– Почему? – рассмеялся Тамик.
– Потому что он урчит, как мотоцикл. Дядя Казик каждое утро заводил свой мотоцикл, и тот тоже так урчал, – объяснила Мзия.
– Тогда уж давай назовем его Басиком или Брусиком, в честь трактора.
– Нет, этот кот не трактор, он мотоцикл, под ухом у меня тарахтит, – смеялась Мзия.
Судьба выполнила договор. Болезни и беды обходили их дом стороной. Муж тети Риты тоже был счастлив. Едва похоронив жену, взял себе новую, с которой жил так счастливо, что все удивлялись.
Да, тетя Рита умерла в тех родах – последних, нежеланных. Она родила мальчика, как и предсказывал Тамик. Если бы она вышла из зимней кухни раньше, если бы поехала в больницу заранее… если бы… Тогда врачи много говорили про то, что такого не должно было случиться. Но муж тети Риты узнал, что его жена беременна, только когда та вышла из зимней кухни и предъявила ему огромный живот. Когда он собственными глазами увидел, как из нее вытекают вода и кровь. Он и в больнице говорил, что его жена не может рожать, она больна чем-то другим. Ведь и года не прошло, как они потеряли дочь. Нет, какая беременность?
– Счастливый вы мужчина, – улыбались врачи и медсестры. – Какая жена вам досталась, раз вы ее беременность не заметили. У вас сын! Поздравляем!
– Сын? Зачем мне сын? Откуда? – не понимал муж тети Риты.
В тот день, когда тетя Рита вышла из зимней кухни, истекая водой и кровью, Тамик плакал у соседей. Жорик залез под забор, пробрался на участок соседей, где его загрыз пес. Наверное, Жорик слишком близко подошел к миске с едой. Цепная собака перекусила ему шею. Так что судьба и этот пункт не забыла. Сначала взяла котенка, а потом и Риту. В один день.
Муж тети Риты, забирая ребенка из роддома, жену из морга, так ничего и не понял. Тамик же рассказывал всем, как гладил мамин живот, как катал по нему машинки, и поэтому у него родился брат. Женщины плакали. Дочери тети Риты, вдруг ставшие старшими сестрами, не проронили ни слезинки ни на похоронах, ни на поминках. Они тоже не заметили, что мама ждет еще одного ребенка. Бог знает, что творилось в их душе. Ведь никто поверить не мог – как так случилось? Они же девочки! Не маленькие уже. Как мамин живот не увидели? Получается, плохо о ней заботились?
Про слезы, кстати. Да, от женщины ждут слез, криков, эмоций, но восхищаются теми, кто «держит себя». Если женщина кричит и страдает на все село, она имеет на это полное право. Но это не вполне прилично – так распускать себя. Тем более прилюдно. Соседки обязательно начнут сплетничать – если женщина так хочет всем показать свое горе, может, и нет того горя? Если же сидит на зимней кухне и молчит, как тетя Рита, – такое поведение вызывает восхищение. Все женщины ставили девочкам, девушкам и молодым женщинам в пример тетю Риту. Конечно, никто не знал о заключенной сделке с судьбой. Но женщины догадались – был обет. Тетя Рита все грехи рода унесла с собой, защитила детей, дала им будущее, о котором те и не мечтали, особенно девочки. В обеты в нашем селе верили свято.
Родившийся сын, названный Шамилем, жил со старшей сестрой. Новая молодая жена мужа тети Риты не захотела забрать ребенка. Никто и не настаивал. Но судьба опять расставила все по местам – дети в новом браке мужа тети Риты не появились. Молодая жена потеряла двоих на поздних сроках беременности и считала, что это кара, раз отказалась принять младенца, потерявшего мать. Не жаловалась на судьбу, не проклинала – себя винила.
Шамиль вырос достойным человеком. Получил образование и работал в городе врачом. Сестры им гордились. Шамиль с Тамиком были практически неразлучны. А вот с отцом у всех связь оборвалась. Они, можно сказать, начали новый род.
Мама не плакала на похоронах бабушки. Ни слезинки не проронила, когда сидела у ее кровати в больнице. Она может расплакаться от пустяка, мелочи. Но в по-настоящему тяжелой ситуации, когда имеет полное право рыдать, слезные каналы будто кто-то заклеивает скотчем или заливает герметиком. Я такая же. Меня так воспитали. Нет, не мальчики не плачут. Женщины, девушки, девочки не должны показывать, что им больно, страшно, обидно. Какому мужчине нужна плачущая, а значит, слабая, распущенная жена? Разве ребенок должен видеть слезы матери? Зачем детей пугать? А свекровь что подумает, если невестка будет ходить и носом хлюпать? Что соседки насплетничают? А если нервная болезнь? Так она на детей перекинется. Такую девушку замуж нельзя брать. Нервы – это не насморк, не вылечишь. Кстати, считалось, что болезни нервов неизлечимые, а значит, самые страшные. Ни травы, ни заговоры на них не действуют. Успокоить на время могут, но выздоровление не наступит никогда.
Так что нас с детства учили улыбаться – через не могу, через не хочу. Хочешь поплакать – иди в огород, к кустам крапивы. А потом на дальнюю колонку, в конце деревни. Лицо под струю ледяной воды подставляешь и держишь, пока задыхаться не начнешь.
– Ты что, плакальщицей стать хочешь? – возмущалась соседка, когда видела, что я бегу домой в слезах. Несусь, чтобы никто не увидел. Я плохо умела «держать себя», как про меня говорили. Но очень старалась после соседкиного упрека. Не хотелось стать плакальщицей, даже самой знаменитой и богатой.
