По мере приближения к заливу Грейс все больше и больше открывалась картина настоящей беды. Было невозможно определить, где кончалась суша и начинались воды залива. Вся округа была затоплена и представляла собой сплошное море с плавающими то тут, то там наносами, грязью, верхушками мангровых побегов. Грейс насчитала много утонувших коров и овец. О деревьях и говорить не приходилось. С сильно бьющимся сердцем она повернула в сторону миссии. Та находилась очень близко к побережью и, возможно, приняла на себя первый и самый мощный удар бури. Грейс была уверена, что Гордон находится там и оказывает ту помощь, на которую только был способен.
Наконец, впереди показалась миссия. Ворота на поле для регби устояли. Это уже вселяло определенную надежду. Само поле было покрыто огромными лужами вперемешку с грязью и побитой растительностью. Но оно было относительно сухим, потому что находилось на возвышении и вода с него стекала. Она стала изучать Кампаунд. Некоторые пальмы были повалены, но постройки стояли и, казалось, не имели серьезных повреждений, если не считать изрядно попорченных крыш. К крыльцу дома была привязана лошадь Гордона. Настроение у нее резко поднялось, но она сразу же улетела оттуда, пока ее кто-нибудь не заметил.
Пролетая над хозяйствами, которых постигло бедствие, она видела людей, отчаянно махавших ей руками. В большинстве случаев ей становилось ясно, что совершить посадку она не может. Настойчиво размышляя над необходимостью скорейшего приобретения гидроплана, она все же забрала одну молодую пару с ребенком и доставила бедняг в аэропорт Нормантауна. Пока она летела оттуда домой, видела предназначенные для нее послания потерпевших. Люди писали огромными буквами на крышах своих домов и белых простынях. «НУЖНА ПИТЬЕВАЯ ВОДА»… «ПРИШЛИТЕ ОДЕЯЛА»… «НУЖНЫ ДЕТСКИЕ ЛЕКАРСТВА И ПИТАНИЕ»… Она вернулась в Клонкарри и сообщила обо всем увиденном. Рассказала о тех хозяйствах, которые были полностью затоплены и которые отделались сравнительно легко. Все население города прониклось искренней заботой и сочувствием по отношению к своим соседям к северу. Грейс стали приносить еду, лекарства, одеяла и дезинфицирующие средства. Сразу же обнаружились добровольные помощники, которые паковали все в непромокаемые мешки. Весь день ей пришлось летать, нагрузившись до последней возможности. Нобби сидел рядом с ней и сбрасывал в нужный момент мешок, когда она снижалась над очередным хозяйством.
— Хорошо еще, что никто из них не запросил яиц, миссис, — кричал возбужденно он, видя, как мешки с всплеском плюхаются в воду и как к ним бегут по воде счастливые детишки.
Грейс не могла понять, каким образом так быстро распространяется о ней молва среди хозяйств, отрезанных не только от большого мира, но и друг от друга. Но в каждый полет она замечала все больше и больше просьб. Они возвращались с Нобби на аэродром, загружались и вылетали снова. Отдохнуть смогли только, как на землю опустились сумерки. На следующее утро вылеты возобновились. Просьб было по-прежнему много, но были послания и другого рода, например: «СКАЖИТЕ ДЖИМУ, ЧТО С НАМИ ВСЕ В ПОРЯДКЕ» или просто «СПАСИБО».
Спасательные вылеты продолжались всю неделю, а когда уровень воды спал, Грейс получила возможность совершить посадки на некоторых участках и вывезти из зоны бедствия продрогших и оголодавших фермеров. Возвращаясь из последнего вылета в конце недели, не чувствуя от усталости своего тела, Грейс сама попала в неприятную ситуацию. Неожиданно налетел шквал. Она попыталась выровнять машину, но ветер вышиб из ее рук штурвал. Самолет потерял управление, дико завилял в воздухе. Правое шасси ударилось о скальный выступ и сломалось, самолет резко накренился, и правое крыло погрузилось в мягкую, размокшую от дождей землю. «Изумительная Грейс» подскочила вверх, несколько раз перевернулась в воздухе и на земле и под конец рухнула носом вниз. Сила удара была такова, что летчик вылетел из открытой кабины и упал в грязь неподалеку от изуродованной машины.
40
Яркая полоска на стене больно ударила Грейс в глаза, и она вынуждена была их снова закрыть. В сознании был сплошной хаос, и она никак не могла определить, где находится. Да и вообще она едва ли могла о чем-либо думать — было больно. Больничная палата. Но это не «Святая Катерина» — там палаты холодные, мрачные и стерильные, а эта комната окутывала ее теплом. Она вспомнила другую больницу. Яркая, такая же, как и эта, палата, где ее задержали на ночь, хотя она уверяла, что чувствует себя неплохо. Нормантаун. Ага, понятно… Теперь она вспомнила. Она обгорела на солнце, произошла частичная дегидрация организма, и врачи задержали ее здесь на обследование. Что ж, она скажет им, что обследование неоправданно затянулось. Она хотела поскорее отправиться домой. Она попыталась сесть на кровать, но чья-то крепкая рука ухватила ее за плечо и уложила назад.
— Не шевелись, милая. Лежи неподвижно, а я принесу тебе попить. Хороший, прохладный напиток. Тебе понравится. Главное, не шевелись.
