— Наталья Кузнецова? — грозно вопросила судья на чистом русском языке, отчего Натка и Лена чуть не сели мимо кресел, на которые им указала Сильвия.
— Д-да, — чуть дрожащим голосом согласилась Натка. — Это я.
— А я — адвокат подзащитной, вот мои документы, оформленные в соответствии с законодательством вашей страны, — спокойно сказала Лена и протянула свою свеженькую лицензию. — Мы запросили предварительное слушание, чтобы узнать, в чем именно обвиняют мою клиентку. Так же хочу уведомить, что являюсь адвокатом и остальных русских туристов, которые сейчас ожидают суда в камере предварительного заключения.
Судья, являющаяся Елене Кузнецовой в какой-то степени коллегой, недовольно зыркнула на нее, но бумаги взяла.
— Простите, вопрос не по теме, ваша честь. Вы так хорошо владеете русским языком. Учились в России?
— Я училась в Саратовской юридической академии, — сообщила судья недовольно, но с некоторой примесью гордости.
— Да-а-а? И в каком году закончили? — машинально поинтересовалась Лена.
— Ни в каком. Меня отчислили с третьего курса. Но язык я знаю.
— А где вы заканчивали образование? — Сэм пинал Лену ногой, явно намекая на то, что нужно замолчать, но судье Кузнецовой, похоже, и правда, было интересно.
Натка знала за сестрой такую особенность: когда дело касалось юридических аспектов, ту было не остановить в получении информации.
— Нигде. Для Республики Манзания полученного мной образования достаточно. Дело ведь не в бумажных знаниях, покрытых пылью веков, а в пламенной верности интересам революции. Меня зовут Нандо-Ландо Магути, и я долгие годы была женой и верной соратницей одного из лидеров революционного движения в нашей стране. Моего мужа звали Фидель Магути. Он в молодости поменял имя в честь великого Фиделя Кастро, на которого мечтал быть похожим. Он даже летал к нему на Кубу. — В голосе ее появились хвастливые нотки. — Мой муж погиб десять лет назад во время очередного переворота, когда революционное правительство было свергнуто реакционными силами. Но сейчас мы вернулись и своего уже не отдадим. В память о моем муже меня назначили Главой общего революционного суда. Я рассматриваю исключительно дела о госпреступлениях. И то, что я жила и училась в России, для вас ничего не меняет. Все знают мою неподкупность.
— Незаконченных трех курсов хватает на то, чтобы возглавить суд страны, а для того чтобы стать адвокатом, вообще учиться не надо, — вполголоса сказала судья Кузнецова по-английски. — Сэм, как вы живете в таком дурдоме.
— И какое же госпреступление я, интересно знать, совершила? — подбоченясь, спросила Натка. В присутствии сестры она ничего не боялась.
— Я же велела тебе молчать! — прошипела Лена, но Натка только отмахнулась от нее, войдя в раж.
— Во-первых, незаконное пересечение границы, — начала перечисление Наткиных грехов судья. — За это полагается лишение свободы сроком на три года. Во-вторых, сопротивление органам власти при задержании. Вы толкнули и укусили солдата вооруженных сил Манзании. За это вам грозит семь лет тюрьмы. В-третьих, вы задолжали государству за пользование мобильной связью и мобильным интернетом шестьсот долларов.
— Сколько? — возмущенно спросила Натка. — Да я всего-то один раз по WhatsApp позвонила.
— В нашей молодой республике дорогая связь, — пожала плечами судья. — За это вам полагается компенсация ущерба, штраф в двойном объеме и за просрочку внесения этого штрафа год лишения свободы. Штраф нужно было выплатить в первые же сутки возникновения задолженности. Также вы обвиняетесь в контрабанде валюты. Это карается сроком лишения свободы в пять лет. Кроме того, — судья поджала губы, от чего ее двойные подбородки пришли в движение, — был досмотрен ваш телефон, в котором найдены фотографии неприличного содержания.
— Чего-о-о-о? — вылупила глаза Натка. — Это какие же, позвольте спросить.
У нее действительно при аресте ненадолго изымали телефон, который потом вернули. Но никаких неприличных фотографий в нем, разумеется, не было и быть не могло. Мать двоих детей и верная жена Константина Таганцева никогда не увлекалась порнухой.
— Телефончик ваш позвольте, пожалуйста.
Натка протянула свой бесполезный телефон, судья Магути ловко защелкала кнопками.
— Так вот же.
На экране, который она листала толстым пальцем, мелькали фотографии Натки в купальниках. Собираясь в поездку, она перемерила их перед зеркалом все, что были в доме, а именно восемь, выбирая, какие лучше взять на столь долгожданное море. Купальники были красивые и дорогие, а Натка в них смотрелась прекрасно, разумеется.
В поездку она отобрала три из восьми, а фотографии так и остались в галерее, потому что Натка себе на них нравилась и вообще свои изображения любила.
— И что с ними не так? — спросила она судью. — Это мои личные фото, сделанные у меня дома, в Москве.
