оставаясь в штанах и расшитой узором подпоясанной рубахе. Ена невольно отвела взгляд, не уверенная, не нижнее ли это бельё. Ей вообще подумалось, что князь намеревался лечь спать после разговора с ней, но планы изменились, раз он пообещал боярам вынести какой-то… приговор?
– Я сожалею, – наконец выдавила Ена, зная, что в целом нет подходящих слов утешения. – Сожалею о твоём отце и брате, сожалею о матушке и о тебе.
Злой смешок привёл Ену в смятение.
– Ещё бы тебе не сожалеть, ведь именно твоих благодетелей обвиняют в поджоге.
– Что? – Ена растерянно заморгала, с трудом понимая смысл сказанного. – Нет. Нет! Этого не может быть, Злат. Ты сам знаешь! – Князь фыркнул и отвернулся, Ена бросилась к нему и, растеряв былой страх, схватила за руку, развернула к себе, вынуждая её выслушать. – Никто не был так предан твоему отцу, как Яреш. Никто не был так предан тебе, как Зоран и Рокель! Ты сам всё знаешь!
– Я думал, что знаю! – огрызнулся Злат, сбросив её руку. – В детстве верил, да как подрос, многое осознал! Это ты не видела, как все больше власти прибирал себе Яреш, задвигая моего отца – своего же великого князя. Не видела, как он усиливал своё влияние над войском, да не только над своим, но и над визинским!
– Разве это не потому, что твой отец и ты не хотели быть на поле боя?! Вместо вас с Одольским княжеством бились Яреш, Зоран и Рокель! Конечно, солдаты их зауважали, они Визне победу принесли, разве не в этом смысл?!
Не стоило наседать и повышать голос, да беспочвенные обвинения вывели Ену из себя. Сколько разговоров она подслушала, сколько предложений Зорана бросить всё и уехать Яреш отмёл, сколько ран она Рокелю зашила, сколько месяцев проводила в одиночестве и страхе, что они не вернутся с битвы, которая даже не их.
– Зоран твой ближайший друг! Как ты можешь верить Боярской думе, зная, что те всегда были против князя сеченского? Как ты можешь держать их там, раненных, в темнице?!
Недопитый кубок вина полетел на пол. Ена задохнулась, ударившись спиной о стену, к которой Злат припечатал её, схватив рукой за горло. Он не душил её, но держал крепко, заставив умолкнуть. Ена тяжело сглотнула, округлила глаза, не ожидав от него жестокости. Злат бывал вспыльчив, до драк доходило, но с ней всегда оставался учтив и добр. Теперь же он смотрел на неё с надменным холодом в глазах.
– Не поучай меня, когда сама ничего не знаешь, – пробормотал он, удерживая её шею в тисках. Девушка вытянулась вдоль стены, стараясь не провоцировать. – Будто я не знал, что Зорана мне в друзья с детства подсунули, чтобы он всегда рядом был, то тут, то там помогал. С детства влияние на подданных едва ли не схожее со мной получил. Яреш, похоже, думал, что можно мной управлять, как он управлял моим отцом, снимая с него тяготы. Хорош друг. Вместе с тяготами он крал у моего отца власть и доверие людей. Видел я, как на собраниях к Ярешу прислушивались внимательнее, чем к отцу. Как с вопросами и трудностями сперва к Ярешу бежали, игнорируя, кто их настоящий государь!
Он хотел как лучше.
Ена оставила возражение при себе, по глазам видя, что Злат ей не поверит. Он ощутил себя преданным, управляемым ближайшим другом. Не сказать, что это полностью было неправдой. Их действительно свели в детстве намеренно. Если Креслав и Яреш и правда дружили, то для Зорана дружба со Златом каждый год становилась в тягость. Слишком разными они были. Но Яреш продолжал настаивать и вынуждал Зорана помалкивать и быть необходимым соратником будущему князю. Однако настоящие чувства невозможно скрыть. И с юношеских лет начались споры между ними, были даже драки, которые Зорану потом приходилось решать извинениями по велению отца.
