Осторожно приблизившись к кровати мальчика, принц почувствовал, что одержал маленькую победу, когда в глазах ребенка вспыхнул страх. Это помогло Камрану заточить свое разочарование и послужило его визиту целью. Если принцу и пришлось оказаться в обществе этого отвратительного воришки, то он воспользуется случаем, чтобы получить ответы на свои многочисленные вопросы.
Клянусь ангелами, вопросы у него были.
– Аво, кемем динар шора, – мрачно произнес он. Во-первых, я хочу знать, почему. – Почему ты умолял меня не отдавать тебя в руки магистрата?
Мальчик покачал головой.
– Джев, – сказал Камран. Отвечай мне.
И снова мальчик покачал головой. Камран резко встал, сцепив руки за спиной.
– Мы с тобой оба знаем истинную причину твоего присутствия здесь, и я не скоро ее забуду. Я не спущу с тебе рук преступление только потому, что ты чуть не погиб. Ты убил бы молодую женщину только для того, чтобы украсть ее вещи…
– Нек, нек хеджан… – Нет, нет, сир…
– И готов был убить себя, чтобы не предстать перед судом – чтобы тебя не передали магистрату и ты не поплатился за свои порочные поступки. – Глаза Камрана вспыхнули от едва сдерживаемого гнева. – Скажи мне, почему?
Ребенок в третий раз покачал головой.
– Возможно, мне стоит передать тебя магистрату сейчас. Может быть, они добьются большего результата.
– Нет, сир, – ответил мальчик на своем родном языке, его карие глаза казались огромными на осунувшемся лице. – Вы так не поступите.
Глаза Камрана на мгновение расширились.
– Как ты смеешь…
– Все думают, что вы спасли мне жизнь, потому что вы сострадательны и добры. Если сейчас вы бросите меня в темницу, это будет выглядеть для вас не очень хорошо, так ведь?
Камран стиснул кулаки и разжал их.
– Я и правда спас тебе жизнь, неблагодарный негодяй.
– Хан. – Да. Ребенок почти улыбнулся, но глаза его были странно отрешенными. – Пет, шора? – Но зачем? – После этого меня снова отправят на улицу. К той жизни, что была раньше.
Камран ощутил непрошеный толчок в области груди – то ворочалась совесть.
– Я не понимаю, почему ты решил скорее убить себя, чем попасть в тюрьму, – принц не заметил, что в его голосе пропала резкость, когда он произнес это.
– Нет, не понимаете, сир. – Рыжеволосый не поднимал на него глаз. – Но я видел, что они делают с такими, как я. Быть переданным магистрату – хуже смерти.
Принц выпрямился, затем нахмурился.
– Что ты имеешь в виду? Как это может быть хуже смерти? Наши тюрьмы не такие ужасные. По крайней мере, там тебя будут кормить каждый день…
Мальчик так яростно затряс головой, что Камран испугался, как бы он не бросился бежать прочь из комнаты.
– Ладно, довольно, – неохотно произнес принц и вздохнул. – Теперь расскажи мне, что ты знаешь о девушке.
Мальчик замер, неожиданный вопрос застал его врасплох.
– Знаю о ней? Я не знаю ее, сир.
– Тогда как же ты сумел поговорить с ней? Ты говоришь на ардунианском?
– Совсем немного, сир.
– И все же ты говорил с ней.
– Да, сир. – Мальчик моргнул. – Она говорила по-фештунски.
Камран так удивился, что не смог вовремя скрыть выражение своего лица.
– Но в столице нет слуг, говорящих на фештунском.
– Прошу прощения, повелитель, но я не знал, что вы знаете каждого слугу в городе.
Камран ощутил такой сильный прилив гнева, что, казалось, он прорвет грудь. Чтобы ответить, принцу потребовалась вся его выдержка.
– Твоя наглость поразительна.
Мальчик ухмыльнулся, и Камран поборол желание задушить его. Этот рыжеволосый фешт обладал необыкновенным даром приводить Камрана в бурную ярость – гнев самого опасного сорта. Камран знал это, поскольку хорошо изучил собственные слабости, и сейчас изо всех сил старался подавить столь неразумную реакцию. В конце концов, незачем было запугивать этого ребенка, он мог помочь выследить ту вероломную девицу.
– Прошу тебя, помоги мне понять, – резко сказал Камран. – По твоим словам, малообразованная служанка каким-то образом заговорила с тобой на фештунском? Ты говоришь, она дала тебе хлеб, который ты…
– Нет, сир. Я сказал, что она предложила мне хлеб.
Камран сжал челюсть. Мальчишка прерывал его уже во второй раз.
– Не вижу большой разницы, – бросил он. – «Дала» и «предложила» – это равноценные слова.
– Нет, сир. Она сказала, чтобы я пришел на кухню в Баз Хаус, если мне нужен хлеб.
И тут Камран испытал момент триумфа.
– Она солгала тебе, – заметил он. – Я знаю поместье Баз Хаус, и эта девушка там не работает. Если ты еще не понял – она вовсе не служанка.
Фешт покачал головой.
– Вы ошибаетесь, сир.
