— Что еще случилось? — встревожилась я.
Конечно, московские события и рабочие процессы сейчас были от меня крайне далеки, все мои мысли были заняты спасением Натки сотоварищи, но Дима бы не стал волноваться по пустякам.
— Как это что случилось? — Мой помощник даже заикаться стал от негодования. — Судью Кузнецову вызвали в Африку, чтобы спасти ее сестру, попавшую в лапы революционных масс, так сказать, борцов за права зулусов, пигмеев и прочих туземцев. Ваша Сашка такую бурную деятельность в сети развела. Знаете, она…
— Дима, — строго сказала я, не дослушав до конца, — на время моего отсутствия даю задание.
— Слушаю, Елена Сергеевна!
— Прочитать о Манзании, ее истории, всех революционных переворотах, военных и прочих режимах, а заодно о населении, традициях и прочих особенностях, чтобы впредь не говорить глупости. Свод законов у них, кстати, интересный. Я скину ссылку на английском, а заодно напишу, в чем обвиняют мою сестру и остальных россиян, так неосмотрительно отправившихся в отпуск по заманчивому предложению. Если сможешь выстроить к моему возвращению линию защиты, то я с удовольствием с ней ознакомлюсь. Мне же интересно, как вы в мое отсутствие тренируете свой ум, Дмитрий. А про зулусов и пигмеев лучше забыть. Чтобы глупо не выглядеть.
— Линию защиты? — растерянно спросил Дима. — Елена Сергеевна, ну я же не адвокат, а помощник судьи.
— И что? Я вообще судья, но линию защиты за сегодняшнюю ночь придумала. Хороший юрист всегда тренирует мозги, потому что не знает, с чем именно ему предстоит столкнуться. Так что считайте это задачкой для умственного развития, мой друг. Тем более что в наступившем новом году я намерена довести вас, Дмитрий, до квалификационного экзамена. Хватит ходить в подмастерьях. Вы вполне готовы сами надеть судейскую мантию. Только ленитесь.
— Ой, Елена Сергеевна, вот умеете вы в первый рабочий день нового года настроение испортить, — грустно сказал мой помощник. — А про Манзанию, кстати, я сразу прочитал, как только узнал, что вы туда полетели. Надо же знать, с чем может столкнуться моя начальница. Факты, надо сказать, впечатляющие, но малоприятные. Вы правы, ни за какие коврижки я бы туда в отпуск не полетел, даже если бы мне еще и приплатили. Одно хорошо, стать Кауккой-Ваккой вам не угрожает.
— Почему? — тупо спросила я, хотя понятия не имела, что такое Каукка-Вакка.
Получается, в этом вопросе Дима был гораздо подкованнее меня, так что зря я только что щелкала его по носу и самолюбию. Бумеранг всегда возвращается, уж мне-то это было известно лучше, чем кому бы то ни было.
— Потому что вы брюнетка. И сестра ваша тоже. По крайней мере, когда я видел ее в последний раз, волосы у нее, к счастью, были не белыми.
— Натка — шатенка, — сказала я, хотя по-прежнему понятия не имела, какое отношение к происходящему с ней имеет цвет волос.
— Да какая разница. Не блондинка, и хорошо. Зная ее любовь к изменениям внешности, ни в чем нельзя быть уверенным. А быть блондином в Манзании в начале января — опасно.
— Дима, что вы имеете в виду? — спросила я, чувствуя, что тревога внутри начинает разрастаться.
— Елена Сергеевна, ну вы что, не читали? — укоризненно спросил мой помощник. — Несмотря на то что основной религией в Манзании является христианство, в стране соблюдаются языческие традиции и обряды. И один из них приходится как раз на первые одиннадцать дней января, когда по нечетным числам в жертву богам ради плодородия земли и урожайного года приносятся белые живые существа. Это разные животные, но в последний день ритуала, который приходится на одиннадцатое января, выбирают Каукку-Вакку — верховную жертву. И это обязательно белый человек со светлыми волосами. Теперь понимаете, почему я хотя бы в этом спокоен за вас с Натальей Сергеевной?
Да, теперь я понимала, однако, несмотря на это, тревога внутри меня продолжала шириться и расти. Каукка-Вакка — белый человек со светлыми волосами. Это сочетание щекотало внутри головы, и внезапно я поняла почему.
На фотографиях, которые пыталась показать мне в суде Вера Молева, были запечатлены два симпатичных и явно шкодных светло-волосых мальчишки. Белые мальчики со светлыми волосами идеально подходили в качестве жертвы для страшного ритуала, о котором мне только что рассказал Дима. От ужаса у меня на голове зашевелились волосы, но я заставила себя сделать глубокий вдох и взять себя в руки.
Быстро отделавшись от помощника и попрощавшись, я отключилась и отправилась на поиски Сэма. Мой добрый помощник уже ждал меня в своей машине, готовый отправиться по запланированным делам. Мною запланированным, между прочим.
— Елена, что еще случилось? Почему на вас лица нет? — участливо спросил он. — Плохие новости из дома?
— Нет, дома все в порядке, — сказала я. — Но меня сейчас испугал мой помощник в суде. Он очень разносторонний молодой человек с пытливым мозгом, а потому, узнав, что я полетела в Манзанию, кинулся читать про эту страну.
