— Конечно, нет, — успокоила меня хозяйка. — Он проснется примерно через полчаса-час.
Младший брат Паша, очень обрадованный нашим приходом, рассказал мне, как их привезли в детский лагерь, как они смотрели на жертвоприношение, а потом Петя поговорил с Олей и велел Паше изображать депрессию и отказ от еды, чтобы Оля смогла забрать их к себе домой.
Я с благодарностью смотрела на эту незнакомую женщину, взвалившую на свои плечи операцию по спасению чужих для нее детей. Похоже, она была в курсе, что их ждет, и не хотела этого. Я приготовилась было задать вопрос про Каукку-Вакку, но Оламоаньна кинула быстрый взгляд на Пашу и приложила палец к губам. Значит, мальчик не в курсе. Уже хорошо. Я кивнула, давая понять, что секрета не выдам.
Вместо этого мы поговорили с Павлом о блогах, о том, как моя Сашка добилась такой популярности в сети, как именно она поняла, что хотели сообщить мальчишки, как позвонила мне, чтобы рассказать, что Натка в беде, и как я бросилась на помощь. Котлеты и пюре Паша уписывал так, что только за ушами трещало, и я была рада, что мне пришла в голову идея приготовить привычную еду, настраивавшую на мысли о доме.
— Котлеты как у бабушки, — сказал Паша. Видимо, в его понимании это была высшая похвала, и я удовлетворенно улыбнулась.
Вскоре проснулся Петя, которому нам пришлось повторить историю своего визита, а также рассказать о действиях, которые мы собирались предпринять для освобождения родителей мальчишек. В отличие от младшего брата Петя о жертвоприношении знал, и его страх, о котором говорила госпожа Илунга, был вызван именно этим. Я еще раз заверила, что все будет хорошо. Сейчас я была в этом практически убеждена.
Проведав мальчиков, мы отправились в суд, где нас уже ждала судья Магути, разумеется — ужасно недовольная. Рядом с ней сидела Сильвия, глаза у нее были заплаканные.
— Суд передает вам материалы дела по обвинению граждан Российской Федерации Молевых и Волковых, а также гражданки Кузнецовой в преступных деяниях против Республики Манзания и нарушения ее законодательства, — скрипучим голосом сообщила Нандо-Ландо. — Госпожа Сильвия Васильева — лицензированный судебный переводчик, которая переведет вам материалы дела и разъяснит права ваших подзащитных. На ознакомление с делом вам отводится три часа. Можете ли вы сказать, когда придет господин консул и защита будет готова к процессу?
Ах да, Сильвия была замужем за русским, от того и фамилия у нее привычная нашему уху. Почему-то это мне казалось очень важным.
— Да. Господин консул приедет сегодня вечером, и завтра мы готовы явиться в суд, чтобы рассмотреть дело по существу.
Мне показалось, или глаза судьи Магути блеснули от плохо скрытой радости? Кажется, у нее появилась надежда рассмотреть дело до окончания последнего дня жертвоприношения и отдать одного из мальчиков Молевых на растерзание толпы. Что ж, я лишу ее этой возможности.
— Заседание суда назначается завтра на девять утра, — торжественно объявила она. — Советую вам подготовиться, потому что снова отложить дело вы не сможете. Любое ходатайство на этот счет будет отклонено судом.
Магути стукнула по столу своим молоточком и покинула зал заседаний, оставив документы на столе. Мы с Сэмом посмотрели на Сильвию.
— Будете смотреть? — спросила она тихо. — Как я понимаю, вы просто затягивали время, хотя я и не понимаю, зачем, а по материалам вам и так все ясно.
— Конечно, — согласилась я. — Но уйти до истечения трех часов мы не можем, потому что в глазах судьи Магути это будет выглядеть крайне подозрительно, а я не хочу давать ей в руки лишнее оружие против моих подзащитных. Сильвия, почему вы плакали? С моей стороны не очень нетактично спросить об этом?
— Госпожа Нандо-Ландо накричала на меня, — со вздохом сказала молодая женщина. — Ей пришлось потратить время, чтобы оформить мне лицензию переводчика. Кроме того, представители революционных властей крайне заинтересованы в том, чтобы церемония завтрашнего жертвоприношения прошла красиво и с размахом. Не каждый год удается подобрать Каукку-Вакку, которая вызовет столь мощный интерес всей страны. Молодой мальчик — это свежая кровь, которая может особенно задобрить богов. Прошлый год был неурожайным, в стране сильный голод, растет недовольство, а новая власть намерена удержать ее в своих руках, так что завтрашний праздник им очень нужен для роста лояльности населения.
— И судья Магути пообещала принять решение, которое поможет повысить эту лояльность?
— Да, но она нервничает, потому что у нее мало времени. И боится, что вы что-то придумаете. Она сказала, что у вас профессионально цепкий взгляд и что остается надеяться, что вы не знаете законов страны, а потому не сможете в столь короткий срок подготовить линию защиты.
Я слегка улыбнулась.
— Может быть, вы мне поможете, Сильвия?
Она шарахнулась от меня так, словно я грозилась ее ударить. Вид у нее стал совсем затравленный.