Дерзкий, непочтительный, бесстыжий мальчишка. Камрана больше не волновало, что этот ребенок едва не умер; он казался вполне здоровым сейчас, когда с наглостью уличной крысы разговаривал с членом королевской семьи без должного почтения. И все же Камран оказался странным образом скован с ним, вынужден быть добрым к этому наглецу.
Омид. Его звали Омид.
Он был сыном шафрановых фермеров на юге страны. Его родителей посадили в тюрьму за неуплату налогов со скудного урожая, и их официальное обращение – Камран потом ознакомился с отчетом – заключалось в том, что налоги взимались в фиксированной сумме, а не в процентах. Выплата фиксированной суммы, настаивали они, означала голодную смерть для семьи, ведь урожай в тот сезон был очень мал. Они просили суд о снисхождении, но в тюрьме заболели лихорадкой и через несколько дней умерли, оставив Омида на произвол судьбы.
Ему было двенадцать. Всего двенадцать лет.
– Ты либо очень храбрый, либо очень глупый, – сказал ему принц, – чтобы так легко не соглашаться со мной.
– Но, сир, вы не видели ее рук, – настаивал Омид. – А я видел.
Камран лишь нахмурился.
Поспешив уйти от этого невыносимого ребенка, принц снова забыл отдать дань уважения почтенным жрецам и жрицам. На выходе его перехватила свита прорицателей, которые, ничего толком не говоря – как и всегда – вложили в его руки небольшой сверток. Принц поблагодарил их, но разум его, переполненный и разлаженный, велел спрятать этот безымянный дар, чтобы открыть его позже.
Сверток так и пролежал несколько дней во внутреннем кармане плаща Камрана забытым.
Неудовлетворенный разговором с Омидом, принц прямо из квартала прорицателей отправился в Баз Хаус, дом своей отдаленной родственницы. Он точно знал, где в нем находится кухня: принц провел большую часть своей юности в этом поместье, пробираясь после полуночи вниз, чтобы перекусить. Он хотел было войти в парадные двери и напрямую спросить тетю, не нанимала ли она подобную служанку, но вспомнил предупреждение деда о том, что теперь все его действия находятся под пристальным вниманием.
У Камрана было немало причин искать эту девушку – не последней из них оказалось подтверждение короля Заала, что Ардуния в самом деле обречена на войну, – но распространять слухи об этом среди мирного народа принц не считал разумным.
В любом случае, он умел ждать.
Камран мог часами стоять в одной позе, не уставая, и был обучен почти исчезать по желанию. Для него не составляло труда потратить час, ожидая в переулке, чтобы поймать преступницу и защитить свою империю, избавить свой народ от происков безликой девчонки…
Это была ложь.
Да, ее действия показались принцу подозрительными, и она вполне могла оказаться туланской шпионкой. Но существовала вероятность, что Камран ошибался насчет этой девушки, и его нежелание принимать этот факт беспокоило. Нет, истинная правда, которую принц понял только теперь, заключалась в том, что в его мотивах крылось нечто большее: что-то в этой девушке запало ему в душу.
И он не мог избавиться от этого. Она – предполагаемая бедная, ничтожная служанка – обладала милосердием, которого Камран не мог понять, состраданием, которое злило принца своей необъяснимостью. Если это шпионка Тулана, почему она помогла жителю Ардунии? Почему вызвала в принце чувство собственной недостойности?
Нет, нет, это не имело смысла.
Годы подготовки научили Камрана распознавать в противниках даже малейшие несоответствия; слабые места, которыми можно было воспользоваться для манипулирования. И свои сильные стороны Камран знал – его инстинкты нельзя было отрицать. Он разглядел противоречия в ней с того самого момента, как бросил на нее взгляд.
Без сомнения, девушка что-то скрывала.
Камран хотел разоблачить ее ложь – а он знал, что служанка лжет, – доказать, что она или шпионка, или легкомысленная светская девица, играющая в притворство.
И вместо этого он оказался здесь.
Принц стоял в темноте так долго, что толпы уже начали расходиться, а улицы были усеяны пьяными спящими телами, которые не смогли дотащить себя до дома. Камран позволил холоду сковать его до дрожи в костях и тогда ощутил, что внутри него зияет огромная пустота.
Он не хотел быть королем.
Не хотел, чтобы умер его дед, не хотел жениться на незнакомке, не хотел становиться отцом и не хотел возглавлять империю. В этом секрете принц редко признавался даже себе: он не хотел жить той жизнью, которая была ему уготована. Камрану трудно пришлось, когда умер отец, но принц не мог даже вообразить себе мир без деда. Камран не считал, что сумеет в одиночку возглавить империю, и не представлял, на кого сможет положиться вместо Заала. Иногда он не был уверен даже в Хазане.
Камран отвлекал себя гневом, позволяя разуму сосредоточиться на дерзком воришке и лживом лице служанки. Но на самом деле он злился на то, что его заставили вернуться домой против воли, и теперь принц пытался убежать от самого себя – от противоречивого бремени привилегий, от ответственности, возложенной на его плечи. В такие моменты Камран всегда утешал себя уверенностью, что он, по крайней мере, способный солдат и достойный лидер, но сегодняшний день даже это поставил под сомнение. Какой толк от лидера, который не может доверять даже собственным инстинктам?