– А у женщины что?
– У нее то же самое. Только сексуальные критерии несколько другие. Часто бывает так, что женщина сама не в состоянии объяснить логически, что же ее в этом общении привлекает. Мужчины этим пользуются.
– Как это?
– Ну, пользуются тем, что женщина существо не логичного склада ума, а подчиняется в большей степени чувствам. Умный кобель, играя на ощущениях, запросто может затащить подругу в койку. Женщина чувствует: тут что-то есть. Но что? Она понять не может. Механизм познания лежит через кровать.
– А ты не боишься такие секреты выкладывать?
– Нет, конечно.
– Почему? Вдруг женщины перестанут на это всё вестись?
– Ерунда. Я еще и самоуверенный кобель. – Юлька снова засмеялась. На какой-то момент мне показалось, что она уже забыла про свой вопрос. Но Сариола просто так никого не отпускает. У того, кто хоть как-то касался ее холода, уже не будет прежней жизни.
– А что такое Сариола? И про Похьялу ты мне не рассказал...
Вероятно, у меня было очень тоскливое выражение лица. Врать и выкручиваться противно до чертиков.
– Сариола и Похьяла – одно и то же. Это мир мертвых в мифологии финнов и карелов. С ней связано большинство легенд. Все герои, так или иначе, спускались в Сариолу. И обычно оттуда возвращались. Прихватив по пути какой-нибудь артефакт. Или невесту. В общем-то все легенды сильно расходятся с реальным положением дел. Часто герой только выглядит героем. На самом деле последствия его действий непредсказуемы. И хотя герой по большей части сам себе не принадлежит, все эти вещи... артефакты... они не зря лежат там, где... где они лежат. Тащить их на этот свет совсем не обязательно, более того, не нужно. Опасно.
– Например?
– Например... – На языке вертелись совсем другие слова. Разговор всё больше скатывался не в ту плоскость. Нужно было срочно вспомнить что-нибудь из мифологии, желательно безобидное. Мы пронеслись мимо огромного плаката с рекламой банка. Что-то знакомое мелькнуло в названии. – Вот, кстати, мельница Сампо.
– Какая-какая мельница?
– Сам-по, – произнес я по слогам. – Некогда Ильмаринен, былинный финский герой, спустился в Сариолу.
– Зачем? – Юлька подобрала под себя ноги и теперь походила на копенгагенскую русалочку, образ одновременно сексуальный и печальный.
– Поди узнай теперь. Согласно одному мифу – он пошел за своей невестой, согласно другому мифу – зачем-то другим... Неважно, в общем. Каждый, кто спускался туда, имел свою мотивацию. Так вот, Хозяйка Сариолы приказала Ильмаринену сковать для нее мельницу, чтобы молола всё, что только пожелает владелец. Ну, например, золото или еду. Всё, что ценилось в то время... Своеобразная скатерть-самобранка или рог изобилия. Ильмаринен был далеко не дурак и мельницу сковал. А потом ее из Сариолы выкрал. И столько из-за нее кровищи пролилось, что Балтийское море едва не вышло из берегов.
– Что же с ней дальше стало?
– Утонула, – махнул я рукой.
– В Балтийском море?
– Ну да, в каком же еще? В разных мифах, кстати, присутствует. В том числе и в Саге о Велсунгах мелькает. Скандинавский эпос. Эта история сама по себе ничего не доказывает, но есть один момент. Сампо – это такой образ, наговоренный, мистический. С одной стороны – легенда, с другой стороны...
– А что с другой?
– Сначала было маленькое страховое общество, называющееся «Сампо», потом общество стало круче. Превратившись попутно, в корпорацию. Потом корпорация «Сампо» превратилась в банк с аналогичным названием. Крупный банк. Вот и не верь после этого в сказки.
– Да ну, ерунда. Не может быть, чтобы название так влияло.
– Конечно, не может. Но черт его знает, чем бы закончилась история страховой компании, если бы она называлась как-нибудь типа «Козюльскстрахинвест».
– Благосостояние определяется совсем другими факторами. Персоналом, например.
– Полностью с тобой согласен. Но какой персонал пойдет в «Козюльскстрахинвест»?
Юлька пожала плечами.
– Вот то-то и оно. Артефакт есть артефакт. Если уж он христианство пережил, то это чего-нибудь да стоит.
– А кто такой Ильмаринен?
– Очень талантливый кузнец и герой. В советское время был даже такой завод. До нынешнего времени, правда, не дожил. Может быть, потому, что капитализм, а может быть, потому, что атеистов много было. Клубники не хочешь?
– Клубники? – Юлька удивленно подняла брови. – С чего бы?
– Просто мимо плантаций проезжаем. – Я ткнул пальцем в сторону самодельных знаков с красной ягодой и стрелкой, указывающей куда-то в глубину леса.
– Ой, а у меня там подружка работала! – обрадовалась Юлька.
– Там много кто работал. В связи с этим вспоминается история. У моего знакомого тут работала подруга. Он ездил к ней довольно часто. Сама она была из Карелии. Очень миленькая, но чуть-чуть глупая. Как-то раз они поссорились, будучи на территории Финляндии. Он гражданин Латвии, а она России. Ну, ей много не надо, через границу раз – и дома. Он поехал извиняться. В Финляндию у него въезд свободный, а вот в Россию – извини. Он так и сяк бился, въехать не может. Тогда плюнул на всё и покатил к какому-то заброшенному пограничному пункту на русско-финской границе. Пустите, говорит, надо очень. Ситуацию разъяснил. Погранцы тоже люди живые, репу почесали. Сто пятьдесят баксов, говорят, пятьдесят нам, сто в залог. Сутки тебе сроку, если не вернешься, объявим в розыск.
