Принц замер, принимая ее.
Казалось, он неотрывно смотрит на Ализэ, но поскольку большая часть его лица была скрыта от глаз, девушка не знала этого наверняка.
– Твои глаза, – тихо произнес он. – Они только что… – он покачал головой, словно стряхивая наваждение. – Я могу поклясться, что они только что стали другого цвета.
Ализэ отодвинулась еще дальше, заслоняясь от него стульями. Колотящееся сердце не желало успокаиваться.
– Примите мою искреннюю благодарность, – сказала она. – Вы оказали мне непостижимую услугу, вернув мои вещи. Воистину, я не знаю, как вас отблагодарить. Я в долгу перед вами, господин.
Она содрогнулась.
Следовало ли ей сказать «сир»?
К счастью, принц не обиделся. Вместо этого он откинул капюшон. Ализэ резко вздохнула и сделала еще шаг назад, прижавшись к стулу.
Она не могла смотреть на лицо, которое видела в своем кошмаре.
В реальной жизни оно оказалось совершенно иным – юноша был поразителен во плоти. Его острые черты озарялись светом камина, пронзительные глаза напоминали цветом уголь, а оливковая кожа выглядела такой золотистой, что казалось, она светится. И действительно, в его облике было неестественное сияние – словно юноша сам испускал свет, – но Ализэ не могла определить его источник.
Принц сделал к ней шаг.
– Сначала они были голубыми, – тихо продолжил он. – Потом коричневыми. Серебряными. Ах. Теперь они снова коричневые.
Ализэ напряглась.
– Голубые.
– Перестаньте, прошу вас!
Он улыбнулся.
– Теперь я понимаю, почему ты никогда не снимаешь сноду.
Ализэ опустила глаза.
– Вы не можете знать, что я никогда не снимаю ее.
– Нет, – ответил принц, и она уловила нотку веселья в его голосе. – Осмелюсь сказать, что ты права.
– Я вынуждена пожелать вам доброй ночи, – произнесла девушка и уже развернулась, чтобы уйти.
– Подожди. Пожалуйста.
Ализэ замерла, все еще стоя спиной к принцу. Ей отчаянно хотелось забрать свои свертки в комнату и снова обработать раны. По ладоням и горлу разливалась боль.
Ализэ прижала ладонь ко лбу.
То, что она ощущала тепло, означало, что ей было жарче обычного, хотя она и утешала себя тем, что у ее повышенной температуры могло быть несколько причин.
Медленно развернувшись, Ализэ встретилась взглядом с принцем.
– Вы должны простить мне мою неспособность составить вам компанию в этот час, – тихо сказала она. – У меня нет сомнений, что вы достаточно великодушны, чтобы понять всю затруднительность моего положения. У меня осталось всего несколько часов на сон до звона рабочего колокола, и я должна вернуться в свою спальню со всей возможной поспешностью.
Принц, казалось, был потрясен этим и действительно сделал шаг назад.
– Конечно, – мягко ответил он. – Прости меня.
– Мне нечего прощать вам, – склонилась Ализэ в учтивом реверансе.
– Да. – Юноша моргнул. – Доброй ночи.
Ализэ завернула за угол и в темноте, с колотящимся сердцем, дождалась звука открывающейся и закрывающейся задней двери. Когда она убедилась, что принц ушел, то тихонько вернулась на кухню, чтобы запереть ее и погасить огонь.
Только тогда Ализэ поняла, что была не одна.
14
Сон, этот ускользающий дьявол, пришел к принцу так неохотно, что не остался надолго. Камран проснулся перед рассветом с внезапностью, удивившей его самого, потому как в постели – как и в забытье – он оказался недавно. Тело Камрана устало, да, но разум, трудящийся всю ночь, оставался ясным; сны принца были лихорадочными, воображение – буйствовало.
Камран уже начал подумывать, не прокляла ли его эта девушка.
Она явно не представляла, что сотворила с ним, и ее нельзя было винить за то, что ей удалось так основательно пошатнуть уверенность принца в собственных способностях, однако придумать более изящного объяснения тому, что его одолело, Камран не мог. Им не двигала ни низменная потребность овладеть этой девушкой, ни заблуждение, заставлявшее его думать, что он может быть влюблен в нее. И все же Камран не мог понять самого себя. Никогда прежде он не был так поглощен мыслями о ком-либо.
Эту девушку должны были убить.
Это собирался сделать его собственный дед, и именно это казалось Камрану самой страшной трагедией.
Принц был одним из тех немногих посвященных людей, кто знал о готовящемся. И ему, и Хазану было известно о пророчестве, предсказывающем появление существа, в жилах которого лед. Каждый король в истории Ардунианской империи был удостоен пророчества, и король Заал считал своим долгом помочь принцу справиться с тем, что ожидало его. Давным-давно дед рассказал ему, что в день коронации к Камрану придут двое.
Первым из них станет прорицатель, а вторым – дьявол.
Дьявол предложит ему сделку, условия которой Камран ни в коем случае не должен принимать. Прорицатель же сделает предсказание.
