Выражение лица герцогини вдруг стало скорбным; она сжала его руку.
– О, дорогой мой. Я так хотела бы…
– Прости меня. Не будешь ли ты так благосклонна, чтобы позволить мне сделать небольшую паузу? Я бы с удовольствием немного побродил по дому и развеял свою ностальгию свежими воспоминаниями о твоем прекрасном поместье.
– Конечно, милое дитя! – Герцогиня Джамила опустила чайную чашку на стол с несколько излишней силой. – Это дом твой, так же как и мой. Но надеюсь, ты простишь меня, что я не могу присоединиться к твоей прогулке. Мои колени, как ты помнишь, не выдерживают всех лестниц этого дома без крайней на то необходимости.
– Вовсе нет. – Принц встал и склонил перед тетей голову. – Пожалуйста, оставайся здесь в свое удовольствие, а я скоро присоединюсь к тебе.
Она засияла еще ярче.
– Очень хорошо. Я распоряжусь об обеде, пока тебя не будет. Когда ты закончишь свое странствие, все будет уже готово.
Камран кивнул.
– Я ненадолго.
27
Любопытные взгляды слуг сопровождали каждый его шаг.
Камран нарочито громко шумел, бродя по залам Баз Хауса, открывал двери и грациозно расхаживал по коридорам, повсюду оставляя свидетельства своего интереса. Он драматично замирал в дверных проемах, проводил рукой по затейливой лепнине на стенах; он угрюмо смотрел в окна и брал с полок книги, прижимая к груди страницы в кожаных переплетах.
Возможно, Хазан был прав. Принц умел устраивать представления, когда считал это необходимым.
Он играл на публику достаточно долго, чтобы продемонстрировать свои тоскливые намерения; и только потом, когда удостоверился, что все подозрения слуг полностью развеяны, Камран превратился в тень.
Бесшумно, подобно свету, он подкрался к лестнице.
Сердце забилось слишком быстро, словно предатель в его груди. Несмотря на ненавистные обстоятельства, какая-то часть души Камрана все же трепетала от предвкушения разузнать о девушке больше.
Дед рассказал, что она была сиротой, в Сетаре провела всего несколько месяцев, а в Баз Хаусе находилась на испытательном сроке. Потому у нее не было комнаты в крыле для слуг, и взаимодействовать или общаться с остальными работниками ей не разрешали. Ей выделили старый чулан на чердаке.
Всего лишь старый чулан.
Это откровение повергло принца в шок, однако дед сразу же заверил Камрана, что изолированное расположение ее комнаты сильно облегчает задачу.
Удивления внука он не понял.
И поднимаясь по очередной лестнице, принц пытался представить себе, как может выглядеть подобный чулан. Он знал, что слуги занимают самые скромные жилища, но не предполагал, что девушка могла жить среди гниющих овощей. Неужели она ютилась в одной комнате с мешками картофеля и маринованного чеснока? Неужели бедняжке не оставалось ничего другого, как спать на сырых заплесневелых половицах, где ее соседями были крысы и тараканы? Она трудилась так усердно, что почти сдирала кожу со своих рук, но не имела даже самого элементарного – чистой постели?
От этой мысли Камрана передернуло.
Ему думать не хотелось о том, как плохо его откровения отразились на тете, но еще неприятнее было то, что он не знал, мог ли сам поступить лучше в произошедшей ситуации. Принц не знал, как обращаются со слугами в снодах во дворце, и ему ни разу не приходило в голову спросить об этом. Хотя, подумал он, возможно, это еще не поздно выяснить.
Камран потерял счет лестничным пролетам, по которым поднимался. Шесть? Семь? Испытать, какой тяжелый путь девушка проделывала днем и ночью, было удивительно, и еще удивительнее оказалось узнать, как далеко она обитала от остальных живых.
На мгновение принцу стало интересно, нравится ли девушке находиться так далеко от всех. Наверняка никто больше не поднимался на чердак без причины. Возможно, это было ее утешением – иметь такое укрытие.
Хотя это наверняка было и отчаянно одиноко.
Когда Камран наконец предстал перед дверью девушки, он замешкался; в груди у него затрепетало.
Принц не знал, что может здесь обнаружить, но постарался подготовить себя, по крайней мере, к тому, что перед ним предстанет ужасающая картина нищеты. Ему не хотелось копаться в личной жизни девушки; он закрыл глаза, открывая дверцу чулана, и прошептал тихое извинение ее призраку.
А затем застыл в оцепенении на пороге.
Его встретило мягкое сияние света и ошеломил пьянящий аромат роз Голе Мохаммади, источник которого принц обнаружил в маленькой вязаной корзинке в углу комнаты. Импровизированная чаша была усыпана венчиками медленно увядающих розовых лепестков.
Камран был потрясен.
Маленькая комнатушка – настолько маленькая, что он мог бы лечь на пол и растянуться во всю ее длину – была теплой и уютной, напоенной благоуханием и залитой светом. И здесь не было ни одного таракана.
Камрану захотелось рассмеяться, словно сумасшедшему.
Но как? Как ей удавалось всегда доводить его до такого постыдного состояния? В который раз он был убежден, что понимает ее – и даже жалеет, – а вместо этого раз за разом оказывался унижен собственным высокомерием.