Я помню похороны с плакальщицами. Как теперь понимаю – дорогое удовольствие. Не для всех. Доступное очень состоятельным и положенное в обязательном порядке уважаемым людям. Пригласить плакальщиц – показатель не меры страдания, а состояния и статуса семьи. Чтобы все соседи обзавидовались. Чтобы потом еще долго старики изводили родню распоряжениями – мол, вон, как Заура любили, плакальщицы у него хорошие были, дорогие. Даже Залина была! Она клок волос вырвала! Так красиво вырвала, что все ахнули! Если вы меня любите, тоже позовите женщин. И Залину обязательно. Пусть два клока вырвет, а не один, как у Заура на похоронах.
Залина была самой известной в округе плакальщицей. Не из нашего села. Все ее хотели на похороны. Заранее записывались. Плакать могли многие, но Залина настолько красиво это делала, будто песню пела. Ну и коронный трюк с вырыванием волос исполняла так, что люди не знали – то ли плакать, то ли аплодировать, как в театре. График Залины был расписан чуть ли не на год вперед.
«Когда умирать хочет? В апреле? Нет, пусть в мае умрет. В апреле уже многие хотят», – говорила Залина на поминках, сверяясь с собственным календарем и расписанием. Врачи так операции не расписывали, как Залина свои услуги. Всегда брала аванс. Если покойный не умирал в срок, аванс не возвращала.
«Как не знаете, когда ваш дедушка умрет, дай бог ему здоровья, пусть еще сто лет проживет! – говорила Залина, когда родственники не могли назвать точную дату вызова. – Что, уже сто лет прожил? В любой день может? Тогда я вам точно скажу – не может. Если сто лет не смог, у него спросите, когда он хочет, чтобы я плакала! Что? Разве я первый день работаю? В прошлом месяце плакала на похоронах. Мне дедушка Борик не только дату, но и время сказал! А дедушке Борику было столько лет, что вашему дедушке еще много лет жить!»
«Как вы хотите? Чтобы я вдову переплакала? Она что, так рада будет, что станет вдовой? Да, понимаю, – кричала Залина на почте, где у нее был, можно сказать, кабинет. С четырех до шести по четвергам знаменитая плакальщица принимала вызовы по телефону. – А если кроме вдовы еще кто-то вдруг убиваться начнет, мне ее тоже переплакать надо? – деловито уточняла детали Залина. – Конечно, я могу. Никто не начнет? Ох, все так говорят. Разве у меня нет репутации? Разве я первый день работаю? Что вы говорите? Никто, кроме вдовы, не будет волосы рвать? О, тогда я вам точно скажу, чтобы вы были готовы и не удивлялись. Раз вдова хочет лысой остаться, значит, вам надо в другую сторону смотреть. В какую? Налево. Когда другая женщина на гроб кинется. Так я вам скажу сейчас, чтобы вы были готовы. Я честная женщина, у меня имя… Если женщины вашего… двоюродного дяди хотят посоревноваться и друг друга переплакать, зачем я вам нужна? А, понимаю. Вы не хотите скандала. И вы знаете про другую женщину? Почему сразу не сказали? Тогда я по-другому буду плакать. Разве у меня нет опыта таких дел? Что? Надо счастливую вдову от гроба оторвать? А женщину оставить? Так надо было сразу сказать. Нет, зачем мне «за любые деньги»? В вашем случае я бы за интерес отработала, но не могу себе позволить – другие тоже захотят, чтобы я бесплатно плакала. Да, у меня тоже может быть интерес, профессиональный. Зачем вы сейчас волнуетесь? Будете волноваться, когда ваш дядя не умрет, а свадьбу захочет. Но я вас записала. Хотите вдову раньше дяди? Так мне какая разница? Что? Не слышу! В марте? В марте только одно воскресенье свободно! Вы постараетесь успеть? Хорошо, записываю вас на март. Зачем мне знать, что вы с ней сделаете?»
– Залина, как тебе не стыдно! – упрекала плакальщицу моя бабушка. Они дружили. Бабушка приехала в село, где жила Залина, когда собирала материал про традиции, которые давно должны были умереть, искорениться сами собой в советском селе и советском обществе, но никак не желали уходить в прошлое. Бабушка спрашивала, задавала вопросы, а Залина ответила просто:
– Зачем спрашиваешь, пойдем, я покажу, как работаю.
Бабушка тогда так и не написала задуманную статью-фельетон, обличавшую традицию плакальщиц в целом и конкретную Залину в частности. Она была восхищена работой плакальщицы и долго не могла прийти в себя от увиденного зрелища.
– Это же настоящий спектакль, правильно? – ахала бабушка. – Ты ведь актриса!
– Как ты хорошо сейчас сказала! – Залине понравился комплимент.
– Я сама чуть не расплакалась, – призналась бабушка. – Как ты выдерживаешь? Каждый раз?
– Конечно, каждый. Разве я зря беру деньги? – гордо ответила Залина, но ей снова были приятны бабушкины слова.
– Это работа, настоящая, тяжелая, – сказала бабушка, чем окончательно сразила Залину.
– Мария, я за тебя денег не возьму. Так плакать буду, как за вдохновение! – смеялась Залина. – Ты меня так понимаешь, сразу. Никто так не понимает. Твоя работа тоже странная. И на мою похожа.