Эти песни Нелединского-Мелецкого высоко ценили Карамзин, Жуковский, Пушкин. Он был украшением каждой компании — остроумнейший собеседник, образованный, начитанный, легкий и веселый человек. Словом, постепенно в Тверском дворце сложился интеллектуальный кружок, этакие «тверские Афины». И душой кружка стала Екатерина Павловна... Особое место в нем занял Николай Михайлович Карамзин. Его привез в Тверь Ростопчин, приходившийся родственником Карамзину, познакомил его с Екатериной Павловной, и Карамзин зачастил в Тверь в дом «тверской полубогини».
Здесь, в Твери, в салоне Екатерины Павловны, Карамзин начал читать отрывки из своей знаменитой «Истории государства Российского». Это был эпохальный научный труд, к тому же написанный легким для того времени языком. Иногда Карамзина принимали в «тверских Афинах» вместе с женой, он там жил подолгу и бывал в полном восторге от приема: «Только в нынешнюю ночь, — писал он приятелю из Москвы, — возвратились мы из Твери, где жили две недели как в волшебном замке. Не могу объяснить тебе, сколь великая княгиня и принц ко мне милостивы. Я узнал их несравненно более прежнего, имев случай ежедневно говорить с ними по нескольку часов во время наших исторических чтений. Великая княгиня во всяком состоянии была бы одной из любезнейших женщин в свете, а принц имеет ангельскую доброту и знания, необыкновенные в некоторых областях».
Карамзин так понравился Екатерине, что она предложила ему пост гражданского губернатора Твери. Но Карамзину все же была близка история, и он вежливо отвечал на заманчивое предложение: «Или буду худым губернатором, или худым историком». Уже тогда, в свои приезды в Тверь, Карамзин начал осваивать роль наставника царей. В салоне Екатерины Павловны велись разговоры о политике. Иначе было невозможно: как и в другие времена, Россия тогда стояла на перепутье — куда дальше идти и с кем. Карамзин высказывает мысли, согласные мнению Екатерины Павловны. А взгляды ее были между тем довольно консервативны. Это видно из переписки Екатерины Павловны и отзывов ее современников о великой княгине. По ее заданию Ростопчин сочинял записку об истории масонов в России. По тону этой записки видно, что ни автор, ни читательница мартинистов не уважали, считали, что они дурно влияют на государя... Слушая частое чтение глав «Истории» Карамзина, Екатерина предложила историку написать размышления о прошлом и будущем России. Тот согласился. Так появилась публицистическая «Записка о древней и новой России». История этого небольшого произведения Карамзина уникальна. Написанное в 1811 году, оно было опубликовано только в начале XX века. Но так получилось, что среди самиздата XIX века «Записка» Карамзина занимала одно из первейших мест, вместе с мемуарами француза Кюстина. Тогда не знать «Записку» Карамзина мог только невежда.
В чем же ее значение? В ней Карамзин оспаривал взгляды западников на историю России, полемизировал с политическими концепциями М. М. Сперанского. Многие места «Записки» важны для русского человека и до сих пор. Карамзин размышляет над тем, что реформы Петра Великого прервали развитие России, ее медленное, но поступательное движение к Европе. Карамзин был убежден, что Петр Великий «не хотел вникнуть в истину, что дух народный составляет нравственное могущество государств, подобно физическому. Сей дух и вера спасли Россию во времена самозванцев, он есть ничто иное, как уважение к своему народному достоинству, ничто иное как привязанность к нашему особенному... Искореняя древние навыки, представляя их смешными, хваля и вводя иностранные, государь России унижал россиян в собственном их сердце. А презрение к себе располагает ли гражданина к великим делам?.. Мы стали гражданами мира, но перестали быть в некоторых случаях гражданами России». Но все же, признает Карамзин, «сильною рукою дано новое движение России, мы уже не возвратимся к старине». Так о великом реформаторе никто в России еще не говорил.
Когда в марте 1811 года в Тверь приехал император Александр, он благосклонно слушал главы «Истории», а ночью, перед отъездом, Екатерина дала ему почитать карамзинскую «Записку». Это сочинение государю не понравилось: Александр был отъявленным западником, Россию не любил, взгляды Екатерины и Карамзина на ее прошлое и будущее не разделял.
При этом, в отличие от других членов семьи, Екатерина Павловна имела с Александром очень близкие, сердечные отношения и оказывала на него определенное (сколько это возможно в отношении со скрытным императором) влияние. Многие историки убеждены, что в немалой степени благодаря интригам Екатерины Павловны был свергнут и отправлен в ссылку первейший советник Александра, идеолог западнических реформ Михаил Михайлович Сперанский. Известно, что Екатерина, как и другие члены придворной камарильи, люто ненавидела этого поповича-выскочку, забравшего такую большую власть. Родовитая спесь соединялась в Екатерине Павловне с ожесточенным неприятием западнических идей Сперанского, с его желанием увести самодержавную Россию на путь конституционного правления. Была тут и месть разгневанной честолюбивой женщины: в 1808 году из Швеции приехало посольство приглашать на трон в Стокгольме Георга, но Сперанский уговорил государя отклонить это предложение — ситуация в Швеции была запутанной. А Катиш могла бы стать даже королевой!
