Сказал, сомнения развеяв:
— Парфентьев — это элемент,
Не знал о коем Менделеев…
Кое-что о потолке(Вадим Кузнецов)
Выпью вечером чаю,
в потолок посвищу.
Ни о ком не скучаю,
ни о чем не грущу.
Я живу не скучаю,
сяду в свой уголок,
выпью вечером чаю
и плюю в потолок.
От волнений не ежусь,
мне они нипочем.
Ни о чем не тревожусь
и пишу ни о чем…
Выражаю отменно
самобытность свою.
Посижу вдохновенно
и опять поплюю.
Наблюдать интересно,
как ложатся плевки…
Да и мыслям не тесно,
да и строчки легки.
Чтим занятия те мы,
что пришлись по нутру.
Есть и выгода: темы
с потолка я беру.
И плевать продолжаю
смачно,
наискосок.
Потолок уважаю!
К счастью, мой — невысок…
Архивная быль(Владимир Рецептер)
Терпенья и мужества впрок накопив
и перед судьбою смиренья,
спускайся, верней, поднимайся в архив,
спроси номерное храпенье…
Терпенья и мужества впрок накопив,
душою возвышен и тонок,
как ныне сбирается прямо в архив
наш интеллигентный потомок.
Хватило бы только старанья и сил
в бесценные вникнуть страницы…
И вдруг, замирая, потомок спросил:
— А где тут Рецептер хранится?
Хранитель архива, бессмертных кумир,
сказал ему: — Сам удивляюсь!
Здесь Пушкин, там Хаустов, ниже — Шекспир,
Рецептера нет, извиняюсь!
— Да как же! — воскликнул потомок, дрожа
и мысленно с жизнью прощаясь. —
Ты режешь, папаша, меня без ножа,
ведь я ж по нему защищаюсь!
Он столько гипотез и столько идей,
как помнится, выдвинул славных,
что должен среди знаменитых людей
в архиве пылиться на равных!
Ответил хранитель, взглянув из-под век,
спокойным пытаясь казаться:
— Не лучше ли вам, молодой человек,
за первоисточники взяться…
Что делать?(Нина Королева)
Мой первый ненаглядный человек
Был молод, и умен, и человечен…
А мой второй мужчина был красив.
И были годы, полные тревоги…
А третий мой мужчина — был ли он?
И кто он был? Да разве в этом дело!
Я первого забыла. И второй
Из памяти ушел, как в лес охотник…
А первый, между прочим, был герой.
Второй был мореплаватель. Нет, плотник!
Мой третий был красив. Четвертый — лыс,
Но так умен, что мне с ним было тяжко.
Мой пятый строен был как кипарис,
И жалко, что загнулся он, бедняжка…
Шестой, седьмой, восьмой… Да что же я?
Что обо мне подумают отныне?
Ведь это все не я, а лишь моя
Лирическая слишком героиня!
Что делать мне? И что мне делать с ней?
Пора бы ей уже остановиться…
Мне кажется, необходимо ей
Немедленно в кого-нибудь влюбиться!
С кем поведешься(Евгений Антошкин)
Меня не так пугают психи –
Они отходчивы,
Смелы.
Боюсь восторженных и тихих:
Одни глупы,
Другие злы.
Не всем дано понять, возможно,
Полет
Возвышенных идей.
И мне тоскливо и тревожно
Среди
Вменяемых людей.
Совсем другое дело — психи!
Порой буйны,
Порой тихи.
С каким они восторгом тихим
Бормочут вслух
Мои стихи!
Их жизнь близка мне и знакома,
Я среди них
Во всей красе!
Я им кричу: — У вас все дома? —
Они в ответ кричат:
— Не все!
Да разве выразить словами
То, как я
Удовлетворен.
Ведь я и сам — но между нами! —
С недавних пор
Наполеон!
Пропавший день(Александр Шевелев)
Тиха вечерняя равнина,
Звезда вспорхнула надо мной.
Весь день душа была ранима
Красивой женщиной одной.
Я пробудился в девять двадцать,
сказав себе: «Пора вставать!»
