Ализэ глубоко вздохнула. Уже второй раз за сегодня кто-то называл ее странной, и она не вполне понимала, как относиться к этому.
Она решила сменить тему разговора.
– Я пришла к вам, чтобы поговорить о вашем платье.
– О, да, – с готовностью отозвалась госпожа Худа, вставая и направляясь к гардеробной. – Так это оно? Могу я открыть…
Ализэ бросилась к коробке и прижала ее к груди. Она отступила на несколько шагов, сердце с силой билось о грудную клетку.
– Нет! – выпалила она. – Нет, это… Это кое-что другое. Для кое-кого другого. На самом деле я пришла сюда, чтобы сообщить вам, что я еще не закончила шить ваше платье. Я вообще не смогу его закончить.
Глаза госпожи Худы расширились от возмущения.
– Ты… Но как ты могла…
– Меня уволили из Баз Хауса, – быстро проговорила Ализэ, вслепую подхватывая свою сумку. – Я отчаянно хотела бы завершить его, госпожа, но теперь у меня нет дома, мне негде работать, а на улице так холодно, что я едва могу держать иголку в пальцах…
– Ты обещала мне… Ты сказала… Ты сказала, что оно будет готово к балу…
– Мне очень жаль, – извинилась Ализэ, медленно продвигаясь к двери. – Мне действительно искренне жаль, и я могу представить ваше разочарование. Думаю, теперь мне пора уйти, потому что, боюсь, я уже достаточно испортила вам день – хотя, само собой, я оставляю вам ваше платье, – она открыла сумку и полезла за тафтой. – После этого я сразу же оставлю вас…
– Даже не думай.
Ализэ замерла.
– Ты сказала, что тебе негде работать? Что ж, работай тут, – Госпожа Худа жестом указала на комнату вокруг. – Ты можешь остаться здесь и закончить платье. Ты можешь незаметно выскользнуть из дома, когда все отправятся на бал.
Ковровый мешок выскользнул из замерзших пальцев Ализэ и с глухим стуком упал на пол.
Предложение было абсурдным.
– Вы хотите, чтобы я закончила его прямо сейчас? – переспросила она. – Здесь? В вашей комнате? Что, если сюда войдет горничная? Что, если сюда войдет ваша мать? Что, если…
– Ах, я не знаю, – раздраженно отозвалась госпожа Худа. – Но ты все равно не сможешь уйти сейчас. Гости отца уже наверняка, – она взглянула на настенные часы, золотой маятник которых качался из стороны в сторону, – да, они уже наверняка прибыли, а это значит, что в доме полным-полно послов, учитывая их поспешность…
– Но… быть может, я могу вылезти в окно?
Госпожа Худа уставилась на Ализэ.
– Ты не будешь делать ничего подобного. Эта идея просто нелепа, и мне необходимо мое платье. Мне больше нечего надеть, а у тебя, по твоему же собственному признанию, больше нет работы. Разве не так ты сказала? Что тебя уволили?
Ализэ зажмурилась.
– Да.
– Значит, тебя никто не ждет и тебе некуда пойти этим зимним вечером?
Ализэ открыла глаза.
– Нет.
– Тогда я не понимаю твоей нерешительности. А теперь немедленно убери это проклятое чудовище со своего лица, – велела госпожа Худа, приподняв подбородок на пару сантиметров. – Ты больше не служанка в сноде, ты швея.
Ализэ подняла на нее глаза и почувствовала, как в сердце вспыхнул огонек. Она оценила попытку молодой женщины поднять ей настроение, однако госпожа Худа не понимала ситуации. Если Ализэ придется ждать, пока весь Фоллад Плэйс отправится на бал, то она ужасно опоздает сама. У нее не было иного выбора, кроме как отправиться на праздник пешком, и потому она планировала выйти гораздо раньше. Даже обладая сверхъестественной скоростью, она не могла перемещаться так же быстро, как карета, и уж точно не осмелилась бы бежать в столь изысканном платье.
Омид решит, что она бросила его. Хазан будет гадать, удалось ли ей благополучно попасть на бал.
Ей нельзя было опаздывать. Просто нельзя. Слишком многое было поставлено на карту.
– Пожалуйста, госпожа. Мне правда нужно идти. Я… На самом деле я джинн, – нервно призналась Ализэ, прибегая к единственной оставшейся у нее возможности. – Вы можете не беспокоиться, что меня увидят, я могу стать невидимой и…
Глаза госпожи Худы распахнулись от изумления.
– Твоя дерзость меня шокирует. Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь? Да, я незаконнорожденная, но я внебрачный ребенок ардунианского посла, – заявила она, заметно разозлившись. – Или ты забыла, что сейчас стоишь в доме чиновника, назначенного короной? Как только у тебя хватило наглости даже намекнуть в моем присутствии на то, что ты делаешь нечто настолько вопиюще незаконное, я не могу понять…
– Простите меня, – запаниковала Ализэ. Только теперь, когда ее порицали за это, она осознала всю тяжесть своей ошибки; другой человек, может статься, уже вызвал бы магистрат на месте госпожи Худы. – Я просто… Я не подумала… Я лишь надеялась предложить решение очевидной проблемы и я…
– Самая очевидная проблема, я полагаю, заключается в том, что ты дала мне обещание, которое бесцеремонно нарушила. – Госпожа Худа сузила глаза. – У тебя нет никакого оправдания, чтобы не завершать работу, и я требую, чтобы ты выполнила ее сейчас.
