Вернулась Николь. Она несла кубок с какой-то жидкостью.
— Выпей это, — она протянула его мне. — Ты почувствуешь себя значительно лучше.
— Не хочу я это пить.
— Говорю тебе, это тебе поможет.
— Что это?
Одна из девушек, похоже, поддержала Николь. Она обняла себя за плечи и принялась покачиваться из стороны в сторону.
— Она хочет сказать тебе, что это настроит тебя на любовную волну. Тебе станет намного легче. Как бы то ни было, это приказ Рани. Она считает, что ты не горишь желанием, а паша привык, чтобы его женщины жаждали любви.
«Какой-то афродизиак», — подумала я.
— Я не стану это пить.
Николь подошла поближе.
— Не будь дурой, — зашипела она и пристально смотрела мне в глаза, как будто пытаясь что-то сказать. — Выпей, — настаивала Николь. — Ты поймешь, что это именно то, что тебе нужно. Выпей… Выпей… Я твой друг, не забывай.
В ее словах мне почудился какой-то скрытый смысл. Я взяла из ее рук кубок и выпила содержимое. Оно оказалось отвратительным.
— Скоро, — произнесла Николь, — очень скоро…
Спустя всего несколько мгновений я почувствовала себя очень скверно. Николь с кубком уже исчезла. У меня кружилась голова, и мне никак не удавалось подняться с дивана.
Одна из девушек позвала Рани, которая прибежала и в великой растерянности уставилась на меня. Я чувствовала, что по моему лицу струится пот. Заметив в зеркале собственное отражение, я увидела, что очень бледна.
Рани кричала, отдавая распоряжения направо и налево. Меня уложили на диван. Мне было очень-очень плохо.
Рядом со мной опять возникла Николь. Мне показалось, на ее губах играет довольная улыбка.
Меня так и не представили паше. Я лежала на диване и чувствовала, что умираю. Я и в самом деле решила, что настал мой смертный час. Я вспомнила загадочную улыбку Николь. Это ее рук дело. Она боялась, что я понравлюсь паше и рожу ему сына, который затмит Самира. Кто она — мой враг или мой друг? Каков бы ни был ответ, в эту ночь она спасла меня от паши.
Через пару дней я начала приходить в себя. С выздоровлением пришло и понимание того, что Николь и в самом деле сослужила мне хорошую службу. Разумеется, помогая мне, она не забывала и о себе. А что в этом дурного? Николь француженка, а все француженки очень практичны и реалистично смотрят на жизнь. То, что она одновременно смогла помочь нам обеим, должно было привести ее в восторг.
По мере того как мне становилось лучше, я начинала понимать, что не так уж я была больна. Иначе мои силы не восстановились бы так быстро.
Николь рассказала мне, что когда Рани послала ее за афродизиаком, который давали некоторым девушкам перед тем, как впервые отправить их к паше, она вместо этого принесла мне снадобье, от которого я должна была почувствовать себя так плохо, что уже не смогла бы вообще никуда идти.
— Ты же этого сама хотела, — напомнила она мне. — Разве ты не говорила: «Все что угодно, лишь бы не идти к нему»?
— Говорила. Да, я так и говорила. Спасибо, Николь.
— А я говорила тебе, что я твой друг. Паша выбрал Аиду. Она еще не вернулась. Похоже, у паши появилась новая фаворитка. Если бы ты отправилась вместе с ней к паше, у нее не было бы ни единого шанса.
— Я очень рада за нее. Она об этом мечтала.
— Когда она вернется, на нее не будет никакой управы. Это большая честь — на несколько дней остаться в покоях паши. Она так задерет нос, что и земли под собой не будет видеть. Мы все для нее вообще прекратим свое существование. Одним словом, она будет невыносима, вот посмотришь.
Я медленно выздоравливала, а Рани приходила в себя после перенесенного разочарования. Ее несколько утешало то, что Аида пользовалась таким успехом.
Через три дня Аида вплыла в гарем. Она изменилась до неузнаваемости. Все ее движения были плавными и томными, а на окружающих она взирала с нескрываемым презрением. В ее ушах сверкали изумительные рубиновые серьги, а на шее красовалось ожерелье из огромных рубинов. Отношение Рани к этой девчонке тоже изменилось. Теперь маленькая негодница стала одной из самых важных леди гарема.
Она была уверена, что забеременела.
— Вот глупая, — хмыкнула Николь. — Откуда она может это знать сейчас?
Тем не менее Николь была обеспокоена.
— Возможно, теперь ты в безопасности, но это ненадолго, — говорила она. — Если она понравилась ему так сильно, что он держал ее возле себя три дня и три ночи, скорее всего, он опять захочет ее видеть. Именно так в свое время произошло со мной. Аида должна быть самой благодарной женщиной в гареме, и вся ее благодарность должна быть адресована тебе.
— Возможно, он и не выбрал бы меня. Может, она понравилась бы ему больше.
Николь изумленно посмотрела на меня.
Вскоре я с огромным облегчением узнала от Николь новость, которую сообщил ей старший евнух. Паша уехал на три недели.
