Но ничего. Придет время…
Жму лапой на тайник в траве и ворота открываются. Отлично. У меня есть ровно три секунды, чтобы прошмыгнуть в охраняемую зону. И этого времени мне хватает.
Раз — добегаю до ворот, по которым пущено электричество.
Два — делаю шаг вовнутрь.
Три — слышу, как они резко с лязгом закрываются за мной, чуть не задев кончик хвоста.
Четыре — уже на человеческих ногах шагаю к гостевому домику, где меня ждет душ и вечернее платье. Выбранное, конечно же, Клаудом.
Стряхиваю с себя липкое чувство пережитого унижения, включаю воду в кране такой же горячей, как содержимое котла в аду, и встаю под струи кипятка. Вода обжигает кожу, и я тру гелем для душа руки, грудь, шею с едва заметным затягивающимся шрамом, чтобы смыть с себя этот ужас ночи — последствия любви моего дикого мужа.
Запрещаю себе плакать, потому что красные глаза его еще больше раззадорят, и он снова начнет издеваться, куражась над моей слабостью.
Смываю с себя унижение, грязь, боль и ужас, страх и ненависть.
И вдруг слышу, как щелкает замок в двери. О нет. Клауд расправился с оленем быстрее, чем я ожидала, и он снова здесь, и мы слова наедине. Торопливо поднимаю ногу из-за бортика душевой кабины, тянусь за полотенцем, но застываю в немыслимо неудобной позе.
Клауд, обнаженный, грязный, весь в крови и земле, довольно ухмыляется.
— О, милая моя. Я рад, что ты решила меня дождаться. Ты знала, что мне нужно угощение.
Он будто бы мурлычет, но глаза его опасно блестят. Хватаю пушистое белоснежное полотенце и прижимаю к груди, чтобы хоть как-то прикрыть наготу, его возбуждающую. Но ему все равно.
Он берет меня за руку, отводит ее в сторону, нажимает на местечко под ладонью и пальцы сами собой разжимаются, отпустив полотенце. Ткань падает на пол, к его черным от земли ногам.
— Пойдем, — нежно приказывает он мне и я не могу ослушаться. Он снова включает воду, одной рукой регулирует температуру, встает в душевую кабину, и тянет меня за собой. Я перетекаю за ним, как ртуть, молчаливая и покорная — если он поставит мне сейчас от злости синяки, их не прикрыть платьем, настолько оно открытое.
— Милая моя, — шепчет он мне в волосы, вспенивая в руках гель для душа. — Ты ведь знаешь, как я тебя хочу?
Опускаю глаза. Вода, смывая с его тела налипшую грязь, освобождает его тренированное тело, но внизу становится серой. Намыленной рукой он оглаживает свою грудь — бицепсы играют под белой пеной — а второй проводит по поднявшемуся члену. Вперед — назад. Головка ныряет, пропадая в кулаке, и снова показывается, а я не могу поднять глаза на него, потому что боюсь, что он прочтет всю ненависть, которую я к нему питаю.
— Всегда хочу, — мурлычет он, дотрагиваясь до меня, пробуя на вес сначала правую грудь, потом левую. — Только тебя.
Его движения чуть ускоряются, и я молю Луну, чтобы на этом все и закончилось. Но нет. Не в этот раз. Он встает под струи душа, и вода мягко скользит по его поджарому телу, скользя по каждому изгибу, каждому шраму, каждой напряженной мышце.
Он берет меня за руку, сжимает вместе с моей ладонью свою на своем члене и задает ритм движения. Вперед — назад.
— Медленнее, малышка, — шепчет в ухо, придвигаясь ближе, ближе, до тех пор, пока наши тела не впечатываются друг в друга. Как только мои соски скользят по его торсу, он резко выдыхает сквозь зубы от напряжения. Облизывает пальцы второй руки и медленно вводит в мое лоно, растягивая.
Другой рукой начинает оглаживать тело, уделяя особое внимание груди- большой размер его фетиш. Немного скручивает соски, наблюдая, как они выпрямляются под его руками, после чего наклоняется и начинает выцеловывать мою влажную от воды шею, плечи, ключицы, а потом поднимается и начинает терзать мои губы поцелуем. Резким, жадным, напористым. Его пальцы все еще во мне, и вот он медленно вынимает их, отстраняется и облизывает, глядя огромными глазами, практически без зрачков, на меня. Ухмыляется, а потом медленно приподнимает над полом, заводит мои ноги себе на поясницу и медленно опускает на свой эрегированный член.
Входит медленно и осторожно, ловя каждое движение, каждый вздох из моих уст. Нежными поцелуями покрывает лицо, губы, и двигается настолько медленно, насколько позволяет его несдержанная натура.
А потом запрокидывает голову, взметнув короткими волосами брызги вокруг себя, и рычит, резко и до конца насадив меня на себя. Кончая, он не чувствует своей силы: пальцы на бедрах оставят синяки, за которые, знаю, он снова поднимет на меня руку.
Вдруг опускает голову. Целует, улыбаясь. Ставит меня на пол.
— Твое платье ждет тебя, поторопись, — говорит уже без тени похоти или только что пережитой страсти. Выходит из душевой комнаты, вытирая на ходу мощное тело.
А я действительно тороплюсь, чтобы не прогневить его: снова включаю обжигающе — горячий душ и быстрыми движениями смываю с себя следы его страсти. Его звериной страсти.
