— Я ищу тебя, — выдавила, с трудом ворочая разбухшим языком.
— Эта дверь обычно закрыта. Ты знаешь правила, — низким, рокочущим тоном сказал Клауд, и я задрожала.
Черт, черт! Все не так. Все совершенно не так, как я планировала, как мечтала и как думала последнее время.
— В зале тебя не оказалось, — соврала я, медленно обходя стол.
— Конечно не оказалось, потому что я шел за тобой, надеясь улучить момент, чтобы провести его со своей женой. И что же я вижу? Она сама идет туда, где точно знает, что ее ждет наказание!
Он вальяжно, словно хищник, шагнул из полутьмы коридора в кабинет. Мое сердце забилось сильнее, и по его довольной ухмылке я поняла, что он слышит его испуганный перестук. Слышит терпкий аромат моего страха, знает, что давит своим присутствием сильнее, чем мраморная плита могилу.
— Наказание? О чем ты, Клауд? — прохрипела, стараясь сделать голос сексуальнее. — Я всегда мечтала заняться сексом с тобой здесь. На письменном столе. Среди твоих бумаг и твоих бесконечных отчетов, за которыми ты проводишь так много времени.
— Сексом? — он недоверчиво изогнул бровь и повел носом, будто принюхиваясь, проверяя степень моего мнимого возбуждения. — Не думал, что моя рутина может тебя заинтересовать.
Несмотря на его показательно безликие слова, было видно, что он заинтересован в том, чтобы повторить то, что было уже несколько раз за эту ночь: Ночь Справедливости всегда возбуждающе действовала на него, он не мог противостоять ее кровавой магии, доказательству собственного величия.
— Очень даже может, — шагнула я к нему на цыпочках, чтобы тело подобралось, приняло формы соблазнительнее, чем если бы я была босиком.
Я подошла к нему вплотную. Прильнула всем телом так, чтобы попка уперлась в его пах, как бы заигрывая. Он сжал руками талию, осторожно коснулся губами шеи, не давая возможности оставаться в трезвом рассудке. Горячим дыханием опалил мою шею.
Клауд повернул меня лицом к себе и окинул нежным взглядом. Я знала, что он видит сейчас: молодая упругая грудь прикрыта только тканью платья и так и манит впиться в нее губами. В глазах горит нескрываемое желание, и поэтому он раздумывал: взять как обычно — грубо и без прелюдий, или вкусить сладость кабинета — единственного места, не опороченного сексом, и заняться этим медленно и спокойно.
Решение он принял как всегда очень быстро.
Нежно обхватив шею рукой сзади, притянул к себе второй за талию, настойчиво впился губами в горячие губы.
"Хочу " — простонал его внутренний волк.
Язык Клауда бескомпромиссно проник внутрь моего ротика, нашел язык. Поцелуй превратился из нежного в страстный и настойчивый, не терпящий возражений.
Он прижал меня телом к стене. Потянул за концы красного банта, на котором и держалось платье, которое он самолично надел на меня буквально несколько минут назад.
Шелковая ткань послушно поползла вниз. Его губы дошли до ключицы, платье спало на пол, оставив тело незащищенным и открытым для любых посягательств. Он впился губами в грудь. Обхватив сосок губами, несильно потянул за него.
Тут же Клауд повернул меня лицом к своему письменному столу. Столешница как раз приходилась на уровень, где ножки открывали вход в запретное место. Надавив на спину, он заставил меня лечь на стол, не произнося ни звука.
Он достаточно нежно, даже скорее задумчиво, провел рукой по спине, сжал обнаженную попку. Если бы сейчас на мне были трусики, он бы точно их порвал, со стоном, с волчьим рыком, как обычно делал это в нашей спальне или в лесу.
Я услышала звук расстегиваемой ширинки. Это заняло буквально секунду, и вот головка его члена уже рядом. Он провел им по моим губкам, как бы дразня.
— Ты же знаешь, что ты моя? — сказал в воздух, как обычно перед сексом.
Он положил руки на бедра, вошел сначала медленно, неглубоко, начал двигаться, пытаясь проникнуть с каждым разом все глубже.
Попутно вытащил из прически несколько шпилек, и волосы упали волной на обнаженную спину. Клауд сделал так, как любит больше всего, так, как чувствует мое подчинение в полной мере: собрал волосы в хвост и намотал на кулак, чтобы отдаться животному чувству, разрывающему его изнутри.
Он застонал. Даже не оглядываясь назад, я знала, что происходит: он с удовольствием рассматривает меня, мое тело, покорное ему. От этой картины его голос, стоны становятся громче, отдают пульсацией в член.
Нежные движения стали быстрее, яростнее, и вдруг он навалился всем телом на меня, распластав по столу. Как только вершинок груди коснулся холодный мрамор стола, я резко вздохнула. Приняв этот стон за отзвук удовольствия, Клауд замер во мне, содрогаясь в древних, как мир, судорогах.
Закончив, он оставил поцелуй между лопаток, в холке, как бы поставив отметину, и вышел из меня. По ногам потекли капли его недавнего удовольствия.
Клауд достал из ящика стола влажные салфетки, протянул мне пачку, а сам быстро привел себя в порядок и вышел в коридор.