Три недели! За это время много чего могло произойти. Вдруг, я опять получу записку от Саймона. Или мне наконец удастся убежать, если отсюда вообще возможно выбраться, если мне хоть кто-нибудь поможет.
Прошло несколько дней. Аида восстановила против себя весь гарем. Она снимала свои рубиновые серьги только для того, чтобы, сидя у пруда, держать их на ладони и любоваться ими, тем самым напоминая всем вокруг, что она теперь фаворитка. Если она и смотрела на кого-нибудь, то всем своим видом выражая жалость по поводу того, что никто, кроме нее, не наделен такой неземной красотой и таким обаянием и не способен покорить пашу.
Она была неописуемо томной и усиленно демонстрировала признаки беременности.
Николь только смеялась над ней. Да и остальные тоже. Она поссорилась с одной из девушек так бурно, что дело дошло до драки, оставившей Аиду с глубокими царапинами на лице. Аида горько оплакивала увечья. Когда паша вернется, она не сможет пойти к нему с израненным лицом.
Рани разозлилась и заперла драчуний на три дня. Она с трудом сдержалась, чтобы не отлупить обеих. Ее сдержало только опасение оставить на их телах синяки. Особенно это касалось тела Аиды. Одним из плюсов гарема было то, что его узницы никогда не подвергались физическому насилию. Во всяком случае, пока они являлись его полноправными обитательницами.
Все это мне рассказала Николь, с облегчением добавившая, что она рада избавиться от этой маленькой нахалки, пусть всего на три дня.
Аида вышла из заключения, ничуть не раскаявшись. Она была все такой же томной, еще более убежденной в своей беременности и в том, что плод в ее чреве непременно мужского пола. Она спала в рубиновом ожерелье, а серьги держала в усыпанном драгоценностями футляре рядом с постелью. Утром она надевала их, не успев даже толком проснуться.
Благодаря дружбе с Николь я оказалась помимо своей воли втянутой в интриги гарема. Она рассказывала мне о том, что время от времени между женщинами вспыхивают бурные ссоры и что девушки отчаянно друг другу завидуют и ревнуют друг друга к паше. Аида, как и Фатима, еще сильнее разожгла все эти страсти. Паша выделил их обеих, и они не желали ни забывать об этом, ни допускать, чтобы об этом забыли другие. Если Аида и в самом деле забеременела, особенно, если ее ребенок окажется мальчиком, это сулило обострение соперничества в гареме.
— Но Самир — старший сын, — успокаивала себя Николь. — Он должен остаться любимым сыном паши на правах первенца. Я заверила Николь, что нисколько в этом не сомневаюсь. Однако я чувствовала, что сама Николь в этом вовсе не уверена. Она была намерена бороться за права сына, но знала, что ей придется постоянно быть начеку.
Теперь все мысли Николь были сосредоточены на Аиде. Впрочем, Аида беспокоила не только ее, но и Фатиму. Совсем недавно они были главными соперницами, поскольку у них обеих были сыновья, претендующие на богатства паши. Теперь они обе не сводили глаз с Аиды.
То, что одна девушка провела с пашой три ночи подряд, при этом не покидая его покоев даже днем, было очень необычно и указывало на то, что Аида произвела впечатление на пашу.
Более того, за такое время она действительно вполне могла забеременеть. Таким образом, за ней настороженно наблюдали не только Николь с Фатимой, но и все остальные обитательницы гарема.
Я сама не поняла, что меня разбудило. Приоткрыв глаза, я увидела месяц убывающей луны, заглядывающий в окно спальни. Мне почудилось, что над одним из диванов в углу комнаты склонилась какая-то фигура. Но тут меня опять сморил сон, а утром я уже ничего не помнила.
Однако наутро в гареме поднялся переполох. Исчезли рубиновые серьги Аиды. Она напомнила нам о том, что ожерелье все время было на ней, но серьги она клала в футляр рядом с диваном.
Рани вошла в спальню и потребовала сообщить ей, что случилось. Аида была вне себя от ярости. Она визжала и обвиняла в воровстве всех подряд. Если ей немедленно не вернут ее прекрасные серьги, она пожалуется паше. Он не потерпит воровок в гареме. Он велит нас всех выпороть и выгнать прочь. Если пропажа не обнаружится, она попросит пашу нас всех наказать.
Рани очень разгневалась.
— Маленькая дурочка, — прокомментировала Николь. — Разве она не знает, что ей не следует настраивать против себя влиятельных людей? Неужели она уверовала в то, что стала такой важной птицей, что может обойтись без чьей-либо поддержки?
Спальню тщательно обыскали, но серьги так и не нашли.
Фатима заявила, что это так оставлять нельзя, а значит, необходимо обыскать даже детей. По ее мнению, некоторые дети рождаются с воровскими задатками, и даже если окажется, что серьги взял Фейзал, она позаботится о том, чтобы его сурово наказали.
Рани заверила, что серьги все равно найдутся. Им просто некуда было исчезнуть. Воровство украшений было бессмысленным занятием, потому что не представлялось ни малейшей возможности покрасоваться в украденном.
Мы с Николь гуляли в саду.
— Так ей и надо, — пожала плечами Николь. — Наглая дурочка. На что она вообще рассчитывает?