— Меня уволят, — прошептала она, и глаза ее наполнились слезами. — Меня уволят, и моя семья умрет с голоду. Вы не имеете права толкать меня на государственную измену.
— Успокойтесь, — холодно сказала я. Мне было совсем не жалко людей, готовых ради благополучия режима отправить на смерть четырнадцатилетнего мальчика. И судья Магути, и сама Сильвия были пособниками в этом страшном преступлении, а потому жалости не вызывали.
— Мне не нужна ваша помощь, я сама справлюсь, тем более что в отличие от вашей Нандо-Ландо закончила университет, причем с отличием. Давайте, чтобы не терять время впустую, все-таки пройдемся по пунктам обвинения еще раз. И у меня будет к вам одна просьба, причем ни к чему вас не обязывающая. Когда мы закончим, передайте Вере и Геннадию Молевым, что я видела их сыновей. У них все в порядке, и я отнесла им еду, которую они на моих глазах съели. Это вы сделать можете?
— Это могу, — проговорила Сильвия, опустила голову и снова тихо заплакала.
Консул Караванов приехал в районе восьми вечера. До этого времени я успела еще раз проштудировать манзанийское законодательство, чтобы быть уверенной в том, что я ничего не упустила и в выстроенной мною линии защиты нет дыр. Затем я не поленилась написать текст своего выступления на бумаге, пусть и изложив его тезисно, чтобы ничего не упустить, а после еще и порепетировала перед висящим в выделенной мне комнате зеркалом. Слишком многое зависело от того, справлюсь я или нет. И рисковать попусту чужими жизнями я не собиралась.
Любопытно, что ощущения, испытываемые сейчас мной, были совершенно новыми, никогда ранее не встречавшимися. За долгие годы работы судьей я вроде привыкла к тому, что каждый день фактически вершу человеческие судьбы, принимая единственно правильное решение, основанное на равенстве закона и справедливости. Как все судьи, я всегда была уверена, что эта должность — верх совершенства в профессии юриста. Да, я всегда знала, что быть вершителем судеб непросто, поскольку по обе стороны процесса находятся живые люди, а еще потому, что очень часто трудно сохранить непредвзятость.
Кстати, именно поэтому я выбрала работу в гражданском, а не уголовном составе суда. Не видела в себе ресурса быть непредвзятой с насильниками, убийцами, педофилами, да и просто с людьми, готовыми ограбить старушку. Но сейчас я впервые выступала на стороне защиты, и моя задача как раз заключалась в том, чтобы быть максимально предвзятой, отстаивая интересы моих клиентов. Мне нужно было обыграть судью, фактически мою коллегу, вырвать у нее победу, и от моего умения оперировать законными актами и ловкости зависела жизнь, в прямом смысле слова. Признаюсь, от этого мне было немного не по себе. Вот что значит «примерить костюм адвоката»! Мне приходилось испытать это чувство на себе.
Словно чувствуя мои нравственные терзания, Сэм принес мне бокал вина.
— Елена, нужно отдохнуть, — мягко сказал он. — Если вы загоните себя сегодня, то завтра никому от этого легче не станет. Поверьте, вы готовы к решительному бою. А сейчас нужно расслабиться и сделать то, что доставляет вам максимум удовольствия.
Пожалуй, самое большое удовольствие я бы сейчас получила, положив голову на плечо Виталия Миронова, но это было невозможно, поэтому, прихватив бокал вина, я прошла в сад, уселась в плетеное кресло, подвешенное к раскидистой пальме, достала телефон и набрала номер Виталия.
Он взял трубку сразу.
— Как ты там, Кузнечик? — услышала я его ласковый голос, по которому успела соскучиться, хотя мы разговаривали только вчера. — Волнуешься перед тем, как дать «последний и решительный бой»?
— Волнуюсь, — призналась я. — Это так страшно, когда от моей убедительности зависит жизнь моей сестры, четырех незнакомых людей и двух детей, одного из которых в случае моей ошибки могут принести в жертву каким-то там богам. Мне даже странно, что за все годы работы судьей я так остро не осознавала цену моих действий. И ведь по большому счету ничего не изменилось. Всегда на кону была чья-то жизнь, даже если я решала судьбу алиментов или возврата денежной компенсации за сломанный холодильник.
— Это же несравнимо.
— Сравнимо, — вздохнула я. — У каждого болит всегда свое. И для кого-то Натка сама виновата в том, что сдуру вляпалась во все эти проблемы. И решить их можно за деньги. Твои деньги, потому что у меня такой суммы нет и у Наташкиных товарищей по несчастью, скорее всего, тоже. Для большинства людей такой выход невозможен, а значит, не очень справедлив.
— Лена, ты просто нервничаешь перед процессом. Поверь мне, ты со всем справишься и вытащишь Натку из беды. Не впервой же. И всех остальных тоже, за компанию. И решать каждую проблему нужно в каждом отдельном случае. По законодательству Манзании, людей можно выкупать из тюрьмы за деньги. Для нас это хорошо? Да! У нас эти деньги есть? Да! Мы можем помочь кому-то еще? Да! И не надо накручивать лишних сложностей. Тем более что речь идет по большому счету о совсем смешной сумме. На круг меньше десяти тысяч долларов. Есть о чем говорить.