— Привет. А Оля где? — спросил Петя у брата, протирая глаза.
— Ушла в суд. Сказала, чтобы мы сидели тише воды ниже травы.
— Охранник тут?
— Куда же ему деваться. Я открывал дверь, он сидел на крыльце, так сразу же встал и показал мне жестами, чтобы я отошел подальше от двери, и тут же захлопнул ее. Петька, что с нами будет?
— Все будет хорошо, — безапелляционно сказал Петя. — Либо родителей сегодня отпустят, и тогда мы завтра улетим домой.
— Либо?
— Либо сегодня ночью мы сбежим. Оля уже все придумала.
В жизнеспособности плана с французским посольством он сомневался, если честно. Мировая обстановка сейчас была совсем не такая, чтобы у французов возникло горячее желание спасать двух попавших в беду российских мальчишек, но другого плана все равно не было. Французы их хотя бы на алтаре не зарежут и на костре не зажарят. Уже немало.
— А вдруг мы плохо объяснили, что произошло. И эта самая Саша нас не поняла? — спросил Паша.
— Не поняла, значит тупая, — отрезал Петя. — Мы как смогли, так и объяснили, но теперь уже это не имеет значения.
— Как это не имеет? — Младший брат смотрел на него во все глаза. — Мы сбежим, потому что Оля придумала, как нас спасти. А про родителей наших она ничего не придумала. Если Саша Кузнецова нас не поняла, значит, спасать ее тетку Наташу никто не приедет. А раз не спасут ее, то и папу с мамой тоже. Петя, ты что, не понимаешь?
Его братишка в любой ситуации думал в первую очередь о других, и это качество, прежде Петю изрядно раздражавшее, сейчас почему-то наполнило его гордостью. Вот он какой, Паша Молев.
— Ладно, не будем раньше времени переживать, — сказал Петя, потому что видел, что Пашка готов разреветься. — Скоро Оля придет, все узнаем. Представляешь, как будет здорово, если она явится вместе с родителями.
Однако Оля пришла одна, причем довольно озадаченная. В зал суда ее не пустили, потому что заседание было закрытым. По этой причине родителей Пети и Паши она не видела, поговорить с ними не смогла и даже не рассказала, что мальчики теперь у нее. Зато с ней переговорил какой-то белый мужчина, то ли адвокат, то ли юрист, который как раз очень интересовался судьбой мальчиков Молевых.
— Кто такой? — мрачно спросил Петя. — Кто-то из организаторов церемонии жертвоприношения?
— Какой церемонии? — спросил Паша, и Петя тут же схватил себя за язык. Он же совсем забыл, что младший брат ничего не знает про Каукку-Вакку.
— Погоди ты, потом расскажу, — буркнул он. — Оля, рассказывай дальше.
— Нет, он какой-то важный человек. Местный. Я его несколько раз на улицах видела. Он сказал, что помогает судье, которая из Москвы приехала. Только она теперь не судья, а защитник.
— Пашка, Пашка, сработало, сработало! — Не в силах сдержать эмоции, Петя пустился в пляс, похожий на ритуальный африканский танец. — Наташа говорила, что ее сестра Елена — судья. И раз она приехала из Москвы, значит, ее дочь правильно расшифровала наше сообщение. Она приехала, она здесь, наших родителей отпустят. Сегодня, Оля, сегодня?
— Я не знаю, — покачала головой Оламоаньна. — Знаю только, что суд сегодня не состоялся. Эта самая женщина из Москвы уговорила судью перенести его на несколько дней.
— Это плохо, — покачал головой Паша. — Значит, еще несколько дней родители будут в тюрьме.
— Нет, — медленно сказал Петя, — это хорошо. Последний день, когда нужен Каукка-Вакка, послезавтра, и если до этого времени суд не состоится, то нас не смогут признать сиротами. А значит… Оля, ты же понимаешь, что это значит.
— Пожалуй, понимаю, — ответила женщина, глаза ее блестели. — Петя, Павлик, дайте, я вас обниму, дорогие вы мои.
— Погоди, успеем еще пообниматься. — Теперь в голосе Пети сквозила совсем недетская рассудительность. — А что еще сказал этот белый мужчина?
— Он сказал, чтобы мы сидели дома и ждали. Они с женщиной из Москвы постараются нас проведать.
— А получится? Охранник их пустит?
— Даже если не получится, теперь мы точно знаем, что мы не одни. Нам велели ждать, значит, будем ждать; в конце концов, ничего другого нам все равно не остается.
В течение всего дня Петя то и дело в нетерпении поглядывал на дверь. Однако к ним так никто и не пришел, и к вечеру мальчик снова пал духом. Церемония жертвоприношения должна была состояться послезавтра. А вдруг суд уже был и эта москвичка его проиграла? Вдруг сегодня ночью за ними придут, а они так и не реализовали свой план побега? Может, стоит все-таки добраться до французского посольства и уже оттуда пытаться найти эту самую судью Кузнецову?
Видя его метания, которые Петя не мог разделить с братом, Оламоаньна тяжело вздохнула, встала к электроплитке, заменявшей в ее жилище обычную плиту, начала что-то варить. В комнате тяжело и сладко запахло пряностями и специями.
— Что ты готовишь?
— На, пей. — Она сунула Пете в руки глиняную, исходящую густым паром кружку.
— Это что? Глинтвейн? Нам родители запрещают пить алкоголь.
