– Так это все, что вы знаете, старик Дэвид? Неужели вы думаете, что герцог Олбени в состоянии заставить томиться в монастыре хорошенькую девушку, да еще с приданым?
– Не вышла ли она замуж за герцога? – спросил Малькольм, скрывая сильнейшее волнение.
– Уж не знаю, как он тут поступил! Но немало стоило ему труда овладеть ею!
– Как так?
– Во-первых, она ускользнула от него, благодаря своему брату, какому-то хромоногому и полупомешанному шотландцу, отнявшему ее у герцога вместе с каким-то рыцарем, поместившему ее в монастырь Святой Эббы и убежавшему, как говорят, в Англию. С тех пор в наших краях и не видели лорда Гленуски.
– Но этого быть не может… – перебил другой ратник. – Мне клялся Сэнди М’Кай, что видел его в лагере англичан… стыд и позор!.. и что он был вскоре убит за то, что вмешался в любовные шашни короля Гарри… и поделом ему!
– Потеря не велика! – вмешался монах. – Конечно, старая колдунья, игуменья Святой Эббы, не желала выпустить из рук богатую наследницу! Тогда наш герцог написал письмо к нашему настоятелю и приказал ему послать двух монахов, будто бы от короля, чтоб перевезти девочку в Уисби.
– А! – сказал Малькольм. – Но Уисби ведь уже за границей?
– Конечно. Но все Гленуски по сердцу англичанам… и это-то, вероятно, и решило судьбу глупенькой девчонки.
– Ну что же? – спросил, смеясь, другой ратник.
– Вы можете легко себе представить, какая монахиня ждала ее в первой гостинице и как громко призывала леди Бога и людей на помощь? Но святые братья Симон и Ринган уверили, что защитят ее от всякого зла, и таким образом продолжали путь до самого Дуна.
– Что же сталось с бедняжкой? – спросил Малькольм, стараясь казаться спокойным.
– Спросите у герцога Олбени. Я ничего более не знаю… Я недавно вернулся сюда.
– Я слышал, как она, бедная, умоляла герцога, напоминая ему о какой-то клятве на мощах святого Андрея… Он обратил ее слова в шутку, но в глазах его было выражение ужаса.
Страх и подозрения Малькольма достаточно подтвердились этим рассказом, и он ясно понял, что ему оставалось делать. Странно, он не упал духом: если один раз Лилии удалось избежать своего гонителя, то, может быть, она и вторично этого достигла, вызвав воспоминания его о клятве на святых мощах. Креме того, убеждение в молитвах Эклермонды его поддерживало и наполняло сердце необъяснимой надеждой. Он пошел к северу, как только перед ним раскрылись ворота Холдингхэма. Труден ему был этот переход, хотя он легко добивался всюду пищи и ночлега, но на третий и четвертый день почувствовал себя истощенным; ноги его были изранены. Он отдыхал и снова пускался в путь. К концу первой недели он шел уже быстрее и не так тяжело, как вначале.
Дойдя до Эдинбурга, он отдыхал всю Страстную неделю и первый день Пасхи; узнав, что герцог Олбени находится со своим семейством в Дуне, он направился в ту сторону. Медленно продвигался он вдоль берегов реки, пока его взору не представился строгий, величественный замок – местопребывание герцогов Олбени.
Как представитель королевской власти, герцог Олбени сохранил весь блеск, который еще могло себе позволить шотландское правительство в то смутное время. Внутри и около замка проживало множество ратников, рыцарей, кормившихся за счет герцога. Это было сборище самых непорядочных людей, всегда готовых на насилие и грабеж. К этой свите еще присоединились вассалы младших сыновей Мэрдока, Роберта и Алекса; все дворы были переполнены этим диким, грубым народом. Часть его занималась чисткой лошадей, другая проводила время в праздности. Когда они увидели Малькольма, пугливо и прихрамывая подходившего к этой шайке, на голову юноши обрушились всевозможные шутки.
Он подумал, что Лилия заключена в одной клетке с этими проходимцами, и сердце его сжалось. За себя он не боялся и остановился только тогда, когда его окружила банда праздных негодяев. Это было похоже на травлю, и никогда Малькольм не чувствовал себя в такой опасности, как теперь; он уже начал молиться и отдавать себя под защиту Того, Кто осушил до дна чашу горьких насмешек… как вдруг толпа разомкнулась, и в нее ворвался молодой человек.
– Как вам не стыдно, негодяи! Будьте вы прокляты! Бедный студент!
И, взяв Малькольма за руку, он увлек его за собой, в то время как издали раздавались смех и ворчанье: «Свой своему поневоле брат!».
– Да, брат и друг. Я такой же бакалавр, как и ты, – сказал поспешно благородный юноша.
И в нем, не без ужаса, узнал Малькольм своего двоюродного брата, Джеймса Кеннеди, племянника короля и теперешнего парижского студента-первокурсника. Опасность была очевидной, ибо Кеннеди скорее других мог узнать его!
Джеймс, однако, не задал ему никаких вопросов и добродушно сказал по-латыни:
– Прости нас, бога ради! Регент был бы крайне недоволен, если бы узнал, как тебя приняли эти разбойники! Иди отдохнуть и умыться… скоро время ужинать.
