Змеиная княжна.
Это прозвище на дворе она заработала упорным трудом.
Затея была опасной. Ена начала носить исключительно мрачные одежды, всем демонстрируя свой траур. Волосы носила неподобающе распущенными, никого, кроме Злата, не слушалась, а остальных наложниц так запугала, что её отселили в отдельные покои подальше от остальных. Ену всё устраивало.
Бояре, Сияна, наложницы и большинство живущих при дворе роптали, видя её с распущенными волосами, говорили, что она злых духов собой притягивает, да и слухи про её плетения и детство усиливали чужой страх. Злат же, зная Ену лучше, забавлялся, наблюдая за её бунтом. При свидетелях она ему не перечила, приказы сменить одежду выслушивала с покорно склонённой головой, но затем уходила и ничего не меняла. Отчасти Ена надеялась вызвать у Злата презрение и ненависть, ждала, что он устанет от её выходок и вышвырнет вон, да просчиталась. Чем больше она упрямилась и противилась, тем каким-то образом сильнее князю нравилась. Кажется, он даже намеренно держал её при себе, раздражая таких, как Мстислав, демонстрируя, что он великий князь и финальное решение за ним.
Музыку Ена едва слышала за стоящим гамом голосов. Мужчины – бояре и воеводы – то ли спорили, то ли обсуждали. Злат расслабленно попивал своё вино, изредка смеясь над фразами сидящих рядом советников. Благо Ену он перестал сажать подле себя и сегодня вообще мало на неё обращал внимания, разве что насмешливо улыбнулся, глядя на её косу.
Ена практически не вникала в обсуждения, под градусом хмеля половина напоминала бестолковые споры. Прошлой весной, как только дороги просохли, Злат сделал то, что намеревался его отец, – упразднил разделение на удельные княжества. Однако Креслав намеревался провести перемены постепенно, как можно мягче. Злат же в своей манере был груб, резко отобрав у князей их земли. И если большинство всё-таки смиренно согласились, получив по месту в новом княжеском совете, то одольский и никоновский князья воспротивились пуще прежнего. Началась полномасштабная война.
Ена откинулась на невысокую спинку лавки, руки сами принялись плести нити. Не желая что-либо видеть и знать о своей жизни: для себя она более почти не плетёт. Однако сегодня праздник. Не её, но от подарков судьбы Ена не отказывалась с тех пор, как выяснила список предателей. Тех самых, кто на самом деле виновен в поджоге, тех, кто намеренно подставил Яреша, Зорана и Рокеля. Ене потребовался год, чтобы обзавестись необходимым количеством шпионов. Милья ей в этом помогла, будучи знахаркой, лечила тех самых подонков при нужде и подслушивала.
Ена пару раз попыталась поговорить со Златом о настоящих предателях. И худшее было не то, что он никак их не наказал, а то, что о многих он либо уже знал, либо догадывался. Она помнила отвратительное ощущение подкатившей к горлу тошноты, не найдя удивления в его взгляде. Да, ему как великому князю, окружённому врагами, не стоило действовать опрометчиво, и всё же он сам поставил себя в такое положение. Защити он тогда князя сеченского, и сейчас Зоран с Рокелем оберегали бы его день и ночь, стали бы ему не просто ближниками, но лучшими советчиками и настоящими братьями.
Злат сам выбрал сторону.
Ена выбрала свою.
Трое из шестерых предателей к нынешнему моменту мертвы.
Несчастные случаи. Какая трагедия.
Незаметно для всех Ена порезала палец о лежащий на столе нож. Мелкая ссадина, всего несколько капель, но этого достаточно. Кровь она размазала по нитям и вернулась к плетению. Потребовались неимоверные усилия, чтобы сделать неверный узел. Её руки будто не умели вить намеренно уродливое кружево. Пальцы сопротивлялись, не способные создавать что-то неидеальное. За неверным узлом последовали опять правильные, но Ена вновь напряглась, заставляя руки подчиняться и плести нечто некрасивое. Теперь пару узлов вышли кривыми, за ним снова верный и опять бесформенный. Звуки праздника и музыки притихли под гулом крови в ушах. Один из слуг её окликнул, подойдя вплотную. Кажется, предложил вина, но Ена отказалась взмахом руки, глаз от кружева она не отводила. Дальше стало чуть легче, с каждым кривым узлом сплетённая салфетка становилась всё безобразнее, ранее заметный узор начал размываться, превращаясь в убожество. Руки прекратили сопротивляться, дело пошло быстрее. Словно замарав сапожки, уже и целиком в лужу падать не страшно. Испортив плетение достаточно, она остановилась и подняла взгляд. Все звуки вернулись.
Ещё некоторое время пир продолжался, вынесли фрукты. Мужчины пили, ели да смеялись. Отец Миланы – боярин Вран – сидел подле Мстислава и что-то своему сыну доказывал. Таир почти ровесник Зорана, но мужчиной вырос хвастливым и крикливым. Из-за его возгласов даже Злат изредка морщился.
В громкое обсуждение между сыном и отцом встряли сидящие рядом с ними соседи. Все пьяные уже, чокнулись чарками, так что половина хмеля на стол разлилась, а они хохотать да фрукты в рты запихивать. Таир со звоном сплюнул вишнёвые косточки в чашу, а затем неожиданно подавился.
