г приступить к вскрытию, подсчитывая количество упавших в обморок. Всех, кто упал, аспирант-помощник приводил в чувство и отправлял на пересдачу. Студенты молили о смерти, лишь бы не грохнуться в спасительное для нервов небытие, и изобретали способы удержаться на ногах. Потому что на пересдаче Семен Семеныч обязательно делал вскрытие – и трупу, и студенту, отвечавшему на вопросы.
Надька в тот день как раз шла на пересдачу, а мама, тогда еще просто Ольга, шла сдавать в первый раз. Не потому, что хотела поддержать подругу, а потому, что проспала экзамен – играла в преферанс двое суток, не вставая из-за стола.
Как ни удивительно, Семен Семеныч был в благостном настроении и быстро отпустил еще пятерых несчастных. Те не могли поверить столь удачному стечению обстоятельств. Оставались Надька и моя мама. Надьку явно мутило.
– Говорят, ты играешь? – строго посмотрел Семен Семеныч на маму.
– Ну, играю иногда.
– Пойдем, – велел Семен Семеныч и сделал знак аспиранту Степану.
– Без Надьки не пойду, – ответила мама.
– Зачетка. – Надька подала голос и громко икнула. – Экзамен, – она опять икнула, – сначала.
– Давайте. – Семен Семеныч поставил обеим студенткам «отлично» и широко расписался. Да, была у Семен Семеныча особенность – так ставить подпись, чтобы затмить все предыдущие закорючки коллег.
Мама пожала плечами. Надька же вдруг согнулась, потом села на пол.
– Теряем время. Степан, дайте барышне нашатырь и пойдемте уже, – распорядился Семен Семеныч, немного раздраженно.
Надька была оставлена с нашатырем, а мама с завкафедрой и аспирантом отправились в подсобку, куда еще через некоторое время пришли другие участники игры. Моя мама узнала профессора по истории государства и права и аспиранта с кафедры уголовного процесса, с которым рассталась не так уж давно. Как раз в его компании и играла, после чего проспала экзамен по судебной медицине. Аспирант подмигнул маме. Она на всякий случай изобразила покер фейс, хотя преферанс этого и не требовал.
Сели. Через некоторое время в комнатушке появилась и Надька, уже совсем пьяная, но решившая не оставлять подругу в непонятной и, возможно, опасной ситуации. Впрочем, девушка, приткнувшись на диванчике, тут же уснула и захрапела.
– Степан, перенесите ее куда-нибудь, мешает, – велел Семен Семеныч.
Надьку погрузили на каталку, прикрыли простыней и одеялом и вывезли в коридор. Поскольку там она загораживала проход, ее завезли в зал, где лежали опознанные трупы. Степан даже пальто свое сверху накинул, чтобы Надька не замерзла.
Сколько прошло времени, мама точно не знала. Игра шла хорошо, она выигрывала. Но в какой-то момент раздался крик. Надька проснулась, увидела рядом с собой трупы и заорала дурниной. Но, как потом выяснилось, она кричала не от страха, а от того, что отличается от всех остальных оказавшихся в помещении, – те под простынями, а она под одеялом и чьим-то, явно мужским, пальто. Надька не помнила, откуда взялись одеяло и пальто. Такой провал в памяти у нее случился в первый раз. Раньше могла пить сколько угодно и все помнила, а тут – на тебе.
Надьку успокоили, отпоили чаем и отправили на такси в общагу. Мама тоже пыталась уехать под шумок, тем более что уже выиграла крупную сумму, но Семен Семеныч не отпустил.
– У меня завтра самолет, – сказала мама.
– Лично тебя до аэропорта довезу, – пообещал завкафедрой.
Игра продолжалась.
Около полуночи раздался еще один крик. В запертую дверь кто-то отчаянно стучал и грозился ее выбить, если немедленно не откроют. Видимо, Семен Семенычу крик и угрозы показались знакомыми, поскольку он выскочил из-за стола и попытался спрятаться сначала за диванчиком, а потом за спиной рослого аспиранта Степана.
– Светка, – выдохнул Семен Семеныч.
Открыли дверь, впустили жену завкафедрой, которая обещала сначала убить Семен Семеныча, потом всех присутствующих в комнате, себя, а потом снова супруга. Кое-как ее удалось успокоить, влить в нее коньяка и дать закусить мандаринкой. После чего Светка, то есть Светлана Александровна, жена уважаемого сотрудника института и сама заслуженный работник образования, рассказала в связи с чем, собственно, собиралась совершить преступление.
Ей позвонили около десяти вечера с кафедры и спросили, не возвращался ли часом Семен Семеныч домой. В это же самое время Светлана Александровна тоже собиралась звонить на кафедру с вопросом, не собирается ли Семен Семеныч, чтоб ему пусто было, домой? Ведь обещал к ужину быть! Дочь единственная жениха с родителями привела знакомиться! За три месяца договаривались о встрече! Так вот, если увидите, передайте: вернется – убью! Дочь в слезах, она сама на нервах, сваты в недоумении, жених спит пьяный в бывшей детской дочери.
