Оба занимались беспокойным российским «хозяйством». Именно это стало сутью их отношений, это нашло отражение в стиле и содержании писем Екатерины — рачительной хозяйки, «матери» к Потемкину — своему доброму хозяину, «батиньке», «папе»: «Между тобою и мною, мой друг, дело в кратких словах: ты мне служишь, а я признательна, вот и все тут... Дай Боже, чтоб полки, идущие на Украину, могли скорее степь перейти; прикажи-тко, барин, когда тебе удобно будет, по степи на каждыя двадцать верст сделать сарай ли корчму».
А благодарность ее, «матушки», «хозяйки» (так он называл ее в письмах), достижениям и усердию «бати» в делах не знало границ: «Нет ласки, мой друг, которую бы я не хотела сказать вам, вы очаровательны за то, что взяли Бендеры без потери одного человека». В письмах государыни лейтмотив — постоянная забота о здоровье Потемкина: «Здоровье твое в себе какую важность заключает, благо империи и мою славу добрую, поберегись, ради самого Бога, не пусти мою просьбу мимо ушей, важнейшее предприятие на свете без тебя оборотится ни во что». И еще один рефрен: «Не опасайся, не забуду тебя», в том смысле, что врагам твоим не верю, кредит твой надежен и за будущее будь спокоен.
Не всегда они могли найти общий язык. Камердинер Потемкина вспоминал: «У князя с государыней нередко бывали размолвки. Мне случалось видеть, как князь кричал в гневе на горько плакавшую императрицу, вскакивал с места и скорыми, порывистыми шагами направлялся к двери, с сердцем отворял ее и так ею хлопал, что даже стекла дребезжали и тряслась мебель».
В 1791 году светлейший приехал в столицу и устроил государыне грандиозный праздник в своем новом дворце — Таврическом. Потом он вернулся в любимую Новороссию. По дороге его мучили скверные предчувствия. Вскоре он заболел и умер в октябре 1791 года прямо на степной дороге. Последнее, что он увидел в жизни, — это яркие звезды юга, ставшего благодаря ему русским. С глубоким чувством написал Гавриил Державин свой «Водопад» — эпитафию Потемкину:
Се ты, отважнейший из смертных!
Парящий замыслами ум!
Не шел ты средь путей известных,
Но проложил их сам — и шум
Оставил по себе в потомки,
Се ты, о, чудный вождь Потемкин!
Потух лавровый твой венок,
Гранена булава упала,
Меч в полножны войти чуть мог,
Екатерина возрыдала!
Полсвета потряслось за ней
Незапной смертию твоей!
Действительно, постаревшая Екатерина была в отчаянии — обрушалась главная опора ее царствования. Но потом тоска прошла — старость почти равнодушна к смерти, да и новый фаворит Платон Зубов был забавен. Тело светлейшего даже не повезли в Петербург, а похоронили в Херсоне. Возле государыни вились многочисленные молодые фавориты, но и они через какое-то время торжества оказывались в отставке. И все потому, что они не соответствовали тем высоким критериям, которые она предъявляла к своим избранникам. Так случилось, что всю свою жизнь Екатерина искала родственную, близкую душу, человека, который мог бы понять и оценить ее, но так и не находила. С годами, особенно к старости, эти поиски выражались в болезненном увлечении юными кавалерами, из которых она хотела воспитать того идеального мужчину, к которому всегда стремилась и образ которого рисовала в своем воображении.
Ей казалась, что всесильная «педагогика сердца» и личного примера, общие интересы, возвышенные мысли, которыми они будут обмениваться, сумеют воспитать из такого увлеченного ею юноши (ведь разница в возрасте не имеет никакого значения!) совершенного человека. Но все эти попытки заканчивались провалом: ее избранники оказывались один ничтожнее другого. А. Римский-Корсаков, А. Ланской, Платон и Валериан Зубовы были по своей сути блудливыми альфонсами, притворялись, стремясь угодить «старухе» в ее стремлении «воспитать» их.
Но хуже другое — все эти «педагогические опыты» делали великую императрицу посмешищем в глазах подданных, всего мира. Она же, искренне увлеченная каждым новым фаворитом, как она писала, «дитятей», не замечала этого. Что же произошло с этой прежде живой, умной, ироничной женщиной, насмешницей и прагматиком? Вероятно, под влиянием возраста в психике императрицы произошли какие-то разрушительные изменения, незаметные ей самой. Действовала на нее и разлагающая душу человека многолетняя абсолютная власть, официальное почитание ее личности. Она перестала видеть себя со стороны и, проходя мимо собственного мраморного бюста, уже не прыскала от смеха над своим «нахальным видом».
