– Мы познакомились давно, все тогда тебя Незванкой величали. Ты мне на рынке помогла, поломанную корзинку починила. Потом новую подарила и ещё скатерть, – с улыбкой перечислила Милья, изредка поглядывая на Ену. – Слышала, руки у тебя беспокойные. Усидеть не можешь – всё плетёшь.
Ена бросила взгляд на свои ладони, с отъезда её близких она не плела. Ничего не хотела делать. Это в детстве ей было руки не остановить, сейчас же стремление что-либо создать не могло пересилить тоску, охватившую безвольное тело. Она просто сидела, а руки, может, что-то бы да сплели, но только Ена к нитям не прикасалась. Боялась ещё каких бед насмотреться.
– Больше не плету.
– А зря.
Ена заморгала, не ожидая такого ответа.
– Выпей, – приказала Милья, поставив кружку с каким-то отваром.
Зоран и Рокель учили её никогда с ходу напитков чужих не пить, но эту кружку Ена опрокинула в себя не раздумывая. Отрава, дурман, хмель, лекарство – всё одно. Милья тоже не оценила её опустошённого выражения лица и качнула головой. На языке остался горький привкус.
– Настой, чтобы не заболела, – пояснила знахарка, не дождавшись нужного вопроса от Ены. – А теперь вот это.
Милья поставила небольшую стопку с бледно-красной водой. Ена и её залпом опустошила. Привкус был сладковатый, но всё равно не особо приятный.
– Для чего?
– От детей.
Брови девушки приподнялись, хотя удивление всё равно вышло вялым. Она вспомнила её голос. После ссылки близких и того, что с ней сделал Злат, Ена заболела. Её лихорадило так сильно, что она с трудом могла вспомнить те четыре дня страданий, пока знахарка отпаивала отварами. Теперь Ена была уверена, что той женщиной была Милья.
– Ты не впервой мне даёшь такое лекарство, верно?
– Вкус запомнился? – поинтересовалась Милья, и Ена кивнула. – Тогда чего скрывать, давала. Поняла всё с твоей горячки, когда разбиралась в причинах. Приметила и синяки на твоих бёдрах.
Ком встал в горле. Ена была в курсе, что весь двор знает, ради чего Злат её оставил. Слышала, что блудницей уже прозвали. Даже те, кто князя Яреша мечтал изгнать, на Ену смотрели с отвращением за предательство. Сколько бы оно им на руку ни было, но девушку считали гадюкой, которая пригревшую её руку укусила. Такую «змею» поблизости никто не хотел видеть.
– Я весь месяц принимала твоё питьё, сказали, что это для укрепления здоровья.
– И насколько я знаю, весь месяц это питьё тебе было необходимо, – без обиняков напомнила Милья.
– Я – княжеская наложница. Тебя за такое казнят, если узнают, – предупредила Ена.
Её дети будут бастардами, и всё же они княжеские бастарды.
– Если узнают. – Милья одарила девушку понимающей улыбкой.
– Спасибо, – искренне поблагодарила она. Мысль о детях от Злата её не пугала, а ужасала до дрожи в коленях. Она не хотела ему кого-либо рожать, она ещё надеялась на перемены, побег или даже смерть, но жизнь до конца её дней в стенах этого двора она точно не видела. Но может стать хуже: через пару лет она Злату надоест, и он насильно выдаст её замуж за какого-нибудь боярина или же оставит на дворе в качестве развлечения для его дружинников.
Словно ощутив перемену в мыслях Ены, Милья перестала готовить и устало присела на табуретку.
– Я давно за тобой наблюдаю, – со всей серьёзностью начала знахарка. – Да и на дворе князя Яреша часто бывала, княжичей лечила. Видела я, как ты раны им зашивала, какие кружева плела и как всем на дворе подарки давала. Даже мне, хотя я лишь ко двору временами наведывалась. – Милья кивнула в сторону, и Ена приметила кружевную салфетку, висящую на нескольких гвоздях в качестве украшения.
Почему-то это смутило Ену, салфетка была старая, но знахарка её хранила. Ена никогда не думала об этих подарках как о чём-то особенном. Ей просто нравилось радовать окружающих, а чем добрее люди к ней были, тем чаще ей хотелось им что-то подарить. Однако помимо рукоделия она мало что умела.
– Видела я и как ты на рынке всем постоянно помогала, да и князя Яреша я уважала. Он всегда хорошо платил, с уважением наставления принимал и советам следовал. Хороший князь, благородный. Не верю, что он виноват в поджоге, и в твоё предательство не верю.
– Поэтому ты соврала Злату про дурман в моём вине?
– Не соврала, – качнула головой Милья, её уверенность лишила Ену дара речи. – Тело у тебя, конечно, маленькое да хрупкое, много хмеля и не надо, чтобы напиться. Но дурман был.
Она схватила Ену за руку и ткнула её девушке под нос, заставив взглянуть на ногти. Те стали болезненного красноватого оттенка.
– Красная дурман-трава, – подтвердила Милья мысль Ены и пододвинула к ней склянку с тёмным порошком. – Кто-то тебя медленно травит. Во все напитки добавляй этот порошок. Он действие дурман-травы снимет, но этого недостаточно. Лучше найди того, кто от тебя желает избавиться.
Ена сдавленно усмехнулась:
– Ты сама сказала, что у меня врагов полон двор.
