— Не страшно. Я только прилечу туда седьмого ближе к ночи, так что один день как-нибудь продержусь с помощью твоего голландца. Как его, кстати, зовут?
— Самуэль Ван ден Берг. Если ты ему понравишься, то он разрешит называть себя просто Сэм. Лови номер.
Я поблагодарила Мишку и распрощалась. Через секунду телефон звякнул, принеся номер телефона Самуэля Ван ден Берга. Что ж, уже немало. Следующий звонок нужно было сделать на работу. Я понятия не имела, сколько времени мне придется провести в Манзании, в то время как девятого января начинался рабочий год. Несмотря на поздний час, я набрала номер своего непосредственного начальника, председателя Таганского суда Анатолия Эммануиловича Плевакина, который все годы нашей совместной работы был мне не столько начальником, сколько наставником.
Выслушав мою сбивчивую от волнения речь, он все сразу понял правильно.
— Лена, езжай спокойно, — сказал Плевакин, откашлявшись. — Пусть Дмитрий, твой помощник, в понедельник напишет за тебя заявление на отпуск, пока на две недели. Думаю, что с твоим опытом за это время ты справишься. Если нет, оформим второй отпуск, уже за свой счет.
— У меня дела назначены, Анатолий Эммануилович, — покаянно созналась я. — Я же не собиралась ни в какой отпуск.
— За дела не переживай, на других судей раскидаем. В конце концов, ты могла не в Манзанию свою улететь, а гриппом заболеть и все равно на работу не выйти. Вон в этом году какой грипп жестокий по Москве ходит. Почитай, на две недели люди из рабочего процесса и вылетают. Так что не бери ты в голову, Кузнецова, решай свои проблемы.
— Это не мои проблемы, — возмутилась я.
— Да понятно, что не твои. У такой правильной зануды, как ты, не может быть проблем, зато твоя сестра отдувается за вас двоих. Скажи мне, сколько раз в год она устраивает тебе приключения, которых в твоей жизни без нее точно бы не было? Два? Три? Лена, ты еще не устала? А она? Ей не хочется, наконец, стать взрослой? Я уж, признаться, думал, что она выйдет за Таганцева замуж и остепенится, что хотя бы он на нее повлияет. Но нет, моим надеждам сбыться не суждено.
— Анатолий Эммануилович, я все про Натку понимаю и сама на нее ужасно злюсь, но она — моя сестра, и бросить ее в сложной ситуации я не могу. И в прошлые разы не могла, и сейчас, и в будущем не смогу тоже. Спасибо вам за понимание, я постараюсь вернуться максимально быстро.
— Кузнецова, ты там это, береги себя. — В голосе шефа прорезалась обычно несвойственная ему нежность. Чтобы скрыть ее, он тут же закашлял, чтобы я, не дай бог, не подумала, что Анатолий Плевакин — грозный председатель суда — может расчувствоваться не к месту. — Конечно, было бы лучше, если бы Таганцев с тобой полетел. Он — бывалый опер и мужчина. С ним тебе было бы безопаснее.
Если честно, то я бы предпочла, чтобы со мной полетел Миронов, но он никак не мог отложить свои дела на неопределенный срок и умотать за границу. Я относилась к этому с пониманием, зная, что ему и неделю нашего калининградского отпуска было выкроить очень сложно. Знала я и то, что он волновался за меня и переживал, что мы не летим в Манзанию вместе. Помимо служебных дел, у этого было и еще одно объяснение. На завтрашний рейс в Каир был всего один билет.
— Лена, я за пару дней раскидаю все свои дела, и если выяснится, что ты еще не разобралась с Наткиными проблемами, то я все брошу и прилечу к тебе, — говорил он. Лицо у него было несчастное. — Если бы у меня были в запасе хотя бы сутки, я бы отправил с тобой кого-нибудь из своих безопасников, но за рождественскую ночь я совершенно точно никого не найду, а ждать же ты не станешь.
— Не стану, — твердо сказала я.
Вот и Плевакина я так же твердо заверила, что обязательно буду осторожна. В мои планы входило вернуться целой, невредимой, с Наткой и как можно быстрее. В конце концов, в Москве у меня оставались любимые люди, и я знала, что они будут по мне скучать. А я по ним.
Я еще успела предупредить своего помощника Диму и подругу Машку, тоже работающую судьей, о том, что им какое-то время придется работать без меня и в какой-то мере за меня, после чего мы с Виталием собрали вещи, покинули гостеприимный и прекрасный калининградский замок, который за неделю успел стать нам домом и подарил волшебные дни и ночи, и уехали в аэропорт, где нас ждал арендованный небольшой самолет.
В два с небольшим часа ночи мы вылетели из Калининграда, около пяти утра приземлились в Москве, прошли в бизнес-зал, где нас уже ждал завтрак и очень крепкий и горячий кофе. К половине седьмого утра в аэропорт приехал Таганцев, привезший мой чемодан и заграничный паспорт, а также помощница Миронова, которая передала ему бумажный конверт с долларами. Где именно она их взяла ночью, я даже спрашивать не стала.
— Вот, возьми, — сказал Виталий, передавая пакет мне. — Тут все, как говорил твой приятель из МИДа. Две тысячи стодолларовыми купюрами, это для оплаты услуг того самого голландского еврея, тридцать лет живущего в Африке. И еще три тысячи банкнотами по двадцать, десять и пять долларов, чтобы тебе было удобно рассчитываться. Вот тебе маленькие пластиковые конверты, разложи деньги мелкими пачками и спрячь на себе.
