— Все готово, — сказал Зели, — когда вторая ракета поднимется капитан, то это будет знаком, что запалит фитиль...
— Хорошо, — отвечал Кернок, — перебивая его. — Дети! Я вам обещал сюрприз, если вы будете вести себя хорошо. Ваше благоразумие и умеренность превзошли мои ожидания. Вы сейчас за это получите награду. Этот испанский корабль, оснащенный и вооруженный, как видите, стоит верных... тридцати тысяч пиастров... я плачу за него сорок тысяч, дети мои, я покупаю его на мою долю добычи, лишь бы иметь удовольствие представить экипажу «Копчика» потешный огонь с музыкой. Смотрите, вот сигнал. Проворно, по местам!
И весь экипаж, по крайней мере те, которые были в состоянии ходить и видеть, расположились группами на марсах и на вантах.
Вторая ракета взлетела с «Сан-Пабло», на нем начинал разгораться огонь.
Это был тот самый сюрприз, который Кернок приготовил своему экипажу. Он посылал Зели на испанское судно, с тем, чтобы собрать весь порох, какой только мог там остаться, разложить горючие вещества в орлопе и в трюме, и наконец, подтянуть покрепче веревки, связывающие несчастных испанцев, которые ничего еще не подозревали.
И так «Сан-Пабло» горел; ночь была мрачна, воздух тих, море как зеркало.
Сначала, из люков корабля повалил густой, смолистый дым с кучей искр.
И крик пронзительный, ужасный, раздавшийся вдали, исторгнулся из внутренностей «Сан-Пабло», ибо экипаж его увидел, какой он предназначен участи.
— Вот и музыка! — сказал Кернок.
— Однако, они поют дьявольски фальшиво, — прибавил Зели.
Дым краснел все больше и больше, потом побагровел и наконец, столп пламени, вырвавшись вихрем из большого люка, отразился в водах длинными лучами кровавого цвета.
— Ура!!! — воскликнул экипаж брига. Пожар увеличивался; огонь, выходя из трех люков в одно время, слился и развернулся, как широкая пламенная завеса, на которой мачты и снасти «Сан-Пабло» рисовались черным цветом.
Тогда крики испанцев, связанных посреди этого раскаленного горнила, сделались такими ужасными, что пираты, как бы против воли, испустили дикие вопли, чтобы заглушить раздирающий душу голос этих несчастных.
Пожар тогда был во всей своей силе. Вскоре пламя охватило снасти, пробежало по канатам; стеньги, не поддерживаемые более вантами, затрещали, и со страшным грохотом упали на палубу; горящие веревки повисли со всех сторон, и эта огромная масса света казалась еще ослепительнее среди чрезвычайно мрачной ночи.
Испанцы уже не кричали.
Вдруг пламя пробило широкое отверстие в одном из боков корабля, и грот-мачта повалилась на ту же сторону; «Сан-Пабло», сильно покачнувшись, накренился на левый бок, и вода с шипением хлынула в трюм.
Мало-помалу, корпус корабля потонул. Одна только бизань-мачта оставалась еще стоящей одиноко на водах и пламеневшей, как погребальный факел. Затем крюйс-стеньга исчезла, крюйс-брам-стеньга возвышала еще свою горящую верхушку, но вскоре вода заклокотала вокруг и виден был только легкий красноватый дымок, затем более ничего... ничего, кроме беспредельности ночи.
— Вот уже и кончилось! — сказал Кернок, — Сан-Пабло украл наши деньги.
— Да здравствует капитан Кернок, устраивающий такие великолепные праздники своему экипажу! — воскликнул Зели.
— Ура! — отвечал экипаж.
И утомленные пираты кинулись на палубу.
Кернок оставил «Копчик» в дрейфе до появления зари и предался на несколько минут покою, с тем внутренним удовольствием, какое ощущает богатый человек, входя в свою спальную комнату после данного им пышного празднества.
Потом пират пробормотал сквозь сон:
— Они должны быть довольны, ибо я очень хорошо справился с делом: корабль в 300 тонн и три дюжины испанцев, это изрядно. Однако их не следует к этому приучать, все хорошо время от времени, так как надобно иногда немного и посмеяться.
ГЛАВА XПогоня
Away... Away...
Вперед!.. Вперед!
Все спало на борте «Копчика»; одна Мели находилась на палубе, волнуемая смутным беспокойством. Ночь была еще мрачна, но бледный свет, показавшийся на горизонте, возвещал приближение зари. Вскоре широкие полосы розоватого и золотистого цвета пробороздили небо, звезды потускнели, исчезли, солнце начало появляться, потом медленно поднялось над синеватыми и неподвижными водами океана, которые, казалось, покрыли его пурпурным покрывалом.
Штиль все еще продолжался; бриг оставался в дрейфе под галсами прошедшего вечера. Мели мечтала, сидя на вахтенной скамье, закрыв лицо обеими руками; но когда она приподняла голову, то дневной свет, довольно уже распространившийся, позволил ей различать предметы ее окружавшие, и она содрогалась от ужаса и отвращения.