Грейс не стала открывать глаза, а только согласно кивнула. Она облизала языком губы и поняла, что они все потрескавшиеся и очень сухие. Правильно, дегидрация. Слишком много было солнца. Перегрелась. Глупо было сидеть под открытым солнцем на самолете. Надо было сломать его и соорудить из обломков фюзеляжа шалаш.
Хотя, постой! Самолет и так развалился. Он все кувыркался на земле и с каждым переворотом от него отлетали все новые части…
Фрагменты воспоминаний роились близко друг от друга, сходясь парами, тройками и вновь разлетаясь. Как будто она играла в составную картинку-загадку. Авиакатастрофа. Самолет упал и развалился на куски… Но это был самолет Брюса. «Нет, это не обо мне, — подумала она. — Просто я проигрываю в голове гибель Брюса»…
Она снова открыла глаза. Солнце теперь стояло ниже, и полоска света на стене стала красно-золотой. Остальная часть комнаты была погружена в сумерки. Недалеко от кровати, в темноте, кто-то сидел… Какой-то мужчина с прямыми волосами…
— Брюс? — прошептала она.
Силуэт не ответил. Она повернулась на кровати, чтобы лучше видеть.
— Брюс? — позвала она опять.
На этот раз фигура зашевелилась и стала приближаться к ней.
— Это Гордон, Грейс, — сказал он. — Неужели ты меня не помнишь? — Гордон… — Она попыталась сфокусировать взгляд на лице мужчины. Красивое лицо с красивыми голубыми глазами. Еще несколько частей картинки-загадки встали на свои места. Она вспомнила его объятия.
— Значит, они выпустили тебя раньше, — пробормотала она.
— Что ты хочешь сказать, любимая? — Он опустился на корточки рядом с ее кроватью, чтобы его лицо было вровень с ее лицом.
— Они решили положить нас на обследование из-за того, что мы много дней пробыли на палящем солнце. Но с нами все оказалось в порядке, да? Вот только губы у меня потрескались…
— Грейс, любимая, ты не в Нормантаунской больнице, — сказал Гордон. — Это было в другой раз.
— В другой раз?
— Да. У тебя сильное сотрясение мозга, поэтому ты ничего не помнишь. Твой самолет разбился.
— Значит, это была я? — Она в изумлении раскрыла глаза и встретилась с чистыми голубыми глазами Гордона, которые с заботой смотрели на нее. — А мне казалось, что я сплю и мне снится гибель Брюса. Где же я?
— В Клонкарри. Ты в больнице Клонкарри.
— О… — Она усвоила эти новости. — А как же ты здесь оказался? Ты же был на заливе.
Он улыбнулся.
— За мной примчался Нобби. Он уж было подумал, что тебе конец.
— Нобби? — Она вдруг стала вспоминать свои спасательные полеты. Рядом всегда сидел Нобби и время от времени сбрасывал грузы для пострадавших хозяйств… — Нобби был со мной в самолете…
— Да, но ему повезло. Отделался парой ссадин и синяков.
— А мой милый самолетик?.. На мелкие кусочки? — дрожащим голосом спросила Грейс.
Он нежно коснулся ее плеча.
— Забудь. Это же всего лишь машина. Ее можно заменить другой. Но другой «Удивительной Грейс», моей «Грейс», никто бы мне не нашел.
В палату вошла сиделка с питьем.
— Теперь ей можно это, доктор? — спросила она.
Этот голос был знаком Грейс. Она даже приподнялась на кровати от волнения.
— Эгги! — воскликнула Грейс. — Эгги Клегг! Ты как здесь оказалась?
— Я сразу же приехала, как только узнала о случившемся, — с улыбкой ответила та. — Теперь ты знаменита, девочка. О тебе говорит весь Квинсленд. Я и подумала, что ты нуждаешься в хорошей заботливой сиделке. Конечно, я тогда не знала, что у тебя будет персональный врач… — Она с улыбкой оглянулась на Гордона. — Он не выходил из этой комнаты в течение пяти суток!
— Пяти суток? — потрясенно повторила Грейс. — Я лежала здесь пять суток?
— И к тому же без сознания, Грейс. Мы сильно беспокоились за тебя, — ответил Гордон.
— Но теперь я поправлюсь? — робко спросила она.
— Поправишься непременно. Но нужен известный восстановительный период, — ответил он. — Поправишься только в том случае, если будешь лежать смирно и выполнять приказы своего персонального врача.
Он вновь мягко уложил ее на подушку. Она закрыла глаза. Ее посетило странное, но успокаивающее чувство. Как будто она неожиданно избавилась от тяжкого груза.
Она снова заснула и проснулась только следующим утром, взбодренная и посвежевшая. Гордон заказал ей легкий завтрак.
— Как забавно, что ты мой врач, — проговорила она слабым голосом.
Он серьезно посмотрел на нее.
— Только теперь, когда я смог помочь тебе, я понял, что все годы, потраченные мной на медицину, чего-то стоили.
— Ты спас мне жизнь?
Он нежно погладил ее по руке.
— Я едва не потерял тебя. И больше терять не собираюсь, Грейс. — Он улыбнулся. — Будучи твоим персональным врачом, который прежде всего заботится о твоем самочувствии, предписываю тебе средство, которое должно полностью излечить тебя, — выходи за меня замуж. И как можно скорее.
— Это нечестно. Ты извлекаешь преимущества из моего беспомощного состояния.