следить за детьми в оба, поскольку они представляют особую ценность для государства.
Правда, для того чтобы воспитательница могла несколько дней откармливать будущих жертв заклания, с собой ей выдали двух куриц, несколько килограммов мяса и две пятилитровые бутылки с питьевой водой. В присутствии солдата Петя и Паша старались никак не выдавать своей радости, а в соответствии со своей ролью с кислыми лицами смотрели в окно, но в маленькой квартирке, в которой, помимо маленькой кухоньки, была всего одна комната, оставшись наедине с Олей, дали волю чувствам, кинувшись ей на шею.
Оламоаньна тоже от всей души их расцеловала и выдала плохонький китайский смартфон, с помощью которого они смогли выйти в интернет и зайти в блог Александры Кузнецовой. Впрочем, там их ждало разочарование, Саша была не в сети. Мальчишки немного приуныли.
— Погоди расстраиваться, — сказал Петя, утешая брата. — У нас здесь уже почти одиннадцать ночи, значит, в Москве почти что час. Эта Саша спит давно. Завтра у нее будет стрим, и мы ей напишем, главное, его не пропустить.
— Она стримит всегда с четырех до пяти, — ответил Пашка, внимательно изучая страницу. — Значит, у нас это будет в два часа дня. В это время и выйдем в сеть, чтобы трафик не тратить. Если у Оли отключат интернет или на телефоне кончатся деньги, нас никто не спасет.
Приняв такое решение, мальчишки легли спать на двух вытащенных из дальнего угла раскладушках. Проснувшись утром, они с аппетитом позавтракали приготовленной Олей яичницей. Специально для ребят она раздобыла где-то с утра пораньше куриные яйца. Петя и Паша ели так, что за ушами трещало. День шестого января тянулся невыносимо медленно. Интернета не было, дел, которыми можно себя занять, тоже. То и дело поглядывая на часы, они развлекали себя разговорами с Олей, которую интересовало буквально все о жизни в далекой России.
— А как зовут твоего друга? Мы бы могли его найти, когда вернемся домой, — предложил Петя, которого очень впечатлила история, рассказанная несчастной женщиной. — Мы, конечно, не в Москве живем, но попросим эту блогершу еще раз нам помочь.
— Она нам еще и в первый раз не помогла, — пробурчал Пашка. — Может, я все не так уж и хорошо придумал. Может быть, она даже внимания не обратит на наше сообщение. Зачем ей нужны какие-то незнакомые мальчишки?
— Вот именно поэтому мы напишем ей не о себе, а о ее тетке, — пояснил Петя. — За нас она вряд ли будет переживать, а вот за Наташу точно станет. А если ее сестра прилетит сюда спасать Наташу, то и про нас с родителями узнает. Они же в одной тюрьме, так что вряд ли она бросит их в беде.