— Или сначала расстрелять, а потом изнасиловать, — сообщила Лена спокойно. — Наташа, ты бы взяла себя в руки, что ли. Если у тебя хватило способностей опять влипнуть в неприятности, причем взять при этом столь небывалую высоту, что это даже вызывает уважение, то будь так добра, держи голову холодной. Нам это очень пригодится, когда я на суде буду вытаскивать тебя из проблем.
— А ты уже знаешь, как? — Глаза Натки вспыхнули надеждой.
— Понятия не имею, — призналась Лена. — Но у меня есть сутки, чтобы что-нибудь придумать. А Сэм мне поможет. Да, Сэм?
Благообразный старичок кивнул в знак согласия, когда Лена повторила ему последнюю фразу по-английски.
— Предварительное слушание окончено. Сильвия, отведите подсудимую обратно в камеру, — резко сказала судья Магути, которой, видимо, надоело смотреть на прелести подсудимой Кузнецовой, так явно намекающей на ее собственные физические несовершенства.
От мысли, что она сейчас опять окажется одна, без поддержки сестры, у Натки предательски защипало в носу.
— Наташа, пожалуйста, будь сильной и передай остальным, что мы что-нибудь придумаем, — сказала Лена, смягчив металлические нотки в голосе. Свою непутевую сестру ей было, разумеется, жалко. — И передай Вере, что мы с Сэмом постараемся что-нибудь узнать о судьбе ее детей.
Натка шмыгнула носом.
— Передам. Я понимаю, что Вере в сто раз хуже, чем мне. Мои дети дома, с Таганцевым и в полной безопасности. Мне даже представить страшно, что бы я сейчас ощущала, если бы они были здесь, в каком-то неведомом детском доме. В Африке. Ужас!
— Вот и не представляй, — посоветовала Лена. — А то я знаю твое богатое воображение и последствия, к которым оно приводит.
— Нам нужно идти, — с некоторой долей извинения в голосе сказала подошедшая Сильвия. — Не надо сердить судью. Пожалуйста.
— А мы уже закончили. — В голосе сестры звучала безмятежность, которой Натка завидовала и на которую сердилась. Конечно, это же не Лену сейчас запрут за железными прутьями. — Наташа, до завтра. Сэм, мне нужно, чтобы вы кое-что для меня сделали.
Несмотря на всю мою внешнюю уверенность, когда я выходила из здания суда, в горле у меня стояли слезы. Наташку мне было ужасно жалко. Казалось, я физически ощущаю тот липкий страх, который окутывал ее душу, заставляя сомневаться в себе, во мне, в надежде когда-то увидеть своих детей, обнять Костю, вообще вернуться домой, в Москву.
Конечно, в ее неприятностях виноваты были ее собственная самоуверенность и поверхностность в принятии решений. Но и свою вину я чувствовала тоже. Ведь подозревала неладное, когда только услышала о внезапных планах на отпуск, ведь царапало меня что-то изнутри при упоминании слова «Манзания», но я была слишком погружена в себя, в свою волшебную любовь, улетела в Калининград, не прислушавшись к внутреннему голосу. А я ведь знаю, что моя интуиция никогда меня не подводит.
Помочь Наташке выпутаться из беды было моим долгом и прямой обязанностью, вот только как это сделать, я понятия не имела. Впрочем, я привыкла следовать путем закона.
— Сэм, мне нужен свод юридических нормативных актов Манзании, которые действуют на данный момент, — сказала я, когда мы вышли из здания суда. — Вы же юрист, значит, можете мне помочь?
— Не вопрос, — тут же отреагировал он. — У меня дома есть все необходимое. На английском и французском языках. Устроит?
— Устроит, — вздохнула я, хотя и понимала, что юридические нормы, изложенные на чужом для меня языке, потребуют дополнительного времени, которого как раз и не было. Назначенный на завтра суд не оставлял ни малейшего шанса на промедление. — У меня нет другого выхода. Просто времени так мало, что я могу не успеть.
— Не опаздывает тот, кто никуда не торопится, — сказал Сэм.
Мы дошли до его машины, и она, управляемая своим необыкновенным водителем, бодро покатила куда-то по пыльным улочкам Муа-Майнды. Несмотря на мой географический кретинизм, не позволяющий с первого раза запоминать направления и окружающую местность, я понимала, что едем мы не в сторону дома, ненадолго ставшего моим убежищем по доброте хозяина.
— Куда мы едем, Сэм? — спросила я, немного встревоженная.
Ван ден Бергу я, несомненно, доверяла, но в силу обстоятельств все равно была настороже. От моей внимательности сейчас зависела судьба Наташки.
— На океан, — ответил он.
— Что-о-о-о? Сэм, у меня сейчас нет времени наслаждаться океанским бризом. Я не в отпуск приехала.
— Сомневаюсь, что вы когда-нибудь приедете в Манзанию в отпуск, — широко улыбнулся он. — И тем не менее океан стоит того, чтобы потратить на него время, пусть даже оно и стремительно утекает. Поверьте, когда ты стоишь на его берегу, подставив грудь ветру, даже время меняется, замедляя свой бег. И человек меняется тоже. По крайней мере, я уверен, что именно на берегу океана в голову приходят решения, которые в другом месте кажутся невозможными. Доверьтесь мне, Елена, и вы поймете, что я прав.