— Похвальное рвение. Если бы так поступали все, то проблем, подобных тем, что возникли у вашей сестры, было бы гораздо меньше. Садитесь, Елена. Если вы хотите успеть провернуть тот небольшой гешефт, который мы с вами придумали, то нам надо торопиться. В Манзании рабочий день заканчивается рано. Здесь не любят обременять себя делами. Вы вполне можете рассказать мне, что вас так напугало, и по дороге.
Я уселась в автомобиль, к которому уже начала привыкать, и мы тронулись с места. Снова замелькали узкие грязные улицы и обшарпанные бедные дома. Ехали мы явно не в центр.
— Сэм, что такое Каукка-Вакка? — спросила я.
Мой спутник удивленно посмотрел на меня.
— А это-то вам зачем?
Я объяснила, что меня тревожит, и Сэм тут же стал серьезным.
— Господи! Об этом я не подумал.
— Что, все действительно может быть так плохо?
Сэм вздохнул.
— Понимаете, Елена. Особенность Манзании как раз и состоит в том, что в ней может быть все что угодно. И плохое, и хорошее. И никогда заранее не предугадать, как ляжет фишка на этот раз. Каукка-Вакка — белая жертва, человек, которого отдают богам каждый год одиннадцатого января. Разумеется, найти такую жертву в темнокожей стране очень непросто, тем более для языческого ритуала. Обычного взрослого человека или даже ребенка, у которого есть семья, на заклание за здорово живешь не отправишь. Поэтому Каукка-Вакка — это, как правило, неизлечимо больной человек, осужденный преступник, доброволец, желающий таким образом обеспечить свою семью, или… ребенок-сирота.
— Но Петя и Паша — не сироты, — облегченно выдохнула я.
— Пока их родители не осуждены — да. Но по закону Манзании, люди, осужденные за преступление против государства, автоматически лишаются родительских прав, а это означает, что их дети становятся сиротами и направляются в детские лагеря, откуда их можно направлять на нужды государства.
— На какие нужды? — оторопело спросила я.
— Государственные. Испытания нового метода лечения какой-то болезни, обкатывание новой учебной программы, трудовые работы по уборке урожая, иногда на усыновление, ну, или вот в качестве Каукки-Вакки.
— Фашизм какой-то, — в сердцах сказала я. — Концлагерь. И что, никто не возражает?
— Одно из правительств пыталось изменить существующую систему, но не успело. А остальных все устраивает. — Сэм пожал плечами. И в этот момент я, пожалуй, его ненавидела. — Белые дети попадают в детские лагеря крайне редко. Именно вашим мальчикам не повезло. Причем старшему больше, чем младшему.
— Почему?
— Потому что ему четырнадцать лет. Как только исполнится пятнадцать, его заберут из лагеря и отправят в армию. Здесь подростки идут в нее с пятнадцати лет. Для тех, у кого есть родители, срок обязательной службы три года, после чего можно принять решение о своей дальнейшей судьбе. У сирот выбора нет, они остаются в армии до старости. Получение образования и работа по другой специальности им запрещены. И так как белый ребенок-сирота, да еще и со светлыми волосами, — крайняя редкость, раритет, то терять одну потенциальную жертву никак нельзя. Поэтому старшего мальчика, скорее всего, планируют сделать Кауккой-Ваккой в этом году, а младшего, десятилетнего оставить на следующий.
— И что, ничего нельзя сделать? — со слезами спросила я.
— Почему же. — Сэм улыбнулся и потрепал меня по руке. — Именно этим мы с вами сейчас и занимаемся, Елена. Более того, вы, сами того не зная, и так уже много сделали. Если бы сегодняшний суд закончился приговором, то к концу дня судья оформила бы лишение родительских прав, и послезавтра один из мальчиков стал бы Кауккой-Ваккой. Но вы отложили суд до послезавтра. То есть до того дня, когда и состоится ежегодное жертвоприношение.
— То есть теперь жрецы будут вынуждены найти другую жертву и оставят мальчишек в покое?
— Не все так просто, — покачал головой Сэм. — Если суд состоится в первой половине дня и вы его проиграете, то они вполне могут успеть. А вот если выиграете, то спасете детей. Ведь у них останутся законные родители, а значит, в жертву они годиться не будут.
От осознания свалившейся на меня дополнительной ответственности я сначала покрылась потом, а потом меня пробрала дрожь. Взгляд мой упал на седую голову моего спутника.
— Сэм, а вам самому не грозит участь быть принесенным в жертву? Вы белый и совершенно седой пожилой мужчина, у которого нет родных. Вы не боитесь стать Кауккой-Ваккой? Если не сейчас, то потом, если вдруг, не дай бог, заболеете?
Ван ден Берг раскатисто засмеялся.
— Милая Елена, вы разве еще не поняли, что в этой стране все продается и покупается? Если когда-нибудь мне будет что-то угрожать, я просто откуплюсь от этой угрозы. А если я вдруг стану так стар и немощен, что не смогу о себе заботиться или у меня в одночасье не станет денег, то путь Каукки-Вакки — не самый плохой, чтобы уйти из жизни. Жертву перед умерщвлением накачивают наркотиками, так что она не чувствует ни боли, ни страха. Неплохой способ покончить с жизнью, которая тебя перестала устраивать. Но не будем о грустном. Мы приехали. Подождите меня в машине, пожалуйста, я быстро.