А потом все слилось в одну серую полосу. Днем я бродила по городу, изредка останавливаясь и жадно разглядывая витрины продовольственных лавок. Пару раз мой вид даже разжалобил торговцев, но в основном на меня не обращали внимания. А если и обращали, то тут же старались сделать вид, что я – пустое место.
Да что говорить: я сама еще пару дней назад отводила взгляд от грязных попрошаек. А теперь, оказавшись по другую сторону благосостояния, стала замечать, что нищих, беспризорников и каких-то серых подозрительных личностей на улицах столицы очень и очень много. Они якшались в тесных переулках, собирались за последними рядами рынков, ошивались возле черных входов в заведения. Выпрашивали, продавали и были готовы подрядиться на любую работенку за пару монет. Они, в отличие от людей на шумных улицах, меня видели, и их взгляды не сулили ничего хорошего.
Как назло, прилично выглядящие приюты и благотворительные заведения все как один были под крылом Общества Истока и щеголяли лиловыми знаками на вывесках и фонарях. Путь туда был заказан. Несколько раз меня навещала девчонка, спасшая в первую ночь. Она не была особо разговорчивой, но дала дельный совет: попробовать наняться в какую-нибудь лавку.
И я искала работу. Любую, на которую была бы способна. Мести́, стирать, разносить – все что угодно, лишь бы над головой оказалась настоящая крыша. Увы, желающих нанять бывшую принцессу не нашлось. Разок мне повезло: объявление о конкурсе на должность помощника пекаря вывесили как раз перед моим носом. Стараясь не сгореть от стыда, я врала, что умею печь и булки, и торты, и печенье. Пекарша мне не поверила, но позволила продемонстрировать свое мастерство на кухне. Спустя полчаса на свет явилась огромная приземистая и сверхплотная буханка хлеба. Я смотрела на нее такими голодными глазами, что женщина без лишних слов позволила забрать ее и даже не стала распинать за потраченное время.
Данное Илаю обещание так и не получилось выполнить. До узкого двухэтажного здания на севере города я добралась на третий день. Илай предусмотрительно накарябал на карте стрелку, отмечая лестницу в полуподвальный этаж. Я в нерешительности замерла на пороге, а затем робко постучала. Раз, два – ответа не было. Через пыльные узкие окна я разглядела небольшую гостиную и часть пустой кухни. Молодая голубоглазая женщина, живущая выше и привлеченная шумом, высунулась из окна и нехотя подтвердила, что владельца нижнего этажа нет уже несколько недель. После этих слов внутри меня окончательно что-то оборвалось. Видя мое вытянувшееся лицо, она добавила, что я могу проверить через пару дней – иногда ее брат бывает наездами. И нет, никаких записок она брать не будет и вообще не желает быть втянутой ни в какие подобные дела. Просить ее о ночлеге я побоялась и возвратилась в свою нишу.
Серую каменную булку я растягивала как могла. Хлеб вышел липким, чересчур соленым и тяжелым. Жевать маленькие шарики мякиша было противно, но я жевала – зачастую это была единственная еда за весь день. Красть с прилавков, как часто делали мелкие беспризорники, у меня не поднялась рука.
С каждым днем недостаток сна, тепла и еды давал о себе знать. Из своего убежища я выбиралась все реже. Часто мне чудились странные вещи, а сны, все равно приходящие, даже если я не спала, пугали сильнее. Воспоминания из детства перемешивались с видениями неведомых городов и стран. Вот Витория сурово отчитывает меня в присутствии нескольких знатных дам, а вот уже я стою в центре круглого зала и произношу речь на неизвестном языке. Вот видение роскошного пира, от которого даже во сне текут слюнки, сменяется очередным пепелищем: некогда белокаменный город покрыт сажей и тонет в пепле. Следом – усеянная острыми камнями земля, стремительно летящая навстречу, истошный яростный крик и ощущение холодной воды на коже.
Неизменным оставались желтые глаза, преследовавшие меня в каждом сне. Менялись их обладатели, менялось их выражение – злое, доброе, печальное, равнодушное, – но не менялось то, что они всегда были со мной рядом. Даже наяву.
Поэтому, вынырнув из очередного наваждения, я совсем не удивилась, увидев перед собой на корточках желтоглазого человека. Он сидел перед нишей, рассматривая меня. Я равнодушно смерила его взглядом: в сгущающихся сумерках сложно было рассмотреть черты лица. Тонкие губы незнакомца были плотно сжаты, а левая рука подвязана на груди.
Мы молча смотрели друг на друга бесконечно долго. Кажется, я даже снова успела задремать, прежде чем мужчина заговорил:
– Ты совсем разбита, – у него был тихий вкрадчивый голос, – подавлена. Здесь холодно и сыро. Пойдем со мной.
От протянутой ладони в черной кожаной перчатке было сложно отвести взгляд.
– Тебе нужна помощь.
В этом незнакомец был чертовски прав. Я не герой, который с легкостью выбирается из всех передряг. Мне просто очень долго везло.
– Таким, как ты, не место на улице, в грязной канаве.
– Каким? – Я дернулась, прогоняя сонливость. Пальцы нащупали осколок стекла в кармане.
– Ты совсем ничего не знаешь. Пойдем, я расскажу. – Он чуть отодвинулся, и я увидела мерцающий голубоватый портал. Сквозь завесу угадывался большой зал с обеденным столом. Я непроизвольно повела носом и даже учуяла запах жареного мяса.