Сидящие вокруг не заметили, продолжая трепаться. Ена же следила и перемену подметила. Улыбка с лица Таира сошла, глаза округлились, он схватился за горло, попытался вдохнуть, да не вышло. Запаниковал, руки по столу зашарили, чаши и чарки задели. Таир успел пугающе покраснеть, когда до всех дошло, что что-то не так. Смех сменился воплями, многие повскакивали со своих мест. Вран закричал, другие голоса звать лечцов принялись. Ена сидела, расслабленно наблюдая за суматохой. Сидела не она одна, княгиня Сияна рот рукой в ужасе прикрыла, подняться не могла. Да только Ена смотрела на происходящее скучающе, но на неё никто внимания не обращал.
Таиру пытались помочь, но лечец опоздал. Когда боярский сын перестал дышать, а его отец в ужасе завыл, Ена сделала последний глоток хмеля. Придерживая юбку, неслышно поднялась со скамьи и, с притворным ужасом прикрывая рот рукой, выскользнула из зала.
Четверо из шестерых.
Праздник окончен.
– Вы пили это лекарство, государыня? – уточнила Ена, понюхав тёмный отвар. Он был холодным, но чаша полной.
– Нет, – с хриплым смешком заверила Венда, принимая сидячее положение на кровати.
Поправить подушку под спиной ей не удалось, годы назад обожжённые руки плохо двигались. Заметив трудность, Ена моментально оказалась рядом, чтобы помочь. Княгиня поблагодарила Ену улыбкой.
– Хорошо, что не пили. Пахнет неправильно, – объяснила Ена, распахнула окно, выглянула наружу и, не найдя свидетелей, обыденным движением выплеснула напиток на землю. – Кто вам его принёс? Знакомая служанка?
– Нет. То ли новенькая, то ли не моя. Молоденькая, коса русая, на правой щеке крупная родинка у носа. Опять дурман? – безмятежно уточнила Венда, сложив изувеченные руки на покрывале друг на друга.
Ена бросила на неё короткий взгляд, убеждаясь, что княгиня привыкла запоминать всех, кто ей что-либо приносил, дабы затем рассказать. Потребовалось время, чтобы у неё это вошло в привычку. Ена с каждым разом всё больше поражалась её сдержанности и воспитанному смирению, с которым Венда принимала новости о попытках её если не отравить, то содержать в безобидном состоянии опоённой мямли.
Оставшись в полном одиночестве на великокняжеском дворе, Ена и представить не могла, что найдёт союзника в лице вдовы Креслава и матери Злата. Она единственная выжила в пламени, потребовался год, чтобы она оправилась от ожогов. Отметины более не смертельны, но подвижность княгини сильно пострадала, ей требовался регулярный уход, помощь слуг и постоянное лечение.
В первый же год Ена спасла её от покушения. Венде подсыпали отраву. Об этом она поделилась только с самой княгиней, взамен она потребовала у сына Ену в помощницы, которая в свою очередь привела Милью. Вдвоём они вы́ходили Венду. Княгиня не требовала от Ены становиться её служанкой, просто попросила приходить раз в день, проверять, общаться. Не сразу, но до Ены дошло, что княгиню тяготило одиночество. Злат сильно отдалился, став князем. Сейчас же Венда выглядела спокойной, расслабленной, похоже, мысль о смерти от отравы её не пугала. Ена догадывалась, что не сможет защищать княгиню бесконечно, рано или поздно её не окажется рядом или же убийцы более открыто используют нож. Потеряв близких, Ена старалась впредь ни к кому не привязываться, и всё же в груди сдавливало от мысли, что в её силах разве что оттянуть неизбежное. Злат любит мать, она по-прежнему имеет некоторое положительное влияние на его решения, и однажды её присутствие встанет костью в чьём-то горле.
– Не уверена, дурман ли тебе подсыпают в вино, – пробормотала Ена, кивнув на кувшин. – Запас снимающего действие порошка ещё есть?
– Есть. Не волнуйся, Витена, я не забываю его использовать.
Где-то в тереме раздались крики, по стенам пошла вибрация от топота ног. Ена вскинула голову, прислушиваясь, когда шум стих, она вернулась к поиску чистого кубка.
– Что-то произошло или это всё на празднике шумят? – уточнила Венда.
– Таир умер. Подавился вишней, – бросила Ена и, достав нужное лекарство, развела его водой.
– Какая трагедия, – ахнула Венда.
– Ага, очень жаль.
Чтоб его душу Морана в тело жабы засунула.
Настоящее лекарство Ена протянула Венде, и бывшая княгиня Визны выпила, даже не принюхиваясь, доверяя Ене.
– Жаль, что Милье пришлось уехать. Она научила меня нужным рецептам, но сомневаюсь, что мои руки так же хороши в лечении, как и её. – Ена присела на край кровати.
– Не наговаривай, Витена. У тебя золотые руки. – Венда демонстративно приподняла покрывало, которое Ена для неё расписала цветами и узорчатыми оберегами. – Хотела бы я, чтобы и сердце твоё было целиком из золота, а то грустно смотреть, как оно день ото дня разбивается.
Однажды Ена не выдержала и рассказала про все угрозы Злата его же матери. Княгиня, к её удивлению, ответила сочувствием и пониманием, осуждая то, как её сын с ней поступил. К несчастью, Венда не имела достаточного влияния, чтобы вынудить Злата отпустить девушку. Но княгиня также не верила, что Яреш и его сыновья причастны к гибели Креслава и Даврита, и Ена вздохнула с облегчением, получив хоть такого союзника.