– Ну и как?
– Ничего. Вернулся. С подругой. Фишка в том, что граница тут высшей степени прозрачности. Такой вот национальный колорит.
– А этот твой знакомый латыш был?
– Нет, еврей.
– А-а-а... – протянула Юлька. – Тогда всё понятно.
– Не скажи, евреи – они разные бывают.
25
Капитана госбезопасности Исая Мееровича Нахамкеса Воскобойников узнал сразу благодаря своей отличной памяти. Двадцать четвертый год, Подольский губотдел ОГПУ, кабинет тогдашнего его начальника Израиля Леплевского, шаткий стол, заваленный бумагами, жара, мухи, гречневая каша, киснущая в горшке рядом с небрежно брошенной портупеей... Нахамкес тогда был, кажется, заместителем Леплевского, и именно он арестовал командира роты Большакова, потому что один красноармеец сказал, что штабс-капитан Большаков в семнадцатом году в Галиции приказал его расстрелять.
– Что ж не расстрелял? – небрежно спросил Воскобойников.
– Дак убег я, – сказал красноармеец, уважительно глядя на воскобойниковский орден Красного Знамени.
– А за что расстрелять хотел?
– Дак это... шкура потому... контра...
– По-моему, здесь всё ясно, – вмешался Леплевский. – Не первый уже раз такое, не первый раз. Попрятались, притаились, думают, забыли про них...
– Я попрошу вас привести комроты Большакова, – сказал Воскобойников.
– Вы не верите красноармейцу, члену ВКП(б)?! – взвился Нахамкес, стукнув по столешнице тяжелой деревянной кобурой «маузера».
– Я в первый раз вижу товарища красноармейца...
– Зюкин моя фамилия, – вставил красноармеец.
– Так вот, я в первый раз вижу товарища Зюкина, зато три года воевал вместе с товарищем Большаковым. Нужно разобраться, – сказал Воскобойников.
Если честно, Большакова он недолюбливал – и как бывшего царского офицера, и за избыточную аккуратность и подтянутость (рядом с ним Воскобойников, как ни чистился, как ни затягивался, всё равно чувствовал себя словно в одежде с чужого плеча), и за «старорежимную» манеру разговаривать... Но Большаков умел воевать и был человеком честным.
– Приведите арестованного, – буркнул Леплевский. – И ты пока выйди давай.
Последнее было сказано Зюкину. Когда они остались одни, начальник губотдела укоризненно заметил:
– Вы молодой еще человек, товарищ Воскобойников. В царской армии не служили, а я в третьем Кавказском пограничном полку три года... помню прекрасно, какие они сволочи, офицерье, что же нам с ними цацкаться? Понятное дело, этот ваш Большаков будет сейчас всё отрицать.
– Получается, его слово против слова Зюкина, – развел руками Воскобойников. – К тому же я, как комиссар, просто обязан...
– Вы, как комиссар, обязаны выполнять задания партии, товарищ Воскобойников! – повысил голос Леплевский. – А не защищать бывших офицеров, которые только и ждут, чтобы вонзить вам в спину нож!
– Я за свою спину спокоен, товарищ Леплевский, – сказал Воскобойников. – А партия... Партия мне не давала задания расстреливать всех налево и направо без суда и следствия. Сейчас не девятнадцатый год, товарищ Леплевский, настрелялись уже, хватит.
Некоторое время они молчали, пока не привели Большакова. Комроты держался уверенно, кивком поздоровался с Воскобойниковым, на Леплевского демонстративно не обратил внимания. Нахамкес, снова стукнувшись кобурой, уселся на стул, хмыкнул. Тихонько вернулся в свой угол Зюкин.
– Гражданин Большаков, что можете сказать по поводу свидетельства товарища Зюкина? – спросил Леплевский.
– Какого свидетельства?
– Товарищ Зюкин утверждает, что в феврале семнадцатого года вы, будучи штабс-капитаном царской армии, приговорили товарища Зюкина и еще двоих солдат к расстрелу. Помните такое?
– Разумеется, помню, – сказал Большаков. – Эти подонки изнасиловали девочку, дочку мельника. Жалко, сбежали.
– То есть...
– То есть, – перебил Леплевского Воскобойников, – товарищ Большаков поступил согласно законам военного времени, и поступил абсолютно правильно. Эй, Зюкин! Правду говорит Большаков?
– Врет, товарищ комиссар! Всё врет! – забормотал Зюкин, тиская в руках снятую фуражку. – Контра он, и всё тут!
– У меня нет оснований не доверять товарищу Большакову, которого я знаю лично уже достаточно давно, – твердо сказал Воскобойников. – Прошу его освободить, в противном случае я буду жаловаться товарищу Дзержинскому.
– Давайте не будем устраивать митинг, – поморщился Леплевский, словно и не он несколько минут назад кричал о заданиях партии и ножах в спину. – Товарищ Нахамкес, что можете сказать про вот этого Зюкина?