Он увел Малькольма на задний двор, дал ему стакан пива и предложил подойти к чистому источнику, чтобы охладиться и смыть следы пыли, покрывавшей его лицо и израненные ноги. Кеннеди выждал, пока Малькольм все это проделает. В это время раздался звон колокола, призывающий к ужину. Он потащил Малькольма в общую столовую, и тот едва удержался, чтобы не назвать себя по имени.
В большой столовой стол был накрыт со всей роскошью и церемониями, соблюдаемыми дворянством и принцами; прочие же столы отличались неряшеством и жирными пятнами, что было неудивительно, так как в то время тарелки были роскошью, и каждый по вкусу резал себе куски громадных частей мяса, обносимых вокруг стола.
В то время как Кеннеди входил в столовую с Малькольмом, из противоположной двери величественно приближался, сопровождаемый сенешалем, регент Мэрдок, герцог Олбени, с женой, дочерями, двумя сыновьями и, к величайшему волнению Малькольма, его возлюбленной Лилией, бледной, убитой горем и страданием. За ними шли рыцари и слуги. Лилия задумчиво села и не обернула головы даже тогда, когда на вопрос регента «Кого он привел?» Кеннеди отвечал, что бедный студент просил его гостеприимства.
– Милости просим, – сказал регент, кроткий, но слабый и бесхарактерный, главное несчастье которого заключалось в злом отце и безнравственных сыновьях.
Мэрдок отличался красотой и благородством осанки, чем был одарен и король Джеймс. Сыновья его, Роберт и Алекс, расхохотались, увидев спутника Кеннеди, и сказали ему:
– Так вот каковы товарищи ваши!
Мэрдок слабо вздохнул, сказав:
– В былое время мы брали за образец рыцарской вежливости Дунский и Пертский замки, а теперь…
– А теперь предоставляем это тем, кто занимается ремеслом лизоблюдов! – грубо перебил его Алекс.
В это время Кеннеди перепоручил Малькольма одному из вассалов, по-видимому сохранившему остатки вежливой обходительности, и предложил, за отсутствием капеллана, прочитать молитвы. Малькольму дали место за другим столом, но беспокойство отняло у него аппетит, и он не знал, радоваться ли ему или печалиться, что он оказался довольно далеко от Лилии.
На время шум за столом утих, и он слышал, как сказал про него регент:
– Как мне нравится в этом студенте его лицо и скромные манеры… Когда уберут со стола, Джеймс, заведи с ним ученый спор: нам будет забавно послушать, как вы уродуете латынь в ваших заграничных университетах.
При этих словах мужество покинуло Малькольма. Подобные словопрения были употребительны как в Оксфорде, так и в Париже, и в любое другое время он мог с честью выдержать испытание, но теперь, при его заботах и волнении, он боялся за себя, да и не знал, какую тему выберет Кеннеди.
Столы были убраны, ужин кончился и вызов брошен. Лорд Мэрдок, развалившись в кресле у камина, окруженный дамами за прялками, предложил молодым людям начать состязание.
Они стали друг против друга, и Кеннеди, в качестве хозяина и зачинщика, предоставил противнику выбор темы. Лицо Малькольма при этом прояснилось, и он предложил ту, что знал вдоль и поперек: «Только то существенно, что ты можешь видеть, слышать, чувствовать, вкушать и осязать».
Проницательный взгляд Кеннеди заставил его вздрогнуть.
– Дорогой собрат, – сказал тот, – ты говоришь как наши товарищи в Оксфорде! По-моему, существенно не то, что доступно нашей грубой чувственности, а то, что постигается идеей бессмертного разума!
Оживленный спор продолжался, и не раз в словах Кеннеди видел Малькольм намек на свое положение, но, окончив прения, он уже не сомневался в том, что был им узнан. Регент был несколько утомлен и подал знак расходиться. Кеннеди тотчас пригласил студента ночевать у себя в комнате. Малькольм последовал за ним. Они поднялись по винтообразной лестнице до круглой комнатки наверху башни.
Кеннеди притворил тяжелую дверь и, протянув обе руки, сказал:
– Я могу только восхищаться той храбростью, с которой ты пробрался сюда!
– Удастся ли мне спасти сестру? – спросил Малькольм в глубоком волнении.
– Надеюсь. Но скажи, как намерен ты поступить? Если хочешь бежать, то предупреждаю, надо сделать это до возвращения Уолтера Стюарта.
– Не можешь ли ты мне разъяснить, как это все случилось? Я знаю только, что Лилия была обманом похищена из монастыря Святой Эббы.
– Да я знаю немногим более, – отвечал Кеннеди. – После слуха о твоей смерти Уолтер почти добился насильственного брака; но твоя сестра перед самым совершением обряда так плакала, умоляла и кричала, что монахи приняли ее под свое покровительство. Когда ее привезли сюда, Уолтер в ярости поклялся, что заставит ее покориться: он запер ее в башню, отказывая даже в необходимой пище, а сам отправился в поход за добычей. Вскоре приехал регент и тотчас дал свободу бедной девушке, так что теперь ее можно принять за члена семейства. Но герцогиня неумолима к Лилии и решила поработить, как говорит она, ее высокомерную гордость.
– Но ведь должны же они знать, что я не умер? – спросил Малькольм.
– Без сомнения. Но Уолтер, тем не менее, хочет добиться своего. Ты не можешь себе представить, до какой ярости и необузданности он дошел! Однажды он, в присутствии Лилии, свернул шею любимому соколу отца и сказал ей, указывая на него, что такова будет и ее судьба прежде, чем ее брат или король перейдут границу!