Но и не это главное. Ее вечно молодая, жаждущая любви и тепла душа сыграла с ней дурную шутку. Екатерина не хотела примириться с надвигающейся старостью, она хотела быть молодой вечно. Мальчики, все эти «милашки», «чернушки», были нужны ей не сами по себе. Когда читаешь ее письма о Корсакове, Ланском или Зубовых, кажется, что в ее сознании они сливаются в некий единый, несуществующий образ, наделенный идеальными чертами и достоинствами — теми, которые ей нужны для искусственного поддержания вечной молодости и неувядаемой любви. Рядом с ними она чувствовала себя молодой. И неважно, что этих юношей, как весенние цветы в вазе, часто меняли, аромат весны для нее сохранялся. Но неумолим закон природы — всему свое время, и Екатерина не сумела остановить приход старости, примириться с ее господством. Поэтому и выглядела в глазах других жалкой и смешной молодящейся старухой.
Тяжелыми, неровными были отношения Екатерины с сыном, великим князем Павлом Петровичем. Сразу же после рождения его отняли у матери, он воспитывался в покоях императрицы Елизаветы, не привык к матери и впоследствии не испытывал к ней глубоких сыновних чувств. Пожалуй, именно тогда мы можем усмотреть ту первую, незаметную трещинку, которая потом превратилась в зияющую пропасть, разделившую навсегда Екатерину и взрослого сына, — ведь разлука матери с новорожденным ребенком становится страшной травмой для обоих. У Екатерины с годами возник отчетливый «комплекс кукушки», а в памяти и в подсознании Павла никогда не возникало первых ощущений теплого, нежного, может быть, неясного, но неповторимого образа матери, с которым живет почти каждый человек...
Щекотливые обстоятельства прихода Екатерины к власти, явное желание многих влиятельных людей видеть на престоле Павла I, а не Екатерину II, сделали сына соперником в глазах матери, породили желание отодвинуть его как можно дальше от престола и власти. Она не позволяла ему участвовать в государственной или иной деятельности, не препятствовала своим фаворитам оскорблять и унижать сына, сама крайне сурово выражалась о его способностях и не скрывала перед посторонними людьми своего пренебрежения к Павлу. Сын платил матери той же монетой. Краткие периоды дружелюбных отношений сменялись годами молчаливой, официальной холодности, взаимной подозрительности и недоверия.
Не стал близким для Екатерины и ее родившийся в 1762 году от Г. Г. Орлова сын Алексей, позже получивший фамилию Бобринский. Долгие годы он воспитывался в семье обер-гардеробмейстера императрицы Василия Шкурина (что не способствовало его развитию), а потом был отдан в Шляхетский сухопутный корпус. Он рос личностью ничтожной, влияние гениальной матери на нем никак не проявилось. Посланный учиться за границу, он предался там разгульной жизни, с трудом его вернули в родные пенаты, и фактически все царствование Екатерины он прожил под домашним арестом в своем имении.
После рождения у Павла Петровича и его супруги Марии Федоровны в 1777 году сына Александра Екатерина II отобрала Александра у родителей и стала воспитывать его сама. Так некогда поступила с Павлом императрица Елизавета Петровна. То же Екатерина проделала и со вторым внуком, Константином, родившимся в 1779 году. В те годы в Екатерине как будто пробудилось дремавшее до поры до времени материнское чувство, и она с необыкновенной горячностью и энергией взялась за воспитание внуков, окружив их трогательной любовью и заботой. Особенно восхищалась она Александром: «Я от него без ума и, если бы можно, всю жизнь держала бы подле себя этого мальчугана». Екатерина разработала специальную инструкцию воспитателям мальчиков, среди которых выделялся республиканец-швейцарец Ф.-Ц. Лагарп. Императрица намеревалась отстранить от наследования Павла и провозгласить своим преемником Александра. В письмах за границу она почти не скрывала этого. В сентябре 1793 году Екатерина поспешно женила шестнадцатилетнего внука на четырнадцатилетней принцессе Луизе Баденской (Елизавете Алексеевне). Ходили упорные слухи, что тогда она составила завещание в пользу внука, которое при вступлении Павла I на престол было тайно уничтожено.
В последние годы императрица во многом изменила политическим идеалам начала своего царствования. От прежней терпимости, либерализма, умения считаться с чужим мнением, юмора и самоиронии у Екатерины мало что осталось. Кровавая французская революция весьма ее напугала, она стала опасаться влияния масонов, над которыми ранее потешалась, начала преследовать их как заговорщиков. Она видела корни крамолы там, где раньше усматривала только благо, — в распространении западноевропейской литературы, европейского просвещения. Особую тревогу Екатерины вызывали события в соседней с Россией Польше, национальное движение в которой она воспринимала как якобинское, революционное. Прежде поощряемую ею издательскую деятельность просветителя Н. И. Новикова, драматические произведения Я. Б. Княжнина, выход в свет анонимной книги А. Н. Радищева Екатерина расценивала как посягательства на власть, как государственные преступления, как страшную угрозу безопасности монархического строя.
Особенно непривычно жестоко вела себя Екатерина в деле Радищева, сравнив его с Пугачевым. А ведь раньше многие мысли, высказанные автором в преступной, по мнению Екатерины, книге «Путешествие из Петербурга в Москву», были созвучны ее представлениям и идеям. Не без основания Радищев говорил, что раньше за эту книгу его бы похвалили, а не в Сибирь сослали.