И всё же Яреш принимал сомнительные решения не ради власти, Ена из года в год подслушивала одно и то же. Он действительно хотел помочь Креславу создать крепкое единое царство.
– Это не так, они хотели как лучше для твоего отца и тебя, для будущего Визны, – мягче возразила Ена, ища пути убеждения. – Твоими устами говорят бояре, а они всегда были против Яреша. Они за себя трясутся. Они доверие твоего отца теряли и не хотели с этим мириться.
– Может, ты не просто красивая, но и не такая уж и бестолковая.
Ена поджала губы, волна обиды поднялась в ней, и скрыть гнев на лице не удалось.
– А ведь я желал в жёны тебя взять, – невесело напомнил Злат, чуть сильнее сдавив пальцы на шее, из-за чего Ена шумно втянула носом воздух. – Годами отца, Яреша и Зорана упрашивал. Однако покровитель твой не пожелал своей дочерью назвать, а Зоран вечно безродной и глупой обзывал, но ты всё равно их защищаешь?
Ена не ответила, лишь торопливо сморгнула собравшиеся злые слёзы, хотя сама не знала, на что и на кого злится: на Злата, позволившего себе грубость, или на Зорана, отказавшегося звать её сестрой.
– Раз ты думаешь, что всё понимаешь, то вот тебе правда, – угрожающе тихо прошептал Злат. – Я новый князь, и сейчас, если дам слабину, все попытаются разорвать меня на части. Уверен, что Одольское и Никоновские княжества нападут с новой силой, как только осознают, что мы уязвимы. Но я стану ещё слабее, если попытаюсь изменить уже имеющуюся систему. Мне нужна поддержка бояр, которые все как один клеймят Яреша и его сыновей в смерти моего отца и брата. Там столько доказательств и свидетелей, что и слепому глаза не закрыть. И неважно, что хорошего хотел Яреш и какие благородные цели были у него и Зорана. Сейчас меня обступили враги, а те, кто должен помогать, ждут от меня слабины и повода оторвать кусок плоти побольше. Следишь за мыслью, Витена?
Ена содрогнулась от ярости в голосе, когда Злат с издевательской мягкостью протянул её имя и губами коснулся щеки. Она скованно кивнула.
– В ближайшие дни княгиней и моей женой станет Сияна. Это укрепит моё положение, а Мстислав встанет на мою сторону и усмирит Боярскую думу.
Сердце Ены сжалось от внезапной боли. Подслушав разговор Яреша и Зорана, ей потребовались месяцы, чтобы смириться с мыслью, что женой княжича визинского ей никогда не стать, а после сегодняшнего она бы и не хотела, и всё же старая влюблённость, похожая на хрупкий хрусталь, рассыпалась, раня.
Рука с горла пропала, пальцы с болезненной лаской заскользили по её скуле, стирая слёзы. Ена не заметила, когда начала плакать, сама вздрогнула, ахнула, ощутив чужие губы на своих. Это был её первый поцелуй, и вместо восторга и удовольствия она оцепенела, растерянная от прикосновения чужого языка и грубости, с которой он разомкнул её губы. Злат успел забрать своё к моменту, когда Ена пришла в себя, упёрлась руками ему в грудь и изо всех сил оттолкнула.
Голова кружилась от мыслей, смятения и происходящего, Ена попыталась отойти в сторону, а в итоге натолкнулась бедром на стол, и стоящие там кубки, звякнув друг об друга, попадали. Злат хоть и отступил, но далеко не отошёл, продолжая удерживать Ену в западне. Даже если она выбежит в коридор… все хоромы, весь двор и сама Визна для неё ловушка. Князь здесь Злат. Осознав своё положение, Ена заставила себя успокоиться и спрятать страх.