— Вы, похоже, думаете, что всегда правы, — буркнула я сдержанно, понимая, что во всем завишу от этого человека и его расположения ко мне.
— Так и есть, — пожал плечами он.
Дорога заняла около часа. Хотя мое настроение не располагало к путевым впечатлениям, я невольно подмечала все, что видела вокруг.
Нищета в столице Манзании была просто ужасающая. Если здание республиканского суда находилось в центре, где еще были относительно широкие и чистые улицы с каменными домами в три-пять этажей и парковками для машин, среди которых были как раздолбанные старые авто, так и относительно новые «форды», «опели» и даже «мерседесы», то ближе к окраинам пейзаж сменился на уже ставшие привычными моему глазу глинобитные мазанки с тростниковыми крышами.
На выезде из города пропали и они. Теперь узкая дорога вилась среди притулившихся друг к другу сараев, построенных из неотесанных досок, деревянных ящиков и даже картонных коробок. По размеру они были не больше газетных киосков, стоявших когда-то на улицах Москвы. Над домиками нависали бесконечные провода. Похоже, электричество в этих лачугах все-таки было. Прикрепленные кое-как, провода могли оборваться при любом мало-мальски сильном ветре, став причиной электротравмы, а то и пожара, но это, похоже, никого не волновало. Прохудившиеся крыши явно не спасали от дождя, хотя я понятия не имела, бывают тут они или нет.
Этот неожиданно заинтересовавший меня вопрос я задала своему сопровождающему.
— Среднегодовое количество осадков тут колеблется в пределах 600-1200 миллиметров. Нынешнее время года с ноября по май считается дождливым, просто в этом году настоящих ливней не так много, а с начала января и вовсе не было, — пояснил Сэм. — Это, кстати, плохо для будущего урожая, так что дождя все ждут. Обычно в январе пять-шесть дней льет дождь, так что, может, вы его еще и застанете.
— Погода комфортная, — призналась я. — Я боялась, что здесь будет пекло. Я плохо переношу жару.
— Днем двадцать девять — тридцать один, ночью двадцать пять, так что жить можно, — согласился Сэм. — За что я люблю эту страну, так это за то, что тут почти круглый год так. В мае-июне днем температура падает до двадцати трех — двадцати пяти, а ночью не бывает меньше двадцати одного градуса. Не нужна никакая одежда, кроме шорт и футболок. Да легкая ветровка на случай дождя. Вот, пожалуй, и все. Где еще на нашей планете можно жить в таких райских погодных условиях? Уж точно не в моей милой Голландии и не в вашей родной России.
Я мрачно подумала о том, что сейчас бы отдала все на свете, чтобы находиться в январской Москве. Вместе со своей семьей, включая беспутную Натку, и рядом с Виталием Мироновым, разумеется. Но промолчала.
На картонных домиках, мимо которых мы ехали, висели рукописные вывески, сообщавшие коротким словом SHOP, что здесь продается одежда. У входа кое-где даже стояли немного обшарпанные, но все же манекены с натянутыми на них белыми сарафанами, такими же, как на снующих по улицам женщинах. Открытые плечи, длинный подол, облегающая талия… В такие были одеты почти все встреченные нами женщины. Униформа у них тут, что ли.
— Нет, просто мода такая, — ответил на очередной мой вопрос Сэм. — Мужчины здесь любят наряжаться в яркие рубахи: красные, желтые. А женская повседневная одежда белая. Это на праздник они могут повязать яркие косынки или натянуть сарафан яркого цвета, да и то не всегда. Манзанийки не любят привлекать внимание мужчин. Это может быть расценено как фривольное поведение и карается тюремным сроком. Да вы же и сами слышали.
Наша машина выехала за пределы столицы и теперь подпрыгивала на ухабистой дороге, ведущей мимо небольших деревень. Здесь домики снова были глинобитными с соломенными крышами. Под деревьями на плетеных стульях отдыхали мужчины в национальных одеждах: широких белых шароварах и длинных рубахах, раскрашенных синими разводами, как будто их завязывали узлами и варили в краске. Именно так поступали наши родители в далекие девяностые годы прошлого века, обеспечивая нам модные в то время «варенки».
Вдоль дороги вились арыки, заросшие травой и полуобмелевшие. Через них тут и там были перекинуты доски, вместо мостков, чтобы можно было переходить с одной стороны на другую. В арыках с увлечением копались чумазые детишки, многие из которых были одеты только выше пояса — в полосатые футболки, похожие на тельняшки, но без штанов и трусов. Если им приспичило, то они просто отходили чуть в сторону от остальных играющих и справляли нужду здесь же, на глазах у остальных, нимало не смущаясь. Полная антисанитария не смущала ни их, ни женщин, неторопливо идущих вдоль импровизированной улицы с огромными подносами на головах.
На подносах лежали пачки стирального порошка, огромные куски мыла, рулоны хозяйственной фольги, упаковки каких-то игрушек, перевязанные скотчем пачки сигарет, коробки с батарейками и прочие мелочи. Видимо, так здесь выглядела уличная торговля. Сэм подтвердил мою догадку.