– Рун? Извините, товарищ Мехлис... – смутился Воскобойников.
– Ничего... Как человек образованный, вы можете знать, что руны – это такие буквы, буквы скандинавских и древнегерманских языков. Руническая письменность – может, слыхали. Мы, признаюсь, вначале отнеслись к полученным нами из определенных источников сведениям без должного внимания, по-большевистски сочтя их вредным суеверием. Но, как потом выяснилось, просчитались и едва не сели в калошу. Вот, посмотрите, Станислав Федорович.
Мехлис вынул из ящика стола плотный черный конверт, в которых обычно хранят фотографии. Они там и были – три снимка заурядной вещицы, квадратика тусклого металла, на котором был выдавлен заковыристый угловатый значок. Вверху – дырочка, видимо, чтобы пропустить шнурок и носить на шее.
– Это и есть Руна. Но не простая Руна, а одна из Рун, которые в свое время... Хотя к чему я, Станислав Федорович, стану вам объяснять то, в чем сам ни бельмеса не понимаю?! Суть такова: это очень старинная вещь, древняя, и она обладает некими силами – если хотите, можете именовать их волшебством, – которые мы бы хотели использовать на благо советского народа, на нужды нашего общего великого дела. Чтобы вы не подумали, что я шучу или, к примеру, болен на голову, добавлю, что товарищ Сталин в курсе и проявил живейший интерес к данному вопросу.
– Я... не понимаю, товарищ Мехлис... Это украшение – волшебное? Да ну... – улыбнулся Воскобойников, в то же время понимая, что Мехлису вовсе не с руки рассказывать ему какие-то нелепые байки. Что это? Своеобразная проверка, что ли?
– Понимаете ли, Станислав Федорович, в свое время медицину тоже считали волшебством. И различные физические-химические опыты. Некий Левенгук изобрел микроскоп и показывал всем блоху, различные микроорганизмы... Народ смеялся, пугался... Страшно и смешно, лицедейство и обман – так думали люди. А потом выяснилось, что человеку всего лишь требовалось постичь некое знание, его природу. Всё волшебство сразу рассеивалось. Мы – образованные, грамотные люди, мы понимаем, что волшебство – на самом деле не волшебство, и наши ученые, вполне возможно, очень скоро разберутся, что там к чему. Но пока я могу лишь констатировать, что это, как вы сказали, украшение делает необъяснимые вещи.
Мехлис забрал у Воскобойникова фотографии, положил в конверт, убрал в стол и продолжил:
– Руна, которую вы видели на фотоснимке, была изъята во время обыска у Витовта Путны, который, как вам известно, в свое время был военным атташе в Лондоне. Я не знаю, как попала к Путне Руна. К сожалению, он в этот момент выпал из-под нашего контроля. Самое любопытное, что в момент обнаружения Руны никто и не подозревал, что бы это могло быть. В самом деле, украшение, кусочек серебра, притом далеко не самого чистого. И мы должны быть благодарны господину Радеку – этот трусливый подонок рассказывал всё подряд, не удержался он и насчет Руны. Никто ему тогда не поверил, а зря. Еще в тридцать пятом году Путна привез Руну из Англии, в тридцать пятом году беседовал с Радеком! И, кстати, я до сих пор жалею, что Тухачевского в мае тридцать седьмого не отпустили в Лондон на коронационные торжества – уже потом всплыла информация, что он ехал в том числе и за еще одной Руной, которую, как ни горько признать, мы в итоге упустили. Но это не страшно – всего Рун, по нашим сведениям, двенадцать, и пока всего лишь одна из них у нас, но мы знаем, где искать. Собственно, для этого я сейчас и разговариваю с вами, Станислав Федорович.
– А что они умеют, товарищ Мехлис?
– Руны? К сожалению, этого мы пока не знаем. Есть данные, что некоторые из них могут работать поодиночке, некоторые – только в сочетании с одной или двумя другими... Вот эта, что на фотографии, из последних.
– То есть она не работает сама по себе? Откуда же вы знаете, что это не просто железка? – немного осмелел Воскобойников.
Мехлис посмотрел на него своими грустными еврейскими глазами и сказал:
– Потому что у немцев, насколько нам известно, таких Рун две. И у них получилось очень многое.
Проснувшись, Воскобойников лежал в полутьме, укутанный в финское стеганое одеяло, и вспоминал беседу с Мокеевым, разговор с Мехлисом... Может быть, попытаться разговорить немца? Черт, а ведь, как ни крути, потом придется Айнцигера убить. Скорее всего, и Айнцигер думает о том же, но, пока они не найдут руну, немец будет в союзниках, и ему можно доверять. А вот потом... в любом случае немец – одиночка, а у Воскобойникова целый отряд. Глядишь, еще и Буренин со своей «слабосильной командой» откуда-нибудь объявится, и не такое на войне бывает...
– Товарищ полковой комиссар! – тихонько позвал кто-то.
Красноармеец Смоленский.
– Товарищ полковой комиссар, просили разбудить, шесть утра уже...
– Всё, всё, встал уже. Спасибо, что разбудил.
Воскобойников сел, обтер ладонями лицо, прогоняя остатки сонной слабости. Эх, часок бы еще придавить подушку...
– Буди остальных, быстро завтракаем, и вперед.