— С ними все не так, — отрезала Нандо-Ландо Магути. Она то и дело поджимала губы, затем вытягивала их дудочкой, округляла рот, высовывая язык, закрывала рот и снова поджимала губы, словно Наткины селфи приводили ее в столь неистовое раздражение, что она даже не могла его скрыть. — Это неприличные фотографии, которые позволяют обвинить вас в подготовке к непристойному поведению. Такие, как вы, распутницы, кажется, в русском языке для этого существует термин «шалавы», соблазняют верных солдат революции, сбивают их с истинного пути, завлекают и оказывают им секс-услуги.
— Кажется, покойный господин Магути был весьма охоч до продажных красавиц, — прошептала Натка Лене. — Интересно, где он с ними столкнулся? Не на Кубе ли? Впрочем, глядя на эту жиробасину, я его понимаю.
— Натка, ты бы помолчала, — простонала Лена.
— Такие вот искусственные красавицы совращают сынов революции, а потом сдают их врагам, — гремела судья Магути. — Уже не один великий боец за дело трудового народа пал жертвой таких, как ты, и погиб в лапах засланной соблазнительницы.
— Точно, наш Фидель был убит на бабе, — деловито сделала вывод Натка и громко спросила: — А почему это я искусственная?
Она была уверена, что силикон в ее груди, которую она прооперировала несколько лет назад, попав при этом, разумеется, в историю, иначе она просто не умела, совершенно незаметен. Да и филеры в носогубных складках и под глазами, а также ботокс во лбу неразличимы на глаз, особенно для такой дикой и неухоженной коровищи, как судья Магути. Бесится оттого, что муж ей изменял. Бедная!
— От меня не ускользнет ничего, — заверила ее Нандо-Ландо. — Я вас насквозь вижу! Так что за все антиреволюционные поступки придется ответить. Кстати, за подобные преступления против нравственности предусмотрено наказание в виде лишения свободы сроком на двадцать лет.
Натка почувствовала, как ее немытые уже несколько дней волосы поднимаются дыбом от внезапно охватившего ее ужаса. Не вши же у нее завелись, право слово. Хотя за столько лет в африканской тюрьме точно заведутся.
— Почему так много? — жалобно спросила она, утратив весь свой залихватский пыл.
— За двадцать лет ты состаришься, станешь некрасивая и будешь никому не нужна, — с удовлетворением в голосе сообщила ей судья. — В этом и кроется высшая судебная справедливость.
Представив себе, как после отбытия суммарного срока в тридцать шесть лет она возвращается из Африки к мужу и детям, и Таганцев не узнаёт состарившуюся жену, а Сеньке и Насте уже сорок шесть и тридцать девять лет соответственно, Натка бурно зарыдала.
Сидящая рядом Лена тяжело вздохнула, а пожилой мужчина с голландской фамилией тихонько улыбнулся себе под нос. И чего, спрашивается, лыбится, зараза.
— Могу ли я на правах адвоката поинтересоваться, что вменяется остальным моим подзащитным? — спросила судья Кузнецова, внезапно переквалифицировавшая не в управдомы, конечно, но в адвоката.
— Все то же самое, за исключением развратного поведения и сопротивления при задержании, — с явным удовлетворением ответила судья Магути. — Они так же въехали в страну по визам, утратившим свое действие, контрабандой ввезли валюту и задолжали новому революционному правительству за сотовую связь. Отягчающим обстоятельством является то, что все эти нарушения закона они совершили в составе организованной группы лиц, за это полагается увеличение тюремного срока на два года для всех участников преступного сообщества и пяти лет для Натальи Кузнецовой.
— А почему это мне больше, чем всем остальным?! — взвилась Натка.
— Потому что именно ты тянешь на организатора преступной группы и главную приманку для наших защитников революции, — припечатала Нандо-Ландо.
Было видно, что Наткина природная привлекательность вкупе с «искусственной» красотой сделали свое дело, сформировав у судьи стойкую неприязнь к подсудимой Кузнецовой. А Лена всегда говорила, что главное качество судьи — непредвзятость. Интересно, можно на этом основании требовать отвода Магути, ведь профессионализм — он и в Африке профессионализм. Надо будет обсудить это с сестрой, пока Натку не отвели обратно в клетку.
— Суд завтра в десять, — припечатала тем временем Нандо-Ландо; ее необъятный бюст всколыхнулся, выдавая некоторое волнение. Похоже, ей не терпелось прижать к ногтю такую бессовестную возмутительницу спокойствия, как Наталья Кузнецова. — Вопросы к суду есть?
У Натки было, как сейчас говорили, сто-пятьсот вопросов, но, к ее вящему удивлению, Лена не собиралась задавать ни одного.
— Вопросов нет, ваша честь, — кротко произнесла она.
— Как это нет? — зашипела Натка, хватая сестру за руку. — Ты что, не понимаешь, что меня сейчас обратно в клетку отведут.
— Вообще-то ты этого очень даже заслуживаешь, — отрезала Лена жестко. — И кстати, заметь, что я тебя отговаривала от закачивания в грудь силикона. Я предупреждала, что это приведет к неприятностям?
— Не передергивай, ты меня стращала раком и прочими последствиями. О том, что я из-за пластики груди попаду в тюрьму, меня осудят на сорок лет заключения и будут угрожать расстрелять или изнасиловать, или сначала изнасиловать, а потом расстрелять, речи не шло.