Тут Петя немного лукавил, потому что втайне от предков регулярно покупал себе пиво, а на днях рождениях друзей пробовал шампанское и красное вино. И глинтвейном его один раз угощали родители одноклассницы, то есть как раз Машки Поповой. Была у них теория, что пробовать горячительные напитки дети должны в хорошей компании и под присмотром взрослых. Мол, так еще никто не спился.
Их с Пашкой родители, конечно, такого подхода не разделяли, и расстраивать их сообщением об этом Петя не собирался. Меньше знают — крепче спят. Вот только сейчас сваренный Олей напиток отчего-то его пугал. Кто его знает, какой у них тут в Африке алкоголь. Вдруг паленый?
— Пей, я сказала. — В голосе Оли впервые прозвучала строгость. — Не бойся, не отравлю.
Петя взял кружку, нерешительно сделал глоток. Напиток был немного горьковатый, но вкусный. Его аромат манил сделать еще глоток, и еще. После пяти глотков Петя вдруг почувствовал, что голова, руки и ноги у него словно налились свинцом. Он даже чашку чуть не выронил, но Оля успела мягко ее подхватить и поставить на стол.
— Ну, вот и хорошо, — сказала она ласково. — Сейчас ляжешь и поспишь, мой мальчик. Зато глупостей не наделаешь. Завтра важный день, нужно быть в форме. Павлик, помоги мне его уложить.
Сквозь наваливающийся сон Петя пытался крикнуть брату, чтобы тот бежал, спасался, попытался добраться до французского посольства. Оламоаньна, которой они оба доверились, оказалась предательницей. Она специально опоила Петю каким-то зельем, чтобы он не мог сбежать от выпавшего на его долю испытания. «Завтра важный день», — сказала она. Конечно, важный. Завтра самое главное в году жертвоприношение богам, которым должен стать белый светловолосый человек. Он, Петя Молев. И стоит ему уснуть, как подлая Оля выдаст его солдату за дверью, чтобы отвезти его на главную городскую площадь.
Руки, ноги, язык не слушались. Мальчик пытался и не мог произнести ни звука. Перед глазами расплывались совсем уже нечеткие лица Паши и Оламоаньны. Женщина что-то говорила, но он не мог разобрать, что именно. Что ж, его уже не спасти, это очевидно, но Пашу еще можно. Надо только, чтобы его младший брат все правильно понял. Он должен, он очень умный и смышленый. Он же догадался написать Саше Кузнецовой, и та все поняла правильно, а ее мать прилетела в Муа-Майнду, чтобы их всех спасти. Не ее вина, что она просто не успела. И не их с Пашей. Это их бе…
Додумать эту мысль Петя не успел, потому что в следующее мгновение уже крепко спал. Сквозь сон он не чувствовал, как Оля и Паша дотащили его до дивана, бережно уложили в постель, раздели и укрыли простыней.
Когда он открыл глаза, комната была заполнена ярким солнцем. Мальчик рывком сел на постели, пытаясь понять, где он и что происходит. Это была все та же квартира Оламоаньны, к которой он за несколько дней успел привыкнуть. За столом у окна сидел Паша и ел, Петя глазам своим не поверил, пюре с котлетой. Напротив него, подперев подбородок ладонью, сидела Оламоаньна и с печальной улыбкой смотрела, как мальчик с жадностью уплетает еду.
А еще в комнате были два незнакомых человека. Белый мужчина, пожилой, но стильно одетый и какой-то благородный. Язык не поворачивался назвать его стариком. И белая женщина с серьезным лицом, но не таким, как у мамы. У их с Пашкой мамы лицо чаще всего бывало недовольное, а у этой именно серьезное, словно она обстоятельно решала какую-то важную задачу.
Боже мой, неужели это та самая судья Кузнецова, которую они с братом вызвали на помощь, как джинна из бутылки. И что же, получается, что Оля их не предавала? Не собиралась отдать организаторам жертвоприношения? Но тогда зачем она опоила его какой-то дрянью, от которой он спал как убитый?
— Ой, Петя проснулся. — Оламоаньна заметила, что он сидит на кровати, хлопая глазами. — А то я уж начала беспокоиться, что переборщила со своими травами. Но мне так хотелось, чтобы он хотя бы ненадолго забылся и перестал думать обо всех этих ужасах. Он так нервничал, что я боялась, что он заболеет. Как выспался, мальчик? А у нас, видишь, гости.
— Здравствуй, Петя. Меня зовут Елена Сергеевна, я — мама Саши Кузнецовой, которой вы отправили свое сообщение, что моя сестра попала в беду. Я очень вам благодарна, что вы догадались это сделать. А это мой друг Сэм, он живет здесь, в Муа-Майнде и помогает мне вытащить из тюрьмы мою сестру и ваших родителей.
— А получится? — выпалил Петя.
Больше всего на свете ему хотелось позорно, как маленькому, заплакать от того, что теперь они точно были не одни.
— Почти наверняка, — улыбнулась женщина. — Вчера мы с Сэмом сделали для этого все необходимое. Через два часа нас ждут в суде, время нашей отсрочки кончается. А вечером приедет российский консул из Эритреи, и в суд мы завтра пойдем вместе.
— Елена Сергеевна, очень надо, чтобы получилось, причем именно завтра. Дело в том, что завтра очень важный день. — Петя сглотнул, потому что в горле у него было сухо, то ли от пережитого испуга, то ли сваренное Оламоаньной зелье давало такой побочный эффект.