Умывшись, Воскобойников пощупал изрядно отросшую щетину. Побриться? К бесу, по лесам еще невесть сколько шататься, не по девкам ходить и не в политуправление на ковер... Борода к тому же и греет малость. Интересно, как оно с бородой. Вдруг красиво... отпущу, как Дыбенко или Гамарник...
Почему-то мысли с покойных Дыбенки и Гамарника перескочили на вчерашнего немца, и по спине Воскобойникова пробежал холодок: часовой, дверь, всё понятно, а ну как немец смылся какими-то тайными ходами?
Но Айнцигер сидел на нарах и при виде полкового комиссара поднялся со словами:
– Где мой утренний кофе?
– Всё шутите... – буркнул Воскобойников, обрадованный тем, что немец никуда не делся.
– А вы мне не доверяете. Почему определили спать тут, с этими финнами? Да и насчет кофе я не шучу – у них должен быть кофе, что тут странного?
Финны кулями дрыхли на нарах, кто-то прихрюкивал во сне, чмокал.
– Вам тут было удобнее, – сказал Станислав Федорович.
– В принципе да. Выдадите мне оружие?
Воскобойников замялся. Немец задавал странные вопросы в лоб... Эх, где наша не пропадала! Оружие так оружие.
– Минуту, – сказал он, вышел и вернулся с «люгером», отобранным вчера у Айнцигера. – Вот, берите, – Воскобойников вручил эсэсовцу пистолет, портупею и запасные обоймы.
– Благодарю, – сказал немец, поднявшись, и щелкнул каблуками. – Не ожидал.
– Сюрприз, – невесело ухмыльнулся Станислав Федорович. – Давайте, что ли, чайку. Нету у них кофе, нету. Я не виноват. Сами, наверное, весь попили.
Наскоро позавтракав, они собрались в дорогу. Разбуженному Керьялайнену тоже сунули чашку с чаем и велели отобрать девять пар лыж.
– Почему девять? – тихо спросил Айнцигер.
– Нас девятеро.
– Ваши солдаты, мы... Кто девятый?
– Финн. Он нужен нам в качестве проводника и переводчика.
– Думаете? Не проще ли оставить всех их здесь?
Слово «оставить» прозвучало в устах немца достаточно понятным. Воскобойников и сам задумывался, не слишком ли он сгуманничал, пообещав сохранить всем финнам жизнь. Но полковой комиссар решительно ответил:
– Я дал слово.
– Как хотите, но это неразумный поступок, – отозвался немец. – Впрочем, вы выше меня по званию, так что вам и карты в руки.
– Постойте... Ахо знает, куда вы собирались направиться?
– Разумеется, нет. Ахо знает лишь то, что ему положено.
– Тогда всё в порядке.
Как и было обещано, финнов покрепче связали, взяли с собой продуктов и боеприпасов, сколько могли унести. Из оружия Воскобойников приказал взять все «суоми» (их обнаружилось еще два в дополнение к тому, что уже имелся у Каримова) и по винтовке оставшимся, остальные винтовки разбили, замок «бофорса» забрали с собой, чтобы выбросить в лесу. Двери дота закрыли, подперли для надежности деревянным брусом. Пусть сидят, если захотят – выберутся, только придется повозиться. А не выберутся сами – рано или поздно кто-нибудь придет, выпустит. С голоду не помрут.
Ночью мела метель, засыпав всё вокруг. Сплошное белое полотно укрывало землю, и дот почти не был заметен, и сплошь занесенный снегом лес терялся на белом фоне...
– Кто последний стоял на часах?! – спросил Воскобойников. Подбежал Чибисов с виноватым видом. – Что это, товарищ Чибисов?
Возле дота вилась цепочка следов, несомненно человеческих, словно кто-то подходил и заглядывал в амбразуру бронеколпака, где стоял «бофорс». Подходил утром, когда метель уже утихла, иначе какие следы...
– Никого не было, товарищ полковой комиссар... – испуганно сказал Чибисов. – Я не спал, честное слово!
– Не спал? Тогда что это? Чертовщина какая-то... Ладно, надеваем лыжи и скорее убираемся отсюда.
И пока они спускались по склону – довольно неуклюже и медленно, потому что почти никто не умел ходить на лыжах, тем более без помощи палок, – у Воскобойникова не выходили из головы эти странные следы.
15
«Немедленно по прямому проводу
Командующему 9-й армией
Дело в Суомуссалми ухудшается. Приказываю принять все меры и срочно бросить в бой без промедления все силы 44 СД для того, чтобы не дать противнику окружить и взять в плен два полка 163 СД в Суомуссалми. Бросить всю авиацию, чтобы помочь 163 СЧД в ее боях за Суомуссалми. Непосредственное руководство и ответственность за проведение боевых действий возлагается лично на Вас. Предупреждаю, что за возможную катастрофу 163 СД отвечать лично будете Вы.
Немедленно донесите о ваших действиях и распоряжениях
Главнокомандующий К. Ворошилов
Член Главного Военного Совета И. Сталин».
Телеграмма отправлена по аппарату «Бодо» 19 декабря 1939г.
16
Комкор Чуйков перечитал телеграмму и смачно выругался. Вернее, выругался он про себя, потому что напротив сидели начальник штаба и начальник политотдела. Скорее всего, на уме у них было то же самое, и Чуйков сказал, помолчав:
– Что делать будем, товарищи?
– Возможности для работы авиации нет, – это заговорил начштаба. – Если финны предпримут активные действия, я не удивлюсь, если им удастся прорвать фронт на нашем участке.