– Как есть, так и сказала, – смешком поддержала Милья, на что Ена не оскорбилась, наоборот, знахарка нравилась ей всё больше. Она ничего не приукрашивала и не нянчилась с ней, предпочитая говорить правду в лицо. Благодаря такой откровенности Ена почувствовала облегчение: её наконец перестали убеждать, что всё будет хорошо.
Всё хорошее закончилось месяц назад.
– Ошибся князь, воспитав тебя доброй, – внезапно фыркнула Милья, явно раздосадованная. Ена рот разинула: доброту считали хорошей чертой, особенно для девушки. – Он сам и сыновья его – воеводы, тебя же научить простому правилу не подумал, – продолжила ворчать Милья, словно доброта и покладистость Ены оскорбляла её лично. – Запомни, деточка. – Ена ахнула, когда Милья треснула её деревянной ложкой по голове. Не сильно, но назидательно. – Если твой дом полон крыс, ты с ними не сотрудничаешь, ты их травишь.
– А если я не знаю, где они прячутся? – посерьёзнев, спросила Ена. Совет она запомнила.
Милья улыбнулась:
– Тогда ты запускаешь в дом змею и глядишь, как сучата разбегаются сами.
Глава 12. Настоящее
С каждым днём произношение звуков давалось Алаю всё легче, однако он по привычке почти всегда молчал. Теперь и для него Морана создавала еду и воду. По словам богини, пища для выживания ему не требовалась, но царевич приходил в такой восторг от разных вкусов, что Морана сама старалась его удивить. Стоило Ене заикнуться об этом, как на лице богини отразилось изумление, невиданное ранее недоумение. Она взглянула на сотворённые абрикосы в руке и тут же превратила их в обычные яблоки, которые Алай уже пробовал. Ену её отрицание позабавило, но говорить больше она ничего не стала.
Алай, как и Ена, продолжал безропотно следовать за богиней. Иногда это её то ли раздражало, то ли беспокоило. Морана стала чаще на него оборачиваться, но по выражению лица Ена не могла понять: надеялась ли богиня, что он отстанет, или же боялась, что царевич потеряется.
И в целом их путешествие продвигалось хорошо, пока на четвёртый день не распогодилось и утро не встретило их голубым небом и ярким солнцем. Попав под его не скрытые тяжёлыми облаками лучи, Алай болезненно зашипел и стремительно вернулся под тень лесного массива.
– Что случилось? – спросила Ена, застыв.
Несмотря на пугающие глаза, Алай выглядел растерянным и даже напуганным произошедшим. Его взгляд шарил по земле, а когда поднимался к ясному небу, то царевич морщился, словно глядеть на него было неприятно.
Он сделал очередной шаг вперёд, под яркий солнечный свет, и сперва ничего не произошло. Царевич замер, переступая с одной ноги на другую, тяжело задышал, терзаемый неясными Ене ощущениями.
Морана ничего не говорила, внимательно следя за происходящим.
– Тебе нехорошо? – попыталась понять Ена.
Алай вытянул руку, та немного дрожала и сперва показалась обычной, но при близком рассмотрении Ена наконец разглядела, как на неестественно бледной коже появляются блёклые пятна. Она невольно раскрыла рот, приметив слабый дым, будто солнце медленно его сжигало. Такие же следы разрастающихся ожогов стали появляться и на щеках Алая. Не выдержав боли, царевич вновь спрятался в тень, там ему стало заметно лучше. Ена огляделась: лес закончился, они вышли на поляну. Кроме одиноких елей и далёкой рощи не было мест, где можно было бы скрыться.
– Ты хорошо держался, Алай. Удача была на твоей стороне, но дальше ты идти не можешь, – бросила Морана. – Возвращайся к пещере, в которой мы ночевали. Ты царевич подземного царства, поэтому используй свои силы, и она откроет для тебя путь домой.
– Что? Нет! – возразила Ена, не веря, что Морана опять за своё.
Девушке никак не удавалось её понять, Морана то ли испытывала облегчение, то ли злилась на произошедший поворот. Её тон, выражение лица и взгляд говорили о разном, как если бы она одновременно испытывала и желала противоположное.
– Я говорила, что ты мира не знаешь. Всю жизнь проведя под землёй, жить здесь ты не способен, – продолжила Морана, не обращая внимания на растерянную Ену, чей взгляд метался от богини к царевичу.
– Нет-нет! – прошептала Ена, схватив богиню за руку. – Его же превратят в статую!
– Не сумеют. Он меня обокрал, и с полученным оберегом заклятия Сумерлы его не возьмут.
– Обокрал?
– Возвращайся домой, Алай. Этот мир не для тебя, – игнорируя мольбы, велела Морана, развернулась и уверенно отправилась дальше.
Ена снова замерла, совсем как тогда, когда богиня в первый раз сказала царевичу идти своей дорогой. В тот раз он остался на месте, раздумывая над выбором. Алай не моргая упрямо следил за удаляющейся Мораной, его челюсти сжались, на подбородке дёрнулась жилка. Такой взгляд Ена уже видела, и неприятное предчувствие ознобом прошлось вдоль позвоночника.
– Может, переждёшь, а потом…
Ена не договорила: Алай вышел на солнечный свет и заторопился, нагоняя Морану размашистым шагом. Ена последовала за ними по заснеженному полю. Гнев помог Алаю преодолевать боль, и всё же проступающие ожоги уже спустя десять минут начали выглядеть болезненными. Простые пятна становились всё уродливее, его глаза беспрестанно слезились от яркого света, на солнце он и вовсе не мог смотреть.