Я добавил первую партию компонентов, поместил пробирку в нагревательную камеру и выставил нужный температурный режим. Засек на часах время — семь минут и тридцать семь секунд. Потом смесь нужно будет осадить, отделить осадок, процентрифугировать и использовать самую легкую фракцию.
Как и следовало ожидать, в скором времени отец пациентки снова начал терять терпение. То он раздраженно зыркал по сторонам, то начинал сверлить меня мрачным взглядом, то порывался встать, но в последний момент опускался на место.
— Ну что там, долго еще? — осведомился он наконец.
Я повернулся в его сторону, так чтобы он видел свое отражение в линзах моей маски, и ответил одним словом:
— Два.
— Что два?! Два часа?! Два дня?!
Я нажал на кнопку вызова медсестры, после чего достал пробирку из камеры и всыпал в нее катализатор. В растворе мгновенно набухли хлопья осадка. Я достал еще одну пробирку и принялся сцеживать в нее раствор через десятимикронное ситечко. Когда я поставил ее в центрифугу, вошла знакомая мне медсестра.
— Миссис Имс, будьте так любезны, вызовите полицию.
— Что-то случилось? — спросила она.
— Этот человек своим буйством мешает мне работать и ставит под угрозу жизнь пациентки.
— Какое еще нахер буйство?! — заорал Джефф во весь голос и схватил меня за плечо. Моя рука сама рванулась к рукояти меча, но я вовремя себя одернул. — Мы месяц в очереди проторчали! Мария могла умереть в любой момент! А теперь вместо Панацеи приходит хрен какой-то, непонятно откуда вылезший!
— Сэр, пожалуйста, успокойтесь! — медсестра решительно влезла между мной и отцом пациентки. — Я понимаю ваше беспокойство, и…
— Что тут за шум? — раздался голос со стороны входа в палату. — А, это ты, Магистерий. И почему я не удивлена?
В дверях стояла Панацея в своей красно-белой мантии, с закрытым белым шарфом лицом. Ее блеклые вьющиеся волосы слегка выбивались из-под капюшона, а глаза казались слегка отекшими.
«Стресс. Недосыпание. Депрессия», — сообщило мне сквозное зрение.
— Я всего лишь пытаюсь делать свое дело, но в моих способностях все еще сомневаются.
— Кто?
Я кивнул в сторону Джеффа. Тот при виде Панацеи немного присмирел и только тяжело дышал. Она покачала головой, подошла к койке и взяла Марию за руку.
— Меланома. Четвертая стадия. Метастазы в костях, кишечнике и лимфоузлах, — сказала она. — Иммунодефицит… последствия химеотерапии.
— По мне не скажешь, но я умею читать. Все это есть в карточке.
Панацея выпустила руку пациентки и повернулась к ее отцу.
— Сэр, вам может показаться, что Магистерий — безответственный придурок, и вы не сильно ошибетесь. Но он достаточно компетентен в своем деле, и когда дело касается лечения, ему можно доверять.
Она ушла, прикрыв за собой дверь.
— Так нам еще нужно вызывать полицию? — уточнила миссис Имс.
— Думаю, это излишне, — я оценивающе глянул на Джеффа. — Я надеюсь на это.
Центрифуга пиликнула сигналом, я достал пробирку и набрал в шприц требуемую фракцию.
— Теперь мне нужно ваше разрешение на применение параспособностей, — произнес я, глядя между родителями пациентки.
— А что, так не ясно? — хмуро спросил Джефф.
— Формальности. Протоколы. Бюрократия.
— Даю разрешение.
Я кивнул и принялся медленно вводить лекарство в вену. Эффект начал проявляться сразу, хотя внешне это было едва ли заметно. Я видел, как препарат распространяется по кровеносной системе, проникает в каждую клетку тела и убивает все лишнее.
В полном молчании прошло десять минут, после чего я ввел дозу регенеративной сыворотки, чтобы нейтрализовать внутренние кровотечения там, где прежде находились метастазы.
— Очнется через полчаса, когда пройдет действие обезболивающих, — сказал я и принялся делать в карточке пометки для лечащего врача и медсестер. — Следующие месяц-два соблюдайте диету с избытком овощей, орехов и свежей рыбы. Я выжег рак, но иммунная система и общие функции организма должны восстановиться сами. У меня все, приятного дня.
Я собрал чемоданчик и вышел из палаты, не дожидаясь реакции. За прошедшие недели я усвоил, что совершенное доброе дело не стоит ничего. Пока близкий человек находится при смерти, его родные порой готовы падать на колени перед целителем, но как только последний выполняет свою работу, он словно исчезает из восприятия окружающих.
Я поднялся на четвертый этаж, где находилось педиатрическое отделение. Там меня уже дожидался щуплый чернокожий мальчишка-диабетик, лет десяти, не больше. Я разочарованно вздохнул под маской, и попытался утешить своего внутреннего нациста, что такой дохляк вряд ли когда-нибудь станет членом банды, а значит, никому особо не навредит. Конечно, потратить мое время и препараты можно было и с большей пользой, но раз поставил себе задачу искоренить диабет в городе, то поздно нос воротить. Главное, не рассказывать об этом Кэсси.