– Чего ради мне с тобой куда-то идти? – сглотнув слюну, прошептала я.
– Справедливое замечание, – кивнул мужчина, зубами стянул перчатку и потянулся ко мне, словно собираясь поправить растрепанные волосы. Я зашипела, полоснув по его ладони осколком стекла.
– Проваливал бы ты, не то… – угроза вышла жалкой, неуверенной.
– Вижу, по-хорошему у нас с тобой не получится, – процедил он, резко подался вперед, схватив меня за руку.
Запястье обожгло. Я вскрикнула от боли, не глядя лягнула ногой и неожиданно освободилась – мужчина разжал ладонь, выпуская мою руку.
– У тебя время до полной луны. Я буду ждать.
– С чего мне… – задыхаясь от ноющей боли, просипела я, с ненавистью глядя на незнакомца. Где-то в начале переулка раздались торопливые шаги.
Он не ответил, лишь растянул губы в кривой усмешке. А затем медленно растворился в воздухе. Последними исчезли глаза – желтые, с раздробленными крапинками черных зрачков.
А вот портал остался на месте. Я сверлила его взглядом, чувствуя, как медленно успокаивается зудящая кожа.
– Эй! – в нишу заглянуло знакомое чумазое лицо. Девчонка-бродяжка нервно озиралась. – Из тюрьмы кто-то сбежал, поэтому стража обыскивает город. Тебе надо спрятаться, они скоро придут сюда.
– Но… Тут был человек, ты его видела?
– Тебе приснилось! Никого тут не было. – Девочка потащила меня за плащ. – Иди же!
Паника в ее голосе передалась и мне. Спотыкаясь, я выбралась из своего убежища и поспешила к выходу из переулка. Как раз вовремя: на другом его конце появился стражник с ярко горящим фонарем.
Я ожидала, что он заметит портал и поднимет тревогу, но тот прошел мимо, словно ничего не было. Девчонка все тянула меня в сторону, и, собрав все силы, я побежала.
Судьба подкинула мне последний подарок: в подвальном окошке спасительного дома горел свет. Я мялась на пороге, не зная, как заставить себя постучать и как лучше объяснить свое положение, если откроют. Стиснув зубы, я несколько раз стукнула по двери. Свет мигнул, словно кто-то прошел мимо зажженной свечи, и я тут же опустила голову, надвинув капюшон по самый нос.
Дверь открылась. Я так и не осмелилась поднять взгляд, заговорив с мягкими тапочками застывшего на пороге владельца дома:
– Мне… мне сказали… здесь мне могут помочь, – заготовленная заранее речь застряла в горле. Вместо нее вырывались какие-то обрывки, но, по крайней мере, честные. – Мне очень… нужна помощь… пожалуйста.
Я шмыгнула носом, закусив губу и стараясь не разреветься. За прошедшую неделю я твердо усвоила, что слезы мало чем могут помочь и вызывают больше раздражения, чем сочувствия. «Тапочки» посторонились, пропуская меня внутрь.
Гостиная была маленькой, уютной и теплой. Пара свечей едва рассеивала полумрак, но из-под капюшона я разглядела несколько ножек стульев и нижние полки заставленных книгами шкафов. На полу лежал светлый ковер, на который уже натекло грязи с моих сапог и плаща. Замок на двери за спиной сухо щелкнул, и я сцепила ладони, ниже опустив голову.
– Пожалуйста, мне больше некуда идти, – на одном духу выпалила я, все так же не поднимая взгляд. – Илай Гудвир сказал, что, если мне понадобится помощь, я найду ее здесь…
Послышался сердитый вздох. Я сильнее вжала голову в плечи, не зная, чем могла рассердить человека. Тот обошел меня и встал напротив.
– Если вы не можете… не хотите… хотя бы скажите… где мне искать Илая, – тихо прошептала я.
– Хотел бы и я знать, где его носит.
У меня перехватило дыхание: голос был знаком. За капюшон потянули, и я, зажмурившись, позволила снять с себя мокрый плащ, который грязной тряпкой упал под ноги. Теплые пальцы мимолетно мазнули по лбу, аккуратно откидывая нависшие на лицо волосы.
– Так и будешь разговаривать с моими тапками?
Я послушно подняла взгляд, уже зная, кого там увижу. В носу защипало, и пришлось до боли прикусить губу, чтобы сдержать всхлип.
Фэрфакс выглядел помятым: рассеченная бровь так до конца и не зажила, а к ней прибавился свежий синяк на заросшей густой щетиной щеке. Голубые глаза смотрели на меня растерянно и одновременно сурово.
– Что произошло?
На глаза навернулись слезы. И так ведь знает, да и всегда знал. И взгляд этот назойливый, с насквозь лживой заботой!
– Ты! – Я ткнула колдуна в грудь, захлебнувшись рвущейся наружу истерикой. – Ты произошел! Ты один во всем виноват!
Колдун шагнул почти вплотную и крепко схватил меня за трясущиеся плечи, притянув к себе. Я попыталась отстраниться, беспорядочно молотя по нему ладонями. Он не сопротивлялся, сильнее прижимая и стойко выдерживая все тычки. Надолго сил не хватило – скоро я просто сдалась, уткнувшись лбом колдуну в грудь, изредка шумно хлюпая носом и неразборчиво ругаясь.