И в тот день, когда у меня началась течка, он выпустил своих демонов на волю.
Я помнила этот день как сейчас: стояла теплая осень, я вернулась со школы, потому что у меня началась температура. Мне казалось, что, только дотронувшись до лба, рука могла истлеть до самого основания, но ладонь была ужасно холодной — как окно зимой.
Открыла дверь и тут же столкнулась нос к носу с Клаудом. Он стоял в коридоре и держался за стену. Весь его вид говорил о том, что он только что пробежал стометровку, не меньше: глаза лихорадочно блестят, руки дрожат, рот открыт, а ноздри раздуваются как у быка на корриде.
— Где ты была? — прошипел он.
Я даже не стала отвечать: перед глазами все плыло, хотелось лечь и забыться сном.
— Я спросил! — вдруг взвизгнул он и в мгновение ока оказался возле. Тряхнул меня за плечо, и я ударилась головой о стену. Пестрая боль ослепила. Я зажмурилась, но не могла сказать ни слова, во рту будто перехватило дыхание.
И вдруг Клауд занес руку над моей головой и влепил мне пощечину. Удар оказался такой силы, что я снова приложилась головой о стену, а по рассеченной губе побежала струйка крови.
— Никто не разрешал тебе выходить в таком виде из дома, сука! — взвизгнул он и потащил меня за собой. Я следовала за ним как безвольная тряпичная кукла, ударяясь по пути о мебель, диваны, столы, разбив несколько декоративных ваз. Перед глазами все плыло, голова жутко кружилась, вдобавок низ живота начало крутить. Я попыталась остановить Клауда, но из горла выходит только стон, на который он не обращал внимания.
Вдруг он остановился перед дверью в подвал, нагнулся, достал ключ из-под половика, распахнул дверцу и втолкнул меня вовнутрь. Я практически кубарем слетела вниз по лестнице, считая спиной, руками, ногами ступени, что вели вниз. От боли и страха я уже ничего не понимала, кроме того, что происходит что-то ужасное.
Клауд резко поднял меня на ноги, встряхнул несколько раз, и я открыла глаза. Передо мной было чужое лицо незнакомца: глаза горели красным, рот изогнулся в нелепой страшной ухмылке, руки сжали предплечья как будто тисками.
— Будешь наказана, — прошипел Клауд и толкнул меня назад. Запнувшись ногой о перекладину, я полетела задом вниз и упала на четвереньки и тут только поняла, что произошло. Клауд запер меня в железной клетке.
Меня. В железной. Клетке.
Внутри будто развернулось цунами, закрутился ураган, я заметалась по маленькому пространству, пытаясь открыть дверь, которая уже была закрыта на ключ. А Клауд, похожий в темноте подвала на демона ночи, только смотрел и забавлялся, наблюдая над моими безуспешными попытками выбраться. Я царапала пальцами прутья клетки, выла раненным зверем, но уже тогда понимала своим воспаленным мозгом, что помощи ждать неоткуда.
— Моей волчице не пристало крутить хвостом во время течки перед другими! — вдруг яростно крикнул он и, развернувшись, в два пряжка поднялся к двери подвала.
Не веря в то, что он мог оставить меня одну тут, в темноте, в клетке, я завыла. Тугая боль в низу живота отдалась ударами тысяч иголок.
Вдруг дверь в подвал отворилась, впустив в это царство тьмы уголок света. Я замолчала: решила, что Клауд одумался и сейчас сделает то, что от него жду: откроет клетку и выпустит меня на волю. Но то, что произошло дальше, не укладывалось в моем понимании жизни, и навечно отпечаталось в мозгу: Клауд провел воду из сада в подвал. Тонкая кишка зеленого шланга, которым я поливала траву во дворе, извивался, будто бы протестуя, но Клауд с усилием затащил его в подвал. Разворачивая кольца зеленого садового шланга, он подошел ко мне вплотную, и, глядя прямо в глаза, прокрутил колесико, выпустив на волю холодную воду.
Из-за жара, который выжигал меня дотла, удар холодной воды показался мне лезвием стального ножа, который разрезал плоть на куски. Медленно и неторопливо. Я визжала, извивалась в углу клетки пытаясь спастись от натиска этой ужасной кары, но ничего не получалось: струи воды били меня холодом по горячему снова и снова. И все это время Клауд прожигал меня своими покрасневшими глазами, периодически заливаясь хохотом.
Экзекуция длилась три дня. Спустя вечность он пришел за мной, по колено в воде, которой накопилось в подвале от его жуткого развлечения, и взвалил на плечо и вытащил наружу.
Увидев дневной свет, мне показалось, что я умираю, будто бы свет в конце туннеля звал и манил меня. Клауд ударил меня несколько раз по щекам, чтобы я пришла в себя, подождал, пока я откашляюсь от ледяной воды, которая уже стала частью меня, и сказал:
— Жду — не дождусь твоего совершеннолетия.
Все эти два года я пыталась бежать, взывала к его разуму, разуму его отца, альфы стаи, но безрезультатно. Бесправная волчица ничего не могла сделать против воли единственного сына альфы. И это повторялось из раза в раз, из месяца в месяц. До дня нашей свадьбы.
И потому сейчас, ощутив ростки приближающейся течки, я запаниковала. А что, если меня ждет продолжение этого кошмара?