Матросы спали посреди посуды и остатков вчерашнего пиршества; беспорядок являлся в высшей степени; компасы были опрокинуты, веревки и снасти перепутаны, оружие и стекло разбитые вдребезги, бочки с выбитым дном изливали целые ручьи водки и вина. Затем, один из спящих удальцов, с разбросанными туда и сюда руками, еще сжимал бутылку, от которой оставалось только горлышко, подобно тем гордым кордованцам, которые, даже убитые, сохраняли в руке обломок своего кинжала. Там другой пират спал, просунув шею под штурвал, так что при малейшем движении колеса, голова его должна быть неминуемо раздроблена.
Настоящее утро после попойки и притом попойки пиратов!
Первая мысль Мели была благословлять провидение за то, что оно хранило с такой бдительностью все это достойное сообщество и, что бриг еще не пошел ко дну, ибо судя по беспечности, царствовавшей в ту минуту на борту, если бы во время ночи поднялась буря, то не стало бы ни «Копчика», ни Кернока, ни экипажа, ни десяти миллионов. Какая жалость!
Итак, она хотела молиться. Бедная девушка находила на бриге так мало случаев возноситься душой к Творцу Всевышнему. Для молитвы, она преклонила колена и невольно обратила глаза к этой туманной и голубоватой черте, которая опоясывает горизонт, но не молилась. Ее взоры сделались неподвижными и приковались к одной точке, сначала неясной, но которую вскоре она смогла рассмотреть лучше. Наконец, положа руку на свои брови, чтобы соединить больше зрительных лучей, с минуту наблюдала, потом черты ее приняли выражение живого страха, и в два прыжка она была в каюте Кернока.
— Ты с ума сошла, — говорил пират, выходя тяжелым и еще не твердым от попойки шагом на палубу, — ну, если ты меня разбудила по пустякам...
— Смотрите, — отвечала Мели, подавая ему одной рукой подзорную трубу, а другой указывая на беловатую точку, видневшуюся на горизонте.
— Черт побери! — сказал Кернок, поглядев внимательно, и приставил поспешно трубу к левому глазу.
— Что за дьявольщина!
И он вытер стекло инструмента, как бы для того, чтоб удостовериться, точно ли он видит хорошо и ясно, и не обманывает ли его какое-либо оптические видение. Нет, он не обманывался...
(Здесь следовал перечень всего, что можно только отыскать самого грубейшего в словаре пирата).
Едва этот поток проклятий и ругательств излился, как Кернок вооружился ганшпугом. Ганшпуг — это кусок дерева, от пяти до шести футов длиной и в четыре дюйма толщиной. Эта дубовая игрушка служит для поворачивания орудий на корабле. Кернок переменил назначение одной, ибо он употребил эту вещь для пробуждения своего экипажа. Удары ганшпуга, достойно сопровождаемые бранью, способной разгромить бриг, сыпались пуще града, то на палубу, то на сонных матросов. Зато, когда капитан закончил свой обход, все почти были на ногах, потирая глаза, голову или спину и спрашивая со страшной зевотой: «Что там такое?»
— Что там! — кричал Кернок громовым голосом, — что там, негодные собаки! Военное судно, английский корвет, прибавляющий парусов, чтобы нас настигнуть!.. Корвет, имеющий над «Копчиком» выгоду в ветре, ибо он там свежеет, и к нам придет не раньше, как с этим англичанином, провал бы его взял!
И все глаза обратились к точке, на которую Кернок указывал концом своей подзорной трубы.
— Восемь, десять, пятнадцать портов! — вскричал он. Тридцатипушечный корвет; это изрядно, и вдобавок голубой эскадры.
Он позвал Зели.
— Послушай, Зели, тут нечего зевать; прикажи выкинуть весла, привести все в возможный порядок; поворотим оверштаг и уберемся в море: клюв и когти «Копчика» не больно тверды, чтобы зариться на такую добычу.
Затем он приложил ко рту свой рупор: — По местам, распускай марсели и брамсели! Готовь грот и форбом-брамсели! Станови марса и ундер-лисели! А вы, ребята, принимайтесь за ваши весла, лишь бы только нам войти в курс, а там «Копчику» нечего бояться. Помните, что у нас десять миллионов на бриге! Так выбирайте, или висеть на реях англичан, или возвратиться с полными карманами в Сен-Поль, пить грог и плясать с красавицами!
Экипаж Кернока понял его совершенно, в выборе нельзя было колебаться; поэтому с помощью поставленных парусов и дюжих гребцов «Копчик» начал пробегать три узла.
Но Кернок не полагался на ход своего брига; он хорошо видел, что английский корвет, идя с ветром, имел над ним очевидное преимущество. Поэтому пират, как рассудительный капитан, приказал выносить койки наверх, открыть крюткамеру, уставить на кранцах ядра, и внести на палубу абордажные копья и интрекели, надзирая над всем этим с неимоверной деятельностью и неутомимостью.
Английский корвет приближался все ближе и ближе... Кернок велел позвать Мели и сказал ей: «Милая моя, вероятно, каша заварится; спустись сейчас в трюм, забейся там, и будь неподвижна, как пушка на лафете. Да, кстати, если ты почувствуешь, что бриг кружится и спускается, то это будет значить, что мы идем на дно. Понимаешь... идем на дно, и ожидай скорее этого, нежели видеть англичанина, курящего трубку. Полно же плакать, поцелуй меня скорей, и чтоб я не видел тебя до окончания свалки, если только в ней я не оставлю моей кожи.