Алекс
Самка ускользнула, но я и не надеялся на победу: после удара с оленем все еще звенит в ушах. Но зато я точно понял, что мне нужно делать. Клауд просто помешан на своей жене. Это запредельное чувство: даже не добив оленя, он уже бежит назад, за ней, к ней, оставляя на своем пути следы крови животного. Хотя какой хищник бросит свою жертву на полпути?
Теперь я уверен, что Амалия — его настоящая боль, Ахиллесова пята. Волк, который бросит добычу во время охоты, просто одержим волчицей, и я использую это открытие против него с огромным удовольствием. Прежде чем уничтожить его физически, я раздавлю его морально, как комара на руке.
Клауд ныряет в тот же проход, что и его жена, и я вижу сквозь прутья, что он пропадает в домике, стоящем отдаленно от большого, освещенного замка, в котором играет музыка и в больших окнах видны силуэты людей, освещенные электрическими лампами.
У меня есть еще один туз в рукаве.
Бреду на волчьих лапах к дороге, и достигнув цели — старого «Форда» — ныряю в салон уже человеком. Очень быстро переодеваюсь в фирменную одежду, разглаживаю синие брюки ремонтника, застегиваю куртку, на голову — козырьком по самые глаза — натягиваю бейсболку. Хотя, если честно, я мог бы пойти к охранникам Клауда и просто в спецовке — всем известно, что люди в форме не запоминаются. И даже такие вышколенные волки, что стоят сейчас на воротах, скорее всего, даже не догадаются осмотреть мой грязный «форд» так, как нужно.
В завершении перевоплощения обрызгиваю себя из баллончика, похожим на простой мужской дезодорант, спецсредством, которое отбивает запах оборотня, и таким образом становлюсь самым простым, незаметным человеком в мире.
Прыгаю за руль, и медленно подъезжаю к черному входу коттеджа Клауда.
— Стоп! — огромная гора мышц ударяет по дверце машины, и я послушно останавливаюсь. Протягиваю через открытое окно документы. Он проверяет их, чешет лоб, принюхивается, но возвращает бумаги.
— Воду привез, как заказывали, — киваю я назад. Оборотень глядит на надпись «Water» на боку «форда», послушно убирает руку от автомобиля. Потом машет рукой своему напарнику, и тот открывает железные кованые ворота. Пост КПП благополучно пройден, но я готовлю себе и путь отступления. — Да можешь и не закрывать, я мухой: туда — обратно.
Мужики ржут, но ворота закрывают — четкие инструкции.
Паркуюсь почти возле маленького дома, где скрылись Клауд с Амалией. Подхожу к небольшому окну, и, аккуратно встав на цыпочки, заглядываю вовнутрь.
Там, в полутемной комнате, освещенной лишь одним бра, проходит настоящее представление. Но сначала я не вижу людей — только две тени, неясные, четкие, неровные, они кружат по стенам в неярком свете оранжевой лампочки.
А потом на арену выходят и обладатели призрачных теней. Клауд, уже полностью собранный, одетый в темный костюм с белоснежной сорочкой, помогает своей жене облачиться в платье. Она стоит посередине большой полупустой комнаты, как статуэтка богини Афины, такая же цельная, наполненная, ослепительно красивая. Клауд завороженно оглаживает ее большие налитые груди, приподняв сначала левую, потом — правую, отметив вес каждой; проводит рукой по тонкой руке, легонько трогает ключицы; двумя пальцами «проходит» человечком по впалому животику; легко касается кончика носа.
Амалия полностью обнажена, из одежды на ней только обувь — кроваво-красные босоножки на золотой шпильке. И я, честно говоря, зависаю, забывшись, на совершенном великолепии ее молочно-белого тела. Округлые линии груди, бедер, резкие — шеи, рук, ног. От нее веет таинством и не может не возбуждать.
Тени от Клауда, кружащего над ней, собственная тень девушки, когда она поворачивает свой подбородок в противоположную от мужа сторону, отблеск оранжевого бра придают ее фигуре какую-то мистическую составляющую. Она невероятно прекрасна, и я понимаю Клауда, почему он прячет свою жену от другого мира, не давая той даже самостоятельно отправиться за покупками. Чертову ублюдку повезло и тут, но я помогу ему осознать свою никчемность.
Клауд так увлечен процессом, что даже не ощущает, что кто-то наблюдает за ними.
Он берет с большой кровати шелковую длинную ткань и подносит ее к жене. Разворачивает ее, и я понимаю, что перед ней платье. Он встает перед женой на колено, расправляет материю, и она, оперевшись на его плечо, вступает в круг платья, в этом освещении больше похожего на пламя костра. Убедившись, что девушка устойчиво стоит, он поднимает его вверх, медленно, дюйм за дюймом закрывая тело своей великолепно сложенной жены от внешнего мира.
На шее он завязывает две ленты большим бантом и расправляет их концы на обнаженной спине. Ее грудь полностью закрыта до основания шеи, позади струятся остатки красного банта. Девушка прекрасно выглядит, с этим убранными в высокую прическу волосами, сережками, похожими на крылья огромных бабочек, узким стильным платьем. Она похожа на богиню или женщину из высшего общества, кем, впрочем, и является. Но только я знаю, что под платьем этой принцессы ничего нет.