Ализэ пыталась отдышаться. Сердце ее билось в груди с опасной скоростью.
– Ну? Давай же, – сказала госпожа Худа, гнев ее постепенно ослабевал. Она жестом указала на сноду девушки. – Считай, что наступил рассвет новой эры. Новое начало.
Ализэ закрыла глаза.
Она задумалась, имеет ли теперь снода хоть какое-то значение. Так или иначе, к концу ночи она покинет Сетар. Она никогда больше не увидит госпожу Худу, и Ализэ не сомневалась, что та не станет сплетничать о странном цвете ее глаз, значения которых, скорее всего, не поймет, ведь большинство представителей глины плохо сведущи в истории джиннов и не осознают всей важности увиденного.
Ализэ никогда не прятала лицо из страха перед толпой; она боялась одного-единственного внимательного взгляда, который знает. Стоит ей показаться на глаза не тому человеку, и жизнь ее будет потеряна; впрочем, шаткое положение Ализэ сейчас и было тому доказательством. Каким-то невероятным образом Камран разгадал ее хитрость, на которую она пошла, надев сноду.
За все эти годы он оказался единственным.
Ализэ сделала глубокий вдох и выбросила принца из головы, избавила от него свое сердце. Она вдруг вспомнила о своих родителях, которые всегда беспокоились о цвете ее глаз, всегда волновались за ее жизнь. Они не теряли надежды, что однажды их дочь вернет себе свои земли и корону.
Ализэ с младенчества воспитывали в уверенности, что она сделает это.
Что бы они подумали, увидев ее сейчас? Безработная и бездомная из-за какого-то мелкого промаха. Ализэ стало стыдно за себя, за свое бессилие в этот момент.
Не говоря ни слова, она развернула сноду и нехотя выпустила из пальцев клочок шелка. Когда Ализэ наконец подняла глаза, чтобы встретить взгляд молодой женщины, госпожа Худа застыла от страха.
– Небеса! – ахнула она. – Это ты.
33
Камран вздрогнул.
Швея воткнула в него еще одну булавку, тихо напевая себе под нос, натягивая что-то здесь, подворачивая что-то там. Она была либо невнимательной, либо бессердечной. Казалось, ее совсем не волнует, что она калечит принца, хотя он несколько раз просил ее быть аккуратней.
Он взглянул на портниху, древнюю женщину в вельветовом котелке, такого маленького роста, что она едва доставала ему до пояса. Сейчас она возвышалась над Камраном, стоя на деревянном табурете. От нее пахло карамелизированными баклажанами.
– Мадам, – бросил ей принц. – Мы еще не закончили?
Швея вздрогнула при звуке его голоса и снова уколола юношу, заставив его судорожно вдохнуть. Старушка удивленно моргнула большими совиными глазами, которые делали ее взгляд обескураживающим.
– Почти готово, сир, – сиплым голосом отозвалась она. – Уже почти готово. Еще несколько минут.
Камран беззвучно вздохнул.
Он ненавидел все эти примерки и не мог взять в толк, зачем они нужны, ведь у него был целый гардероб неношеных одежд, которые вполне сгодились бы для вечернего торжества.
На очередном костюме настояла его мать.
Она перехватила Камрана, как только он переступил порог дворца, не пожелав слушать ни слова вразумления. Несмотря на протесты принца, Фирузе настояла, что встреча с королем и чиновниками может подождать, ведь гораздо важнее быть одетым подобающе к приему гостей. К тому же, мать клялась, что примерка займет всего минуту. Одну минуту.
Но прошел почти час.
Камран не исключал того, что швея тыкала в него иголками исключительно в знак протеста. Ведь принц не прислушался к Фирузе и наотрез отказался проследовать с ней в гардеробную. Он оставил ее с туманным обещанием вернуться чуть позже. Врага на поле боя Камран мог бы зарубить мечом, но свою мать в присутствии портнихи в ночь бала…
Он не был вооружен против такого противника, а потому решил просто игнорировать ее.
Три часа принц обсуждал возможные мотивы туланского царя с Хазаном, королем и избранной группой советников, а когда, наконец, вошел в гардеробную, мать швырнула в него лампой.
Камран чудом увернулся от снаряда, который, разбившись об пол, стал причиной небольшого пожара. Принцесса не обратила на это внимания, она с яростным блеском в глазах приблизилась к сыну.
– Осторожно, дорогой, – ласково проворковала она. – Ты упускаешь из виду свою мать ценой больших для себя потерь.
Камран в это время гасил разрастающееся пламя.
– Боюсь, я не понимаю твоих нравоучений, – нахмурившись, заявил он, – ибо не представляю, чего мне стоит избегать родителя, который так часто и с таким удовольствием пытается меня убить.
Фирузе улыбнулась, но в глазах ее вспыхнул гнев.
– Еще два дня назад я сообщила, что хочу поговорить с тобой. Два дня я ждала простого разговора с собственным сыном. Два дня ты пренебрегал мной, хотя нашел время, чтобы провести целое утро со своей дорогой тетей.
Камран сдвинул брови.
– Я не…
– Без сомнения, ты забыл, – перебила его мать. – Уверена, моя просьба вылетела из твоей хорошенькой головки в тот же момент, когда была произнесена. Так быстро ты позабыл обо мне.