И наконец, кем бы вы ни были:
Я невероятно вами горжусь.
С любовью, Кайла
Благодарности
Хочу поблагодарить тринадцатилетнего Райана М. за то, что читал отстойные вписочно-мэрисьюшные повестушки тринадцатилетней Кайлы, вместо того чтобы заниматься уроками. Без тебя я бы, наверное, так и не набралась смелости написать что-то получше.
Спасибо вам, Эми, профессор Бауэр-Гатцос, профессор Симпсон. Спасибо всей команде издательства Imprint. Спасибо вам, мама и папа, за то, что разрешали мне быть собой. Это фантастически здорово, и я надеюсь, что стою того.
Легенда о Золотом вороне
В восемь лет Джек Росси получил урок. Мама была на кухне, ее мягкие ладони разминали тесто для хлеба. Джек видел, что она злится.
– Быть милым и добрым не одно и то же, – сказала она, повернувшись к сыну. – Быть милым – значит быть воспитанным. Воспитанность помогает вести себя правильно. Ты мил с незнакомыми людьми, когда покупаешь в магазине продукты, мило поступаешь с котенком, которого заметил под машиной холодным зимним днем. Ты делаешь то, что положено, тогда, когда от тебя этого ждут, и делаешь это ожидаемым образом, в нужное время.
Мама тыльной стороной ладони стерла со лба мучную пыль, и Джек улыбнулся: она лишь испачкала лоб еще больше. Миссис Росси улыбнулась в ответ и шутливо мазнула его мучным пальцем по носу.
– Доброта – это совсем иное. Быть добрым труднее. Это значит делать как лучше, даже если цена высока. Например, говорить вслух о том, что причиняет боль, ранит и ранит, чтобы не было больно потом. – Она уложила тесто в форму для выпечки хлеба и похлопала ее по бокам, разравнивая содержимое. – Это значит втягивать в себя, пропускать меж зубами яд, когда высасываешь его из раны другого. Потому что яд – это подло, а ты не можешь смотреть, как на твоих глазах гибнет человек.
Джек поднял глаза на маму и задумался над ее словами. Он почувствовал себя очень серьезным и взрослым.
– Помни, зайка: будь добрым, когда придет время, – сказала она и поцеловала его в лоб. – Милым может быть кто угодно.
Следующие девять лет после этого разговора выдались нелегкими, но урок, выученный тогда, пригодился Джеку только сегодня.
Они были в лесу, и Август прожигал его взглядом, вне себя от ярости: глаза налились кровью, сбитые костяшки пальцев вспухли.
Скула горела огнем от заслуженного удара, когда Август попросил его о чем-то важном, а до него дошло не сразу. Отказ ранил Августа, и сейчас ему было больно не меньше, чем самому Джеку.
Никогда прежде Август не поднимал на него руку. Джек вспомнил мамины слова и понял, что настало время принять решение. Можно поступить мило и извиниться – он знал, что сказать, чтобы грудь лучшего друга перестала вздыматься, знал, как остановить злые слезы, блестевшие в уголках глаз Августа. Это проще простого. А можно проявить доброту и вкусить его яд. Дать Августу то, о чем он просил.
Порыв ветра сорвал с деревьев стайку листьев. Они сворачивались и плавно кружили в струе воздуха, как будто дышали в такт с Джеком. Может, и дышали, кто их знает. Он уже не отличал, что есть на самом деле, а чего нет.
Все было гораздо хуже, чем Джек говорил. Видения мучили его не первую неделю – он постоянно видел другой мир, наложенный поверх реального. Когда Август начал замечать неладное и скрывать свое состояние Джек больше не мог, он не выдержал и признался другу, но солгал о частоте приступов. Умолчал о том, что галлюцинации постепенно заполняют все его поле зрения.
Сейчас он видел – а Август нет – землю, покрытую ковром из спутанных лоз, которых в действительности не существовало, потому что Джек о них не спотыкался. Он слышал шум реки, видел Августа, но все остальное окутывала тьма, похожая на лесную чащу: деревья росли так густо, что он, пожалуй, не смог бы протиснуться между ними.
Джек точно знал одно: когда он волновался, галлюцинации усиливались, заслоняя реальный мир. Так продолжалось, пока он не отворачивался и не брал себя в руки. Когда он переводил взгляд обратно, все опять выглядело нормальным, ну, более или менее. Но главное… Джек каждый раз терзался сомнениями, увидит ли реальный мир снова, когда повернется, или навсегда застрянет в мире видений.
Сейчас, когда скула саднила, а сердце стучало как бешеное, он не мог себя контролировать. Галлюцинации обступили его, избавиться от них не получалось. Что бы ни пряталось в чаще, это повергало Джека в холодный пот, поэтому он старался смотреть на Августа. Краем глаза Джек видел птиц, усыпавших ветки всех деревьев; кажется, это были вóроны. С их скелетов свисали перья и клочья мяса, вороны гнили заживо, но сотни глаз сохраняли ясный блеск и неотрывно наблюдали за Джеком и Августом. Вороны почти не шевелились, лишь изредка точили клювы о ветки или вертели головами, реагируя на движения людей. Они вели себя так странно, так не по-птичьи, что Джек отвлекся на это зрелище. Лишь на секунду он отвел взгляд от друга, а когда посмотрел опять, тот исчез и на его месте стоял незнакомец с лицом Августа.