Там я закончил довольно быстро, все было знакомо и без осложнений. Виски понемногу начала ломить мигрень, но пока еще вполне терпимая. Я подобрал клетку с шиншиллой и отправился на поиски Панацеи.
Она обнаружилась в соседней палате, где занималась не слишком тяжелыми случаями, но их было много. В чем я был точно уверен, что она уделяла столько внимания детским болезням не потому, что любила детей. Когда она касалась очередного ребенка, я не видел в ней ни малейшего проблеска чувств. Пульс не учащался, не менялся ни на йоту гормональный фон или активность областей мозга, кроме Corona Pollentia. Очевидно, она не испытывала ни капли сопереживания к своим пациентам. Я сам нередко задавался вопросом: а почему она продолжает делать то, что делает? Потому что считает это правильным или просто прогибается под общественное мнение? Или, как и я, старательно демонстрирует единственный мирный аспект своей силы, чтобы отвлечь внимание от более зловещих? Каковы вообще пределы ее способности влиять на живой организм?
— Прости можно, тебя на минуту? — спросил я, подходя ближе.
— Я занята, зайди позже.
— Просто хотел попросить тебя кое о чем.
— Что тебе нужно?
— Научи меня лечить радиационные поражения.
— Как я смогу тебя научить, если наши силы работают совершенно по-разному?
— Просто позволь один раз посмотреть, как ты это проделаешь. Надеюсь, я смогу повторить эффект.
— Вряд ли в Броктон Бей есть хоть один случай лучевой болезни.
Я в ответ продемонстрировал своего подопытного. Дети помладше при виде зверушки радостно загалдели, а я мысленно представил размер биты, которую мне в задницу затолкает главврач за такую вопиющую антисанитарию.
— Вот наш доброволец. А вот это, — я похлопал нейтронную пушку по боку, — источник излучения.
— И ты собираешься подвергнуть несчастное животное жесткому радиоактивному облучению, которое гарантирует ему мучительную смерть, если я его не вылечу? А сам будешь смотреть, как я это делаю, в надежде потом с помощью всяких шестеренок и лампочек попытаться сделать что-то похожее?
— Ну… в общих чертах… — я невольно замялся, — пока ты не представила все в таком свете… да, это я и собирался сделать.
— Я бы сказала, что ты ужасный человек, но ты и так это знаешь.
— Крысы для того и существуют, чтобы на них ставили опыты!
— Это шиншилла.
— Не важно. Ты бы предпочла, чтобы я ставил опыты на людях?
К моему ужасу, Панацея серьезно задумалась.
— Я бы предпочла, чтобы ты вообще ни на ком опыты не ставил, — ответила она после паузы. — Но, кажется, просить тебя об этом бессмысленно. Просто пообещай, что это будет во благо.
— Я пытаюсь создать машину для спасения раненных в битвах с Губителями.
Панацея только горестно вздохнула. Я поставил клетку на подоконник и нацелил нейтронную пушку так, чтобы направленный радиационный пучок ушел в небо, не касаясь зданий. Потом пришлось отгонять мелюзгу, которая с восторженным видом глазела на технарский девайс, и только удостоверившись, что никто случайно не выскочит на линию выстрела, я включил излучение.
Дети разочарованно загундели, потому что внешне это не выглядело никак. Пушка загудела, и гудела несколько секунд, а потом перестала. А вот шиншилла, до этого с любопытством принюхивающаяся к больничным запахам, сразу стала вялой и с трудом держалась на лапах. Панацея открыла клетку и взяла животное на руки.
— Смотри внимательно, я делаю это в первый и последний раз.
Я кивнул и задействовал сквозное зрение, стараясь не упустить ни единой мелочи. Для меня это выглядело так, будто разрушенные потоком нейтронов и гамма-квантов белки сами стали восстанавливать свою структуру. Нет. Не восстанавливать. Процесс расщепления и синтеза шел с одинаковой скоростью, Панацея брала поврежденную ткань и воссоздавала ее структуру, работая чуть ли не на атомарном уровне. Это отчасти напоминало телекинез Руны — только примененный в микроскопических масштабах и на квинтиллионах объектов одновременно.
Если что я и понял из проведенной демонстрации, так это то, что как целитель Панацея меня обставляет на миллион очков форы. Да и вообще во всем, что касается работы с живыми организмами.
Шиншилла, которую она держала, оживилась, привстала на задние лапы и принялась обнюхивать ее шарф. Дети, особенно две девочки десяти-двенадцати лет, потянулись к зверьку, но та ловко увернулась от них, пробежала по рукаву и нырнула Панацее за пазуху мантии, так что оттуда было видно только мордочку.
— Класс, — сказал я. — Ты уже присвоила мою крысу.