С трудом вырвавшись из плена воспоминаний, я начала истерично дергаться, почувствовав, как верёвка на правой ноге соскользнула. Я справлюсь и с этим, козел.
Только я мысленно начала праздновать свою победу, как дверь распахнулась. В проеме двери стоял похититель — растрепанный, взъерошенный, с огромными глазами, покрытыми красными прожилками.
— Далеко собралась? — от его голоса мое сердце бухнулось в желудок.
Клауд
Я не сомневаюсь, что эту сучку найдут. Город не такой большой, а она довольно известная фигура — ее портрет растиражирован во всех газетах и сейчас транслируется по телеканалам. Даже самый тупой человек или оборотень рано или поздно заметит ее, передаст сведения куда нужно и я ее найду.
Найду и отымею так, что она забудет нахер свое имя. И мою фамилию, конечно.
Ненавижу ее. За все. За ее глаза, как у лани. За заячью кротость. За запах, сводящий с ума. За то, что, став моей, до конца принадлежать мне она так и не стала.
Я подозреваю, почему отец отдал мне ее. Наверняка он прихлопнул ее родителей на охоте, но как альфа стаи красиво разыграл эту карту, отправив нас в другой город, чтобы мы жили вместе как муж и жена. Сын альфы несет свой груз ответственности.
И я его нес! До совершеннолетия не тронул ее и пальцем. Даже во время течки, как бы ее запах не сводил меня с ума. Я воспитывал ее для себя и под себя. И что за это получил? Шкура.
Как только я заметил незнакомую флешку в своем компьютере, сразу напрягся. В этот день мэр получил письмо с угрозами, о том, что если он не отстранит меня от дел, то его делишки сразу станут известны государственным органам. Ему-то есть что терять: его жопу охраняю я. И в моем доме хранилась информация такого характера, что, обнаружив ее, можно было бы развязать войну немаленького масштаба.
Чужая флешка в моем доме. В моем кабинете. Мне нужно было точно узнать, кто ее вставил, но тут началась эта Ночь Справедливости и гости съехались все, как один, вовремя, смешав все мои планы.
На самом деле подумать на Амалию я не мог. Вернее, мог, но в самую последнюю очередь. Я достаточно держал ее в страхе, чтобы она могла запросто войти в кабинет. Шкура.
Я точно знаю, что сделаю с ней, когда найду: сначала я вырву ей ногти. Ее красивые, идеальные ногти, на которые она смотрит, когда я делаю ей внушение о том, как должна вести себя миссис Блэквуд. Потом я обрею ее волосы наголо. Ее красивые, каштановые волосы, которые пахнут, блять, также хорошо, как рай. А уже потом пущу в ход утюжок для волос, чтобы исправить ее идеальную внешность.
И в то время, когда я буду выжигать на ее лице свое клеймо, свою фамилию, я засуну ей между ног телефон и буду звонить на него постоянно, пока не сядет заряд батареи. Чтобы она знала. Чтобы она ЗАПОМНИЛА урок.
— Клауд, пора, — дернул меня за рукав Ларс — начальник охраны. — У тебя встреча с мэром. Ребята сами пойдут по следу.
Он промолчал, но я понял, что он хотел сказать: если найдут его. Потому что здесь не пахло волками и людьми. Мы учуяли аромат Амалии только потому, что здесь была ее одежда. Каким-то странным образом запах ее тела практически не ощущался, будто бы кто-то его стер ластиком или растворителем.
Я сплюнул под ноги.
— Если через три часа я не буду знать, где она, считай, что в твоем отряде не будет одного бойца, — при этих словах Ларс сморщился, будто откусил лимон. — Ты меня понял? Минус один боец.
Бросив ему в лицо эту угрозу, развернулся и уселся в машину. Завел двигатель и медленно отъехал от заброшенного дома. Терпеть не могу слабость. Особенно когда ее показывают сильные, молодые оборотни. Вот пусть побегают, поищут, покажут, на что способны, за что получают жалованье и не только.
Ларс проводил меня потемневшим взглядом, как только я вывернул руль, перевоплотился в волка и тут же бросился назад, к дому, разыскивая малейшие детали, которые могли бы натолкнуть его на след.
Блять, не вовремя все это, не вовремя. Скоро в Лейстауне начнутся выборы, и мне нужно быть блистательным оппонентом этого мешка с костями — нынешнего градоначальника. Но если я не найду Амалию и не утрясу проблему с компроматом, не видать мне кресла главного в городе как своих ушей.
Я потер затекшую шею и выправил автомобиль на прямую дорогу. Снова проезжая мимо заградительного забора, поставленного чокнутым Лесником, сложил пальцы в известной фигуре — показал ему фак. Он в ответ только блеснул своими покрасневшими глазами из окна, не рискуя выходить на свет. Мудак.
Как только я займу место мэра, тут же снесу к чертям эти заборы, и сделаю жизнь оборотней главнее жизней людей. Больше мы не будем скрываться от дневного света, пряча свою звериную сущность в таких заграждениях, как эти маленькие леса, которые охраняют ебанутые егеря.
Телефон пиликнул, принимая сообщение, когда я уже подъезжал к мэрии.
«Мы вышли на след. Они далеко. Выслали людей» — Ларс сообщал сведения коротко и по делу. Даже не сомневался в обратном: начальник охраны знал свое дело и выполнял его превосходно, у меня даже шевельнулась мысль наградить его небольшой премией.