Обернувшись, резко бросил:
— Не задерживайся. И не броди в доме одна. Ночь Справедливости еще не закончилась.
— Не буду — буркнула, поднимая помятое платье с пола и отмечая, куда закатилась предусмотрительно брошенная флешка. — Не буду.
Алекс
Я вернулся в зал раньше Клауда — еще не хватало того, чтобы быть застигнутым врасплох. Резко стянул куртку с надписью «Water», оставшись лишь в одной белой рубашке. Практически вжался в стену, прошел вдоль столов и взял первую попавшуюся маску.
Резко натянул картонку на глаза, спрятав половину лица. Аккуратно принюхался к себе: не пробивается ли мой настоящий запах сквозь парфюмерную преграду. Но пока все было спокойно. Можно было внутренне приготовиться, потому что ждать осталось совсем недолго: буквально через несколько минут кончится Ночь Справедливости, настанет новый день.
Клауд вошел в зал и сразу направился к мэру: видимо, боялся оставить его одного. Через несколько мгновений в зал прошествовала миссис Клауд — Амалия. Она медленно обвела глазами помещение, увидела в углу комнаты приятельницу мэра, резко сморщилась, и направилась к бару, явно решив выпить перед неприятным разговором.
Это мой шанс!
Я резко выхватил фужер с шампанским из рук проходившего мимо официанта, и практически побежал к Амалии навстречу. По пути подхватил поднос, и, в тот момент, когда она только подняла руку, привлекая внимание бармена, я резко поставил фужер с напитком на серебряную подставку, влив несколько капель наркотика в шампанское.
Черт знает, сколько нужно было капать гамма- гидроксибутирата, я плеснул почти половину флакона. Лишним не будет.
Амалия даже не смотрела на меня. Она глядела за мою спину, на мужа, а потому выпила шампанское залпом. Я облегченно вздохнул: ее волчий нюх не успел распознать опасность, поскольку мозг был занят перевариванием совершенно другой информации.
Она резко поставила фужер на поднос, от чего тот громко звякнул, и посмотрела мне прямо в лицо. Я понял: наркотик начал действие. Ее взгляд затуманился, губы раскрылись, дыхание стало резким и нечетким.
Еще несколько мгновений, и она будет моей, но эти мгновения нужно выдержать!
— Я вас видела, — вдруг прошептала Амалия, и от ее нежного низкого голоса по спине пробежал холодок. — Вы были в коридоре. А теперь — здесь…
Я кивнул, не отрывая глаз от нее, держа ее в лассо своего пристального внимания.
— Вы не простой работник, — она немного пошатнулась на каблуках, и немного пьяно приподняла руку, указательным пальцем уткнувшись мне в грудь. — У вас какая-то цель…причина, почему вы здесь.
Я снова утвердительно кивнул, моля Луну, чтобы в этот момент Клауд не прислушивался к тому, что говорит его женщина.
Минутные стрелки на огромных часах над входом в зал, наконец, зашевелились, двигаясь в нужном направлении. Отсчет пошел на секунды.
— Нам с вами нужно уйти, — сказал я ей твердо. — Только вы и я.
Наркотик оказался чересчур хорошим. Амалия послушно кивнула и облизнула губы. Черт знает, что она подумала, но я бы очень хотел фигурировать в этот момент в ее мыслях в главной роли.
Я отставил поднос в сторону, резко достал из кармана «глок», прижав его к груди, а другой рукой ухватился за ладонь Амалии. Узенькая, маленькая ручка тут же утонула в моей большой руке. Девушка сжала пальцы и этот жест на секунду задел что-то в моей душе. Будто бы колокольчик звякнул: чистый, мягкий, спокойный.
Но тут минутные стрелки встретились с часовыми, и я, наконец, вздохнул. Час икс!
Ночь Справедливости завершилась.
На залу резко обрушилась тишина, часы загорелись неоновым светом, а потом также резко все пришло в движение. Вокруг захлопали люди, завизжали радостно, зашумели. В разных углах начали взрываться хлопушки и петарды, оркестр грянул какую-то невозможную какофонию. Прозрачные двери из зала в парк раскрылись сами собой, и толпа хлынула на воздух, будто овцы из загона. Было похоже на то, как люди отмечают Новый год. Хотя, судя по тому, какой великосветский сброд пригласил Клауд к себе под охрану от зверств улицы в Ночь Справедливости, они правда отмечали еще несколько месяцев вольготной и разбойничьей жизни.
Едва только секундная стрелка отлепилась от часовой, только Амалия успела моргнуть, как я тут же взвалил ее себе на плечо и понесся с быстротой кометы вон отсюда. Я ждал этого переполоха: когда все кругом начали увлеченно праздновать торжество жизни, я уже бежал со своей ношей к заднему входу, где был припаркован мой старый «форд».
Резко распахнул заднюю дверь, бросил в нутро автомобиля ничего не понимающую девушку и тут же начал действовать. Шнурком от кроссовок связал ей руки за спиной, оторвал кусок рукава рубашки, засунул ей в рот и вторым шнурком укрепил кляп, завязав его на голове.
Из бардачка вытащил свой специальный дезодорант, обрызгал с ног до головы свою ношу, чтобы отбить ее настоящий запах — аромат самки, пшикнул несколько раз на себя на всякий случай, и рухнул за руль.