– Значит, ты поверил боярам, что Яреш, Зоран и Рокель виноваты в смертях твоих близких?
Несмотря на поцелуй, взгляд Злата оставался ненавидяще ледяным. Он поднял один из упавших кубков, наполнил на половину и осушил.
– Нет, все пытаются мной манипулировать, включая князя сеченского и его сыновей. Я не позволю впредь собой управлять.
– Тогда отпусти их! Если не хочешь видеть рядом, то отправь в Сечень, запрети возвращаться в Визну, пусть там о благополучии местных жителей заботятся. – Ухватившись за возникшую надежду, Ена даже позабыла о грубом поцелуе и вцепилась в руку Злата. С нежностью обхватила его ладонь, безмолвно моля о пощаде.
Она вспомнила все свои плетения, и внезапно возможность отъезда показалось ей выходом. Тем самым, который она искала. Они должны уехать в Сечень, покинуть Визну, и всё наладится. Все будут в безопасности.
Злат опустил взгляд на её руки, бережно держащие его широкую ладонь. Спина покрылась мурашками, а зародившаяся надежда скукожилась, стоило Злату поднять глаза. Там не было ни жалости, ни раздумий. Просто бесстрастная маска когда-то живого лица.
– Я покажусь слабаком, если отпущу предателей, против которых столько доказательств.
– Лживых доказательств!
Злат издал скупой смешок.
– Знаешь, что будет на рассвете?
– Что?
– Их казнь. А тебя наверняка накажут вместе с ними.
Ена обмякла, привалившись спиной к стене. Колени ослабли, голова мигом опустела.
– Оставайся моей наложницей.
Она задохнулась, не готовая к такому требованию. Застыла, округлив глаза от столь скорой перемены темы.
– Сияна мне нужна как княгиня из-за власти своего отца, но женой я всегда хотел видеть тебя. Нынче, даже если Яреш признает тебя дочерью, женой стать ты мне не сможешь, но твою жизнь я в силах спасти, сделав любовницей. Будешь жить при дворе в отдельном тереме, а родишь детей, я их признаю. – Его откровенность и прямолинейность обескуражили.
Он не просил, скорее ставил ей условие, из-за чего Ена возмущённо задохнулась.
– Нет.
– Нет? – с удивлением переспросил Злат.
Ена выпрямилась, вздёрнув подбородок. Внутри всё ходуном ходило от страха, от мыслей о петле, чудилось, что та уже затягивается на горле, мешая говорить и дышать, но его предложение было оскорбительным.
– Шлюхой, пусть и княжеской, я не стану.
По лицу Злата прошла тень. Он медленно подошёл ближе, Ена не дёрнулась, когда его рука почти невесомо заскользила по её бедру, потом от талии к груди и до шеи. В этот раз Злат сдавил до боли, так что Ена захрипела, стараясь отцепить его пальцы. В ушах зазвенело от того, как Злат несколько раз дёрнул на себя и обратно, впечатав Ену в стену. В затылке заныло от слабых ударов.
– Нет, Ена, ты не поняла, – зашептал Злат на ухо, его пальцы причиняли боль, но уже не душили. – Смерть наступит не сразу. Яреша, Зорана и Рокеля сперва будут бить, пытать и мучить, пока они не начнут вопить и молить о смерти. Пока их лица не изуродуют до неузнаваемости в назидание всем предателям. Им не оставят ни одежд, ни гордости, ни зубов, ни языков. Вздёрнут Зорана, вынудив Яреша смотреть, к чему привело его самомнение. Затем вздёрнут самого князя, а Рокеля оскопят и приставят к тебе – моей наложнице, – хочешь ты того или нет. И каждую ночь Рокель, безголосый и опозоренный, будет стоять и смотреть, как я буду тебя брать. Он будет стоять и молчать. Уверен, после такого вряд ли кто назовёт меня слабым князем, а может, и все бояре присмиреют, воспринимая только силу.