– И ты из лучших побуждений?
– А мы с Делайлой рассудили так, – не без толики бахвальства продолжил колдун. – Вопрос ведь не в твоей жизни, а в твоем праве на трон. Принцесса, выданная замуж в Ниверии за какого-нибудь мелкого князька, такого права лишится вообще. А если подобрать жениха посолиднее да поопаснее, никто к тебе в ближайшие лет десять точно не сунется. А там… – Фэрфакс усмехнулся, – ты уж как-нибудь сама разберешься: яд в вине, отравленная булавка в перине, несчастный случай на охоте… У вас, дворян, такие умения в крови.
Оплеуха вышла на удивление звонкой. Колдун умолк на полуслове.
– Ты идиот, – прошипела я. – И наниматели твои идиоты. У меня и так не было никаких прав на этот королевский стул!
Может быть, в раннем детстве я и представляла, что однажды стану королевой – какая принцесса об этом не мечтает, но никогда, даже в самом жутком бреду, не пошла бы против семьи.
– Уходи. Я хочу спать. – Я отвернулась, украдкой смахивая слезы. В любой другой день колдун бы так просто мою выходку не оставил, но в этот раз смолчал. С минуту или две он сверлил мою спину горящим взглядом. В отражении окна я видела, что Фэрфакс разрывается между желанием отвесить мне ответную затрещину и… стыдом, что ли.
– Спокойной ночи, Риланна.
Я лишь неопределенно пожала плечами, что можно было истолковать как ответное пожелание. Мысли были уже далеко, и, признаться, я порядком удивилась, когда через несколько минут отошла от окна и обнаружила, что колдун все еще мешкал у порога.
– Я бы на твоем месте не пренебрегал возможностью выспаться, – как-то смущенно произнес мужчина. Сказал и пристально на меня уставился, словно выжидал.
Если бы не мрачные мысли, я бы не сдержала улыбки, догадавшись, чего ждет Фэрфакс. В какой-то степени мы друг к другу привыкли. Примирились кое с чем в своих характерах, да так, что даже появились традиционные пожелания. Хорошо это или плохо, не знаю, но на душе было так паршиво, что на колкости не осталось никакого запала.
– Спокойной ночи, – я помедлила, но все же добавила, – Кэллиан.
Фэрфакс дернулся, как будто я не имя произнесла, а страшное проклятие. Что угодно готова поставить, но всегда собранный, уверенный в своем превосходстве колдун просто растерялся. Взялся за ручку, открыл дверь, но так никуда и не ушел.
– Я действительно не мог отказаться, – глядя на дверь, не на меня, он пробормотал тихо, икнул и на этот раз переступил порог.
Опасаясь, что колдун вернется, я закрыла дверь и для пущей уверенности подперла стулом. Признаниями за сегодняшний вечер я была сыта по горло. Кем бы ни были мои недруги, они понятия не имели о клятве, которую я произнесла шесть лет назад. Кто-то может подумать, что это все пустое, так, набор слов, от которого можно отказаться или «забыть», если придет время обещание исполнить. Какая разница? Королева мертва и точно не восстанет наказать за предательство. И вообще, что с десятилетки взять? Сказала да забыла. Вот только я помнила. Тот вечер врезался в память в мельчайших деталях…
В покоях королевы темно, жарко и пахнет травами. Сама Витория, бледная, покрытая испариной, с лихорадочно блестящими глазами, лежит среди вороха подушек и одеял. Окровавленные простыни в беспорядке валяются на полу. Бафшан подталкивает меня вперед и закрывает двери, оставаясь в комнате.
Я не понимаю, что произошло. Еще каких-то пять месяцев назад мы отмечали мои именины в летнем дворце. Было скромное торжество, по меркам королевских традиций, но мне большего и не требовалось. А главный подарок – улыбку, которую впервые подарила мне мать – я и вовсе вспоминала чуть ли не каждый день. Я была так счастлива снова увидеть семью, что даже появление непрошеной гостьи, бабки королевы, не испортило настроения. Прощаясь, мне пообещали, что в свои полные тринадцать лет, как того и требуют традиции, я все-таки смогу переехать в столицу. А тут вдруг за мной посылают карету посреди ночи…
– Кто здесь? – слабо спрашивает женщина, пытаясь приподняться на локтях. Я подхожу к кровати и замираю. Понятия не имею, почему королева за мной послала. – А, это ты…
Приличия требуют обратиться к ней как к матушке, упасть на колени перед кроватью, сокрушаться ее страшной и скорой болезни, но я не чувствую горечи. Только страх. Бафшан сухо кашляет, нарушая тишину.
Женщина закрывает глаза и несколько минут молчит. Мне кажется, она уснула, и я уже подумываю о том, чтобы сесть в кресло у окна, но тут Витория резко выдыхает и хватает меня за локоть. Ее пальцы очень холодные, мокрые, рука похожа на обтянутую серой кожей кость.
– Поклянись… поклянись, что никогда не будешь выступать против Лоренца… поклянись, что откажешься от трона, если… если… с ним тоже это случится… – Она не может произнести свой страх вслух, ее ногти больно врезаются в кожу. Я пытаюсь вырваться, но для умирающей она очень сильна.
– Поклянись!