Картина и правда оказалась убогой. Комната была безупречно чиста; стены, пол и потолок девушка вымыла так старательно, что доски разительно отличались от черной, отделанной лепниной, наружной двери, оставленной нетронутой. На полу, рядом со скромной раскладушкой, аккуратно застеленной шелковым одеялом и подушкой, лежал маленький коврик с красивым узором. Немногочисленный гардероб висел на разноцветных крючках – нет, то были гвозди, понял принц, обмотанные нитками, – а в чистом ящике из-под яблок находились аккуратно уложенные предметы. В основном это были швейные принадлежности, но имелась и одна книга, название которой Камран не смог разглядеть; он сделал неосознанный шаг в комнату, чтобы взглянуть на нее поближе. И весь чулан сразу же предстал перед его взором – принц запоздало заметил свечу, горевшую в сокрытом от него до этого углу.
И внезапно окаменел.
К его горлу прижалось холодное лезвие, на спину легла маленькая рука. Камран различил тихое дыхание девушки и лишь по приглушенному звуку понял, что она была без сноды.
Должно быть, он удивил ее.
Дрожь предвкушения внезапно усилилась. Это было странное ощущение, ведь даже с приставленным к шее ножом принц чувствовал не страх, а восторг. Ее не должно было быть здесь, и Камран даже не смел надеяться, что снова окажется с ней наедине.
И вот чудо: ее рука все еще прижималась к его спине, а ее учащенный пульс был почти слышен.
– Говори, – сказала она. – Что ты здесь ищешь? Отвечай честно, и я даю слово, что не причиню тебе вреда.
Плохо ли, что сердце принца заколотилось сильнее при мягком звуке ее голоса? Разве не стоило тревожиться, что Камран не чувствовал ничего, кроме наслаждения, от того, что находится во власти этой девушки?
Каким завораживающим и смелым существом она была, чтобы предложить сохранить ему жизнь в обмен на информацию. Интересно, от каких сокровищ мира принц мог бы отказаться в стремлении познать ее мир?
Девушка прижала нож сильнее.
– Говори правду, – повторила она. – Или я перережу тебе глотку.
Камран ни на секунду не усомнился в ее словах.
– Меня послали сюда как лазутчика, – сказал он. – Я пришел в надежде собрать сведения.
Лезвие исчезло.
Принц услышал знакомый лязгающий звук соединяющегося металла и понял, что принял за клинок обычные ножницы. Он чуть не рассмеялся.
Но тут девушка выступила вперед, оказавшись перед ним, и все помыслы о смехе замерли у Камрана в горле.
Она была не одета.
Волосы ее оказались распущены; на серебристые глаза упала длинная обсидиановая прядь, и девушка нетерпеливо смахнула ее. Камран завороженно смотрел, как шелковистые локоны касаются ее обнаженных плеч, изящной шеи, гладкой груди. Опасно низкий вырез ее сорочки поддерживался лишь корсетом, и к своему ужасу Камран обнаружил, что не в состоянии сделать ни вдоха.
Девушка не была одета.
Она не была совсем нага, нет – но на ней остались только нижние юбки и корсет, и она неумело прикрывалась одной рукой, прижимая промокшее платье к обнаженному лифу, по-прежнему стискивая в правом кулаке ножницы.
Камран и забыл, как она красива.
Это открытие поразило его, ведь он провел гораздо больше времени, чем хотел признаваться себе в этом, думая об этой девушке и представляя ее лицо, когда закрывал глаза по ночам. Принц полагал, что ни за что не сможет забыть ее, однако это случилось, ведь он был поражен до глупости и теперь тянулся к ней, словно голодное пламя к сухим поленьям.
Камран не обрадовался чувству, которое овладело им. От подобного отчаяния, от желания, столь сильного, что принц весь дышал им, он не испытывал никакого удовольствия. Никогда он не ощущал ничего похожего, эта неведомая сила выбила почву из-под его ног.
Камран чувствовал себя слабым.
– Отвернись, – сказала девушка. – Мне нужно одеться.
Ему потребовалось мгновение, чтобы осмыслить эти слова. Разум принца пребывал в смятении, и к тому же Камран никогда не получал приказов ни от кого, кроме короля. Он ощутил себя так, словно кто-то втолкнул его в трагический мир, где все было противоположно привычному укладу жизни, и больше всего принца удивило то, что он не возражал.
Он безмолвно подчинился приказу, тихо коря себя за столь странную реакцию на девушку. Женщины в его присутствии облачались порой в самые откровенные наряды, а некоторые надевали платья с таким глубоким вырезом, что им приходилось отказаться от корсета. Кроме того: принц не был зеленым юнцом, непривычным к компании красивых женщин. Как тогда объяснить то, что охватило его сейчас?
– Значит, – тихо произнесла девушка. – Ты пришел, чтобы шпионить за мной.
Камран услышал отчетливый шелест ткани и закрыл глаза. Он был человеком чести. Он не станет воображать ее голой. Не станет.
– Да, – ответил он.
И снова шелест ткани; что-то ударилось о пол с глухим стуком.