Но когда Камран спросил, какое предсказание сделали самому Заалу, тот был немногословен. Он лишь сказал, что его предупредили о появлении ужасного врага, демоноподобного существа, в жилах которого застыл лед. Королю поведали, что это будет враг, имеющий множество союзников, настолько грозный, что само его существование приведет Заала к гибели.
Разгневанный, молодой принц тогда тотчас же дал деду обещание, что разыщет это чудовище, где бы оно ни находилось в Ардунии, убьет его и преподнесет его голову своему королю на пике.
«Тебе не нужно беспокоиться, – улыбаясь, сказал его дед. – Я убью чудовище сам».
Камран прикрыл глаза и вздохнул.
Он плеснул водой в лицо, тщательно совершая утреннее омовение. Трудно было поверить в то, что жуткий враг из его детских фантазий оказался восхитительной молодой девушкой.
Камран вытер лицо полотенцем и нанес масло из апельсиновых цветов на шею и запястья – там, где бился его пульс. Он сделал глубокий вдох и втянул в себя пьянящий аромат, одновременно расслабляющий и согревающий грудь, заставляя сердце биться ровнее.
Медленно принц выдохнул.
Ему были настолько незнакомы эти новые чувства, что на мгновение принц подумал, не болен ли он по-настоящему. Он не ведал, как вообще добрался до своих покоев накануне, потому как ехал домой сквозь промозглую ночь, словно пребывая в трансе. Красота девушки лишила его дара речи в самых неблагоприятных условиях – в полумраке злой бури, однако вид ее лица в свете камина нанес Камрану столь сильный удар, что он уже не надеялся оправиться от него.
Хуже, все было гораздо хуже: она показалась ему очаровательной.
Его пленили ее противоречия, выбор, который она делала, и даже то, как она двигалась.
Кем же она была? Откуда она взялась?
Стремления принца, возникшие вчера ночью у ее двери, были сметены бурным потоком чувств. Отправляясь к ней, он надеялся многого добиться; он желал вернуть ей свертки, да, но было и нечто большее, что побудило Камрана к столь бессмысленному визиту – мотив, которого он искренне стыдился. Если бы эта встреча увенчалась успехом, принц мог бы предать своего короля, свою империю. Он превратился бы в самого отвратительного болвана, вместо того чтобы стать следующим правителем Ардунии.
Он приходил, чтобы предупредить ее.
Чтобы сказать ей бежать – собрать вещи и спастись бегством, найти безопасное место, спрятаться и остаться там, возможно, навсегда. И все же, когда принц увидел ее лицо, он понял, что не может просто попросить ее сбежать; нет, это была умная девушка, у нее наверняка появятся вопросы. Если Камран скажет ей бежать, она захочет узнать, почему. И по какой причине ей доверять принцу? Едва он успел подумать об этом, как она уже отмахнулась от него.
Возможно, она не знала, кто он такой – она назвала его господином, – но даже если бы девушка знала, что разговаривает с принцем, он подозревал, что ее отношение к нему не поменялось бы.
В любом случае, все это не имело значения.
Камран знал, что дед собирается убить ее, а пойти против него было равносильно измене. Если бы Камрана раскрыли, его голову тотчас же отделили бы от тела. Просто чудо, что он не лишился самообладания.
Или, возможно, вновь обрел рассудок.
Камран не знал ее. Но не понимал, почему мысль о ее убийстве вызывает у него отвращение. Он знал только, что должен попытаться отыскать другой путь – ведь наверняка она, смиренная служанка, не могла оказаться тем демоноподобным существом с обилием грозных союзников, о котором говорилось в пророчестве много лет назад.
Разумеется, нет.
Камран завершил свой туалет без помощи все еще спящего камердинера, а затем – к шоку и ужасу дворцовых слуг – спустился вниз, чтобы раздобыть на кухне чашку чая перед уходом.
Ему было необходимо поговорить с дедом.
Принц прожил в королевском дворце всю свою жизнь, однако не устал от его великолепных видов, ухоженных садов, бесконечных гранатовых рощ. Окрестности дворца были великолепны всегда, но больше всего Камран любил их на рассвете, когда мир все еще был тих. Принц замер на месте и поднес к губам еще дымящийся напиток.
Он стоял в самом центре иллюзии сверкающей бесконечности; километр земли под ногами на самом деле был мелководным бассейном глубиной в несколько сантиметров. Внезапно налетевший ветер окатил сапоги принца водой, и успокаивающие звуки волн стали приятным бальзамом для уставшего разума.
Камран сделал еще один глоток чая.
Он смотрел на парящие арки под открытым небом, на десятки десятков изысканных колонн, установленных в пространстве вокруг него. Гладкая белая каменная кладка строений была инкрустирована яркими самоцветами и блестящими изразцами, и все они сейчас благоденствовали под лучами просыпающегося солнца. Огненный свет преломлялся в оправе драгоценных камней, рассыпаясь бесконечными призматическими цветами по спящим землям. Сквозь открытые арки пробивались все новые солнечные лучи, золотя воду под ногами так, что та выглядела словно один сплошной жидкий слиток.
Красота жизни нередко ускользала от взора Камрана, но не сейчас. В этом моменте было особое умиротворение.