— Как на себе? — не поняла я.
Помощница Миронова протянула мне какую-то вещь, оказавшуюся хлопчатобумажным поясом с большим количеством потайных карманов.
— Надевай-надевай, — сказал Виталий покровительственно. — У африканцев есть одно преимущество, они не будут производить личный досмотр белой женщины. Ни при каких обстоятельствах. На границе скажешь, что деньги у тебя на карте, покажешь ее. И еще вот это. — Он протянул мне маленький кошелек, из которого достал несколько странных бумажек с нарисованными на них слонами и жирафами. И, заметив мой недоуменный взгляд, пояснил: — Это маны, денежная валюта Манзании. Тут около двадцати пяти тысяч, что в переводе составляет всего сто долларов, но для того чтобы отстали, хватит.
— Боже мой, Виталий, где ты их взял, да еще ночью? — всплеснула руками я. — Я никогда не привыкну к тому, что ты — просто волшебник.
— Я — просто фокусник, — засмеялся Миронов, хотя я и видела, что ему приятны и моя похвала, и мое восхищение. — У меня есть знакомые, которые ведут дела с Африкой. Я позвонил и задал вопрос, нет ли в наличии манзанийских ман? Оказалось, что есть, хотя и немного. Доллары где попало не доставай. Потому что выручать из тюрьмы вас с Наткой вдвоем будет уже хлопотно. Да и нервов моих жалко.
Он улыбался, но глаза у него были тревожные. Я понимала, что он за меня переживает. На Таганцева так и просто было больно смотреть. За те несколько дней, что Натка не выходила на связь, он, казалось, потерял килограммов пять, не меньше, спал с лица и осунулся.
— Как там дети? Они в курсе? — спросила я Таганцева, когда только увидела.
— Нет, они у Сизовых. Я в школе и саду договорился, что они задержаться еще на пару дней. Мне так спокойнее, — ответил Костя, отведя взгляд.
Я видела, что он сильно переживает за Натку и не готов свою боль делить с детьми. Дай бог ему сил! Я, пусть и не к месту, подумала, что нам с сестрой все-таки очень повезло с мужчинами.
Наконец-то, в восемь утра, попрощавшись с ними обоими, я пошла регистрироваться на рейс, а уже в десять мой самолет взмыл в воздух, унося меня навстречу приключениям, которых я у судьбы вовсе не просила.
До Каира добрались без особых неудобств. Там в аэропорту я прошла на пересадку, в туалете переоделась, убрав зимнюю одежду в предусмотрительно приготовленную Санькой складную сумку, вышла к выходу на посадку уже в джинсах и футболке, готовая к перелету в Африку. Самолет манзанийской авиакомпании, конечно, был далек от совершенства. Увидев боковые скамейки, на которых необходимо было разместиться, упихав свой багаж под них, я испытала приступ аэрофобии. Я вспомнила частный самолет, которым мы с Виталием летели из Калининграда, и грустно улыбнулась. Мой возлюбленный со всеми его возможностями был далеко, а мне необходимо было любой ценой спасать Натку, и неудобный самолет был явно меньшей из бед.
Предыдущую ночь я почти не спала, не считая двух часов полета из Калининграда, которые я провела в удобном кресле-кровати, поэтому, кое-как пристроив голову на сложенные поверх установленного на колени рюкзака руки, я немедленно уснула. Благодаря этому умению спать в любых обстоятельствах полет до столицы Манзании Муа-Майнды прошел для меня практически незамеченным. Пассажиров в самолете было немного — всего трое, и, как я поняла из их обрывочных разговоров между собой, были они обеспеченными манзанийцами и летели домой. Хвала Господу, что я, пусть и не в совершенстве, но владею французским. Как сказал Мишка Забегалов, английский в Африке не очень-то в чести, и девяносто восемь процентов населения им попросту не владеют.
В положенное время мы приземлились в аэропорту Муа-Майнды. Разбуженная взбудораженными голосами попутчиков, которые были явно рады, что оказались дома, я вытащила из-под лавки свой чемодан и сумку с верхней одеждой, нацепила на плечи рюкзак, судорожно проверила наличие под футболкой пояса с наличностью и покорно вылезла из самолета навстречу неизвестности.
Паспортный контроль прошел без эксцессов.
— Валюта есть? — лениво спросил меня толстый потный таможенник.
— Двадцать пять тысяч манов, — ответила я по-французски. — И банковская карточка. Показать?
— Икра? Водка? — спросил он с легким блеском в глазах.
Я покачала головой:
— Нет, я это не употребляю, а подарки мне везти некому.
— Торговля на территории нашей страны запрещена законом и карается тюремным сроком, — сообщил таможенник. — Вы это знаете?
— Нет, но я не собираюсь ничем торговать, — пожала плечами я.
— Цель поездки?
— Деловая, — не моргнув глазом ответила я.
— Теперь при въезде в страну необходимо оформлять визу. Решение нового правительства. Все, кто въезжал по старым правилам, находятся вне закона.
Это я и без него знала, ведь именно из-за этого сейчас парилась в местной тюрьме моя непутевая сестра.