Поел и вышел прогуляться
примерно в десять сорок пять.
Пешком по Невскому я влекся,
порхало солнце надо мной.
В двенадцать десять я увлекся
красивой женщиной одной.
Пошел за нею. Вдохновенье
снедало грудь. Глаза зажглись.
И — о волшебное мгновенье! —
в семнадцать тридцать мы сошлись
у гастронома. Так ранима
была душа на склоне дня!..
Она прошла с улыбкой мимо
и не заметила меня.
Пришел домой я, дверью хлопнул
и понял, севши на диван,
что я, дурак, весь день ухлопал
на изнурительный роман.
Бесовские штучки(Юрий Панкратов)
На лугу, где стынут ветлы,
где пасутся кобылицы,
обо мне ночные ведьмы
сочиняют небылицы.
Нечестивы и рогаты,
непричесаны и сивы,
прибывали делегаты
на конгресс нечистой силы.
Собрались в кружок у дуба
и мигали виновато,
все пытали друг у друга:
— Братцы, кто такой Панкратов?!
Ведьм немедля допросили:
— Что за шутки, в самом деле? —
Но они заголосили:
— Ночью мы не разглядели!..
Домовой пожал плечами,
в стенограмме бес напутал.
Водяной сказал, скучая:
— Может, кто его попутал?..
Делегаты повздыхали, —
тут сам черт сломает ногу!
И хвостами помахали,
и послать решили… к богу!
…Обижаться я не вправе,
но придется потрудиться,
о своей чертовской славе
сочиняя небылицы.
Сколько будет дважды два(Лев Куклин)
Я немало дорог истоптал в этом мире,
И на собственной шкуре я понял зато:
Дважды два — не всегда в нашей жизни четыре,
А порою — и пять.
А бывает — и сто.
Я когда-то мечтал
инженером стать горным,
В этом деле хотел получить я права.
Но везде мне вопрос задавали упорно:
— Сколько будет, товарищ Куклин,
дважды два?
— Пять! — всегда отвечал я упрямо и гордо,
В эту цифру вложив темперамент и злость.
Инженером, увы, а тем более горным,
К сожалению,
так мне и не довелось…
Я хотел быть актером, врачом и матросом,
Стать ботаником чуть не решил я едва.
И повсюду меня изводили вопросом:
— Сколько будет, товарищ Куклин,
дважды два?
Улыбались, не то еще, дескать,
мы спросим…
Стал везде отвечать я по-разному всем:
«Шесть», «одиннадцать», «тридцать один»,
«сорок восемь»,
Как-то сам удивился, ответив: «Сто семь!»
Кто, не помню,
помог мне однажды советом,
Поклониться советчику рад и сейчас:
– Ваш единственный путь — становиться
поэтом,
Ибо уровень знаний подходит как раз…
И с тех пор я поэт. Сочиняю прилично.
Издаюсь, исполняюсь,
хоть в мэтры бери…
Я, конечно, шутил, ибо знаю отлично:
Дважды два — как известно и школьнику — три!
На задворках(Евгений Елисеев)
Выйдешь на задворки
и стоишь как пень:
до чего же зоркий,
лупоглазый день!
А потянешь носом –
ух ты, гой еси!..
Кто-то любит горки,
кто-то — в поле спать.
Я люблю задворки —
чисто благодать!
Дрема дух треножит
цельный божий день.
Всяк стоит как может,
я стою как пень.
Думать — энто точно —
лучше стоя пнем
вислоухой ночью,
лупоглазым днем.
Бьешься над вопросом,
ажно вымок весь.
А потянешь носом —
хоть топор повесь.
Хорошо, укромно,
как иначе быть…
Тут мысля истомна —
инда да кубыть.
Если ж мыслей нету,
господи спаси,
выручить поэта
может «гой еси»!
Тайна жизни(Василий Захарченко)
Я часто замираю перед тайной.
Ей имя — жизнь.
В разрядах молний, в грохоте грозовом,
В рассоле огнедышащей планеты
Родился крохотный комочек жизни –