Мне страшно. Я поспешно повторяю за ней слова, даже не понимая их смысл. Витория как будто успокаивается и отпускает меня, откидываясь на подушки. В дверь робко стучат, и слышится высокий, с надрывом, голос Лоренца. При первых звуках королева подрывается на кровати, с ужасом смотря куда-то в пустоту.
– Впустить вашего сына? – интонация, с которой Бафшан задает этот вопрос, удивляет. Она холодная и жесткая. – Рано или поздно он просто войдет сам.
– Ты не посмеешь, я уже расплатилась сполна, – сипло шепчет женщина, а потом оборачивается к двери. – Убирайся! Я не хочу тебя никогда видеть!
Обида за брата заполняет сердце: он же не сделал ничего плохого. Облизываю пересохшие губы и тихо обращаюсь к женщине:
– Моя королева, Лоренц…
Мои слова делают только хуже: Витория закрывает лицо руками, мерно раскачиваясь из стороны в сторону.
– Ты свидетель ее клятвы, Бафшан. Если в тебе осталось хоть что-то, ты проследишь, чтобы она не была нарушена. А я выполню свою.
– Как прикажет моя королева.
– Ты хорошая девочка, – ее последние слова достигают меня уже возле порога. – Однажды ты поймешь меня.
И однажды, уже после ее смерти, я поняла, что Витория так сильно любила своего мужа, что не просто не удавила незаконного ребенка, а приняла. Поняла и очень быстро посчитала это как должное, как поступок, за который и благодарить не надо. Вот только, если верить словам колдуна, многочисленные родственники Витории с таким унижением, похоже, не смирились и на многое были готовы, лишь бы меня больше не видеть.
Все пригодное для побега имущество уместилось в крохотный мешок: чистая одежда, пара посеребренных безделушек и простых украшений, которыми я намеревалась подкупить какого-нибудь путника на тракте, несколько яблок и единственный предмет, которым можно было колоть: вилка. Нашлось место и для книжки Б. Ф. – на растопку. По-хорошему нужно было пробраться на кухню, чтобы добыть припасы и острый нож, но я очень боялась попасться кому-нибудь на глаза и была согласна в случае чего поголодать. Сколько идти через лес до тракта? Полдня, день? На первое время хватит того, что есть, а там посмотрим.
Пир давно закончился, но я предпочитала выждать еще пару часов, чтобы наверняка все те, кто потенциально мог помешать, погрузились в крепкий сон. И чего таить: решиться действовать было сложно. Я раз за разом перебирала сумку, пересчитывала яблоки, нервно мерила комнату шагами и прислушивалась к каждому шороху за дверью.
Около трех по полуночи поместье окончательно уснуло. На цыпочках, медленно, замирая при любом скрипе, я спустилась по лестнице. Долго не решалась пройти мимо приоткрытой двери главного зала – оттуда доносился храп и чье-то бормотание. Замок на входной двери оглушительно щелкнул, но никто, кроме меня, этого не услышал.
Ночь была лунной, светлой, стрекотали сверчки. Где-то далеко ухнула птица. Прячась в тени кустов и постоянно оглядываясь на темные окна дома, я добралась до фонтана. Сделала небольшую передышку, умылась холодной водой и уже было собиралась продолжить путь, как вдруг замерла: в саду кто-то был. Шел по главной дорожке, разбрасывая мелкий гравий и цепляясь за трещащие кусты. И, кажется, он был как будто не один, и не только на центральной аллее.
Кто в такое время решил прогуляться по саду, я не представляла, но из любопытства дождалась, когда луна скроется за небольшой тучкой, подползла к кусту и выглянула. Увиденное мне совершенно не понравилось: человек волочился, подворачивая ноги, кое-как находя опору, дрожал всем телом, и то и дело замирал, вскидывая голову и громко принюхиваясь. За ним брел еще один, а за ними еще.
Нас разделяло метров пятьдесят, когда лунный свет упал на лицо незнакомца, позволяя разглядеть серую, изъеденную рытвинами кожу, перекошенный рот и глаза с красноватыми прожилками, подернутые мутной пеленой.
Я не закричала только потому, что от страха забыла, как это делается. Плохо помню, как добралась до главного зала, как в панике пыталась растолкать кого-нибудь из спящих друзей графа, но проснулся только один – осоловело сел, переспросил, чего мне надо, и похабно потянул руки. И если мои попытки разбудить пьяных гостей были тщетными, то яркая вспышка в саду, громкий треск и разлетевшееся в мелкое крошево окно перебудили точно не меньше половины дома.
А истошный крик служанки «Убивают!», зловеще оборвавшийся на самой высокой ноте, точно разбудил остальных.
Глава 9
Несмотря на поднявшуюся кутерьму и панику, у меня получилось рассмотреть напавших существ. Это были разномастные воины в самом расцвете своей загробной жизни – тот период, когда кожа и глаза уже основательно подгнили, а вот кости и мышцы все еще крепки. Они, как и любые порядочные мертвяки, не стали ввязываться в «честные поединки», а ввалились в зал скопом, оглядели проснувшихся гостей, как-то синхронно потянули носами, захрипели и потащились вперед с невероятной для их состояния скоростью. Еще больше всех поразили их ловкость и удивительно крепкие зубы, которые они, не стесняясь, пустили в ход. Кто-то громко заорал.