В этой версии Август был облачен в самодельные кожаные доспехи, изрядно поцарапанные, местами залатанные. Некоторые элементы выглядели старее других, точно достались ему от прежних владельцев. Одежда, видневшаяся из-под доспехов, тоже была сильно поношенной, чиненой-перечиненой. Джек пожалел, что не может осязать предметы в этом мире, ведь он знал, что ткань на ощупь окажется такой же мягкой, как на вид. Этот Август во многом походил на реального, разве что выглядел чуть грубее. Черные волосы, которые настоящий Август с утра тщательно причесал, у этого вились непослушными кудрями. Под глазами пролегли темные круги, и, хотя лицо у него было сердитое, он плакал.
Август за всю жизнь ни разу не плакал в присутствии Джека. Вот вам и подсказка. Этот Август не его друг.
Слезы ненастоящего Августа подлетали вверх, неуязвимые перед силой тяжести, и оставляли дрожащие влажные дорожки, тянувшиеся к небу. На груди материя его рубашки пропиталась кровью, и когда он заметил взгляд Джека, то прикрыл темное пятно ладонью, посуровев еще больше. В другой руке он держал зайца – единственное светлое пятно во всем лесу. Зверька этот Август пристроил на сгибе локтя; заяц тихонько жевал его рукав. Чтобы кровь, сочащаяся из сердца, не залила меховую шубку, Август держал сложенную чашечкой ладонь под грудью.
Помни, зайка: будь добрым, когда придет время.
– Так ты… этого… хотел? – обратился Джек к иллюзии.
Этот Август лишь молча закрыл глаза от боли, а затем протянул к нему окровавленную ладонь. В ответ Джек тоже вытянул руку – разве он мог иначе? Их пальцы соприкоснулись, и вдруг вороны оглушительно закаркали, все одновременно. Хлопая крыльями, стуча мертвыми костями, они целой стаей снялись с деревьев и сбились в черную тучу, закрывшую собой сияние луны. Их было такое несметное количество и двигались они так стремительно, что Джек как будто ослеп до тех пор, пока последняя птица не растаяла в вышине.
Когда воронье разлетелось, перед Джеком – синяя куртка, джинсы, чистенькие кеды, стиснутые кулаки – стоял его Август… только теперь его лицо закрывала бронзовая маска с длинным изогнутым клювом и темными крыльями по бокам. Маска закрывала верхнюю часть головы и доходила до кончика носа, отбрасывая на лицо тень. Она была устроена таким образом, что носивший ее все видел, а заглянуть под нее никто бы не смог. Джек сумел бы разглядеть глаза Августа, только если бы их лица оказались близко-близко, так, чтобы смешалось дыхание. Сколько бы Джек ни отворачивался, а затем снова смотрел на друга, маска оставалась на месте.
По спине пробежал холодок страха. Но ведь это же его Август, а не сумрачная иллюзия, да и кровь из сердца больше не течет. Что это означает, Джек не знал, однако фигура с лицом Августа исчезла, и вороны тоже – и на том спасибо. Не самый лучший вариант, но с этим хотя бы можно мириться.
В общем, каковы бы ни были правила этого мира, он поступил правильно, когда протянул руку: как минимум, это помогло прогнать воронов. Джек вовсе не собирался проявлять такую честность; он просто хотел как можно дольше не огорчать Августа, терпеть, пока галлюцинации не сомкнутся вокруг них окончательно. Однако же он прошел испытание и понял: пугающий новый мир, пристально наблюдавший за ним, убедился, что он не задумываясь готов протянуть руку даже образу, сотканному из боли Августа. Сделанный им выбор открыл ту часть истории, до которой в противном случае он мог вообще не добраться. Теперь Джек знал, чего Август хочет сейчас. В чем нуждался с самого начала: в доказательстве преданности.
Грудь Джека наполнилась теплом, небо очистилось, деревья расступились, открыв реку. Он слышал, как его Август дышит под маской, видимо ожидая ответа.
Сколько прошло времени, Джек не знал, зато теперь был уверен в себе. Впервые за много недель он ощущал такой прилив энергии. Они победят, если только он соберется с силами, даст Августу то, чего тот хочет, и останется с ним до самого конца.
С бьющимся сердцем – оно стучало так громко, что заглушало все остальные звуки, – Джек шагнул вперед, завел руку за маску Августа и, вцепившись ему в волосы, дернул голову назад, чтобы заглянуть в глаза.
Август охнул и выгнулся дугой. Его взгляд был слегка затуманен, однако он смотрел прямо на Джека и совершенно точно был реальным. Джек усилил хватку, и Август – вполне ожидаемо – зажмурился.
– Хорошо, – прорычал Джек над самым его ухом. – Это твоя игра, Август, и я буду играть по твоим правилам. Но больше никогда – слышишь? – никогда не смей меня бить.
Давным-давно, когда Земля была еще молода, жили два короля: Деревянный Король и Плетеный Король. Они были братьями, и королевства их граничили друг с другом, защищенные от всего остального мира стеной. Оба короля были хороши собой, правили мудро, любили забавы и спорт. Оба были щедрыми, храбрыми, и народ их обожал. Это была золотая пора, когда ветви деревьев гнулись под тяжестью плодов, а тучные стада паслись на лугах, давали вдоволь молока, плодились и размножались.