Свержение Сперанского произошло накануне нашествия Наполеона в 1812 году, заслонившего все другое. Екатерина Павловна оставалась в Твери, организовывала народное ополчение, даже сформировала свой егерский батальон. На киверах солдат был помещен ее герб с короной. Екатерина потом писала: «Всего более сожалею я в своей жизни, что не была мужчиной в 1812 году!» Но и в Твери было много дел. Французы шли к Москве, Тверь и окрестные губернии с их водной системой оказались крайне важны для связи с Петербургом. Тверь вдруг оказалась ближним тылом, сюда хлынули потоком тысячи раненых. Катиш с мужем с головой ушли в заботы о них.
Отступление русской армии сильно огорчило Екатерину Павловну и ее друзей. Конечно, они обвиняли генералов в беспомощности, подозревали масонский заговор и даже осуждали императора. Осенью 1812 года Екатерина даже написала брату письмо, в котором фактически обвинила его в трусости, корила его за назначение главнокомандующим неудачника Кутузова и т. д. Император был вынужден отвечать ей и, в сущности, отчитываться перед сестрой в том, что он делал этим летом и осенью: «Перейду теперь к предмету, касающемуся меня гораздо ближе — моей личной чести. Если я доведен до унижения останавливаться на этом, то скажу вам, что гренадеры Малорусского и Киевского полков могут засвидетельствовать вам, что я не хуже всякого другого спокойно выдерживаю огонь неприятеля. Но мне... не верится, чтобы речь шла о подобной храбрости, и я полагаю, что вы говорите о храбрости духа. Останься я при армии, может быть, мне удалось бы убедить вас, что я не обделен и таким мужеством... После того, как я пожертвовал для пользы моим самолюбием, оставив армию, где полагали, что я приношу вред, снимая с генералов всякую ответственность, не внушаю войску никакого доверия. Ведь я поступил, как того желали...»
Конец 1812 года оказался трагичным для Екатерины: 27 декабря, заразившись во время посещения воинского госпиталя тифом, неожиданно умер Георг. От него у Екатерины к тому времени было уже два сына. «Я потеряла с ним все», — писала Екатерина Павловна. Она впала в глубокую депрессию, и ее увезли в Петербург... Так кончилась ее тверская жизнь, так закрылись тверские Афины...
А переписка Екатерины Павловны с братом продолжалась. Екатерина и Александр, разделенные расстоянием, оказавшись в одиночестве, будто заново обрели друг друга, будто влюбились друг в друга. К этому времени Александр разорвал отношения с фавориткой Марией Нарышкиной, а Екатерина никак не могла освоиться с печальным положением вдовы. Они переписывались так часто и писали так помногу, что письма их образовали огромный том. О чем эти письма? Обо всем, что волновало их, — не будем забывать, что век тот был тогда болтливый и многословный. Но, может быть, только в этой переписке с сестрой Александр раскрывается по-настоящему, становится искренним и даже беззащитным. Екатерина великолепно чувствовала брата, они понимали друг друга с полуслова. Впрочем, честолюбивая Екатерина была верна себе и в этой переписке проявляла склонности политика, мечтая играть свою особую политическую роль в Европе, благо победа над Наполеоном подняла престиж России и возвысила ее шансы занять место более высокое и почетное. Недаром, вслед за победоносной русской армией, вошедшей в Европу, Катиш уезжает из России и почти все время проводит в столицах западных держав — там теперь делается политика, там ей теперь место. В какой-то момент влияние сестры на политику Александра стало заметно для многих, и это беспокоило политиков — они знали, сколь решительна и пристрастна честолюбивая сестра царя. Особенно запомнился всем ее визит в Англию. Екатерина вела себя на островах как полномочный представитель императора, причем была высокомерна и капризна, не всегда считалась со своеобразными нравами Британии и сразу же нажила себе врагов среди английской знати. Когда же на остров высадился Александр, оказалось, что на все происходящее в Британии царь смотрел глазами своей сестрицы, которая регулярно сообщала ему подробности о «злокозненных британцах».
А жизнь шла своей чередой — Катиш была женщиной красивой, страстной. В Англии у нее начался скандальный и бурный роман с наследным принцем Вюртембергским Фридрихом Вильгельмом. Он так увлекся Катиш, что не ограничился обычной интрижкой, а развелся с женой и предложил руку и сердце Екатерине Павловне. Она подумала-подумала, а потом и согласилась. И вот в 1816 году Катиш стала женой наследника и в том же году — королевой Вюртемберга, хозяйкой Штутгарта. Наконец обосновавшись во вновь отвоеванном у жизни гнезде, она показала себя деятельной, энергичной и щедрой властительницей, изо всех сил стремилась, как и ее сестра Мария, стать для немцев своей, настоящей немкой (что, в принципе, было нетрудно: немкой была ее бабка Екатерина Великая, немкой была и ее мать). Как и все государыни того времени, Екатерина Павловна занималась благотворительностью, просвещением — даже создала в Штутгарте немецкий вариант Смольного института и, подобно своей бабке и матери, лично пестовала его. Как и другие дочери Павла I, она была образованна, воспитанна, ее окружали толковые, знающие люди. Впрочем, в ней не было развитого эстетического чувства и склонности к искусствам. Как-то, разговаривая с великим Гёте, она стала безапелляционно утверждать, что мало ценит искусства из-за их прагматической бесполезности, разве только хороша архитектура, благодаря которой строятся полезные сооружения и дома. Суждения эти не делали чести сестре и повелительнице Гёте Марии Веймарской, отличавшейся как раз тонким эстетическим вкусом. Но вообще-то Екатерина была особа активная, честолюбивая, с широкими планами, благо деньги из России в поддержку ее амбициозных проектов приходили большие. Она вообще лелеяла мечту сделать Штутгарт — в противовес Берли