– Не надо, – сказали на кафедре.
– Что не надо? – спросила Светлана Александровна.
– Убивать не надо, – ответили на кафедре.
Светлана Александровна положила трубку, поскольку будущие родственники собрались откланиваться – поздний час и все такое, спасибо, все было замечательно. Пьяный жених называл ее мамой. Мама жениха стояла, ревниво поджав губы. И такая реакция еще до свадьбы! Плохой знак. Если будущая свекровь уже сейчас поджимает губы, что она потом начнет поджимать? Если жених отключился на стадии знакомства с родителями, так чего от него ждать в долгой и счастливой семейной жизни? «Надо ведь что-то решать! Почему опять все на мне?» – в сотый раз подумала Светлана Александровна, но уже без истерики, а с некоторой обреченностью. Дочь ушла рыдать на кухню, поскольку все остальные комнаты уже полила слезами. Она вроде бы передумала выходить замуж и не знает, как сообщить об этом жениху и его родителям. У Светланы Александровны не осталось никаких сил успокаивать еще и дочь, поэтому она глотнула коньяка прямо из бутылки, закусила лимончиком и пошла «прощаться».
Но тут опять раздался телефонный звонок. Будущие родственники застыли в дверях и слушали с интересом. Светлана Александровна старалась говорить сухо, чтобы не сболтнуть лишнего, что представляло определенную трудность, поскольку звонила сама Римма Ивановна – верный и бессменный секретарь кафедры, пережившая и похоронившая трех заведующих и теперь служившая у Семен Семеныча. Тот боялся ее как огня и считал, что Римма Ивановна еще и его похороны будет устраивать. И воду менять в хрустальной вазочке с двумя красными гвоздичками под портретом с черной лентой. Уж сколько она вод в этой вазе поменяла.
– Да, слушаю, – строго ответила Светлана Александровна, поскольку звонок Риммы Ивановны точно не предвещал ничего хорошего.
– Светлана Александровна, – так же строго сказала Римма Ивановна, которая считала себя не секретарем, а как минимум ректором вуза, а то и министром образования. Впрочем, по степени влияния и количеству связей так оно и было. – Вам следует немедленно явиться в зал номер семь. Ваше присутствие необходимо в связи с возникшими непредвиденными обстоятельствами. Без вас никак, – чуть более ласково добавила Римма Ивановна.
– Хорошо, буду, – ответила Светлана Александровна, мысленно благодаря секретаря кафедры за как нельзя кстати пришедшийся звонок. Родственники снова прониклись уважением к отсутствующему отцу невесты и ее матери, от которой требуют явиться в институт, и заспешили на выход.
За потенциальными родственниками закрылась дверь. Светлана Александровна объявила дочери, что она полная дура, раз собралась выходить замуж за этого идиота и его полоумных родителей. На нервной почве хозяйка дома перемыла всю посуду и допила коньяк прямо из бутылки, чтобы не мыть лишнюю рюмку. Конечно, должно было что-то случиться, согласно семейной драматургии и законам жанра. В дверь позвонили. На пороге стояла Римма Ивановна собственной персоной. Тут уже Светлана Александровна онемела, растерялась и принялась зачем-то вытирать кухонным полотенцем зеркало в прихожей.
– Я за вами. Собирайтесь. Институт выделил машину. Надо ехать, – сказала Римма Ивановна таким тоном, что Светлане Александровне захотелось в туалет – от позывов то ли к диарее, то ли к рвоте.
– Что случилось? – спросила она.
– На месте, – ответила Римма Ивановна.
Тут Светлана Александровна подумала, что надо бы собрать чемодан с вещами первой необходимости, но никак не могла определиться, для кого – для мужа или для себя.
– Что брать? – Светлана Александровна из последних сил держала себя в руках и сохраняла столь невозмутимое выражение лица (в молодости она страстно любила покер), что Семен Семеныч позавидовал бы. Впрочем, он всегда восхищался умением супруги сохранять спокойствие, пусть и кажущееся, при любых обстоятельствах.
– Документы и свидетельство о браке. Лекарства сердечные, если у вас есть какие-то специальные. У меня на кафедре только валерьянка, нашатырь и нитроглицерин.
Тут Светлане Александровне стало нехорошо. Даже очень нехорошо. Все-таки последние пару глотков из бутылки явно были лишними.
– Простите, я на минуточку, – с трудом произнесла Светлана Александровна и бросилась в ванную, где ее вырвало.
– Крепитесь, – строго велела Римма Ивановна.
В машине по дороге в институт Светлана Александровна предприняла еще одну попытку узнать, что, собственно, произошло, но Римма Ивановна ответила, что не в ее компетенции сообщать подобную информацию. Светлана Александровна сникла и замолчала. Думала лишь о том, что надо было сказать дочери – пусть выходит замуж, и побыстрее. Муж, хоть и самый завалящий, в ее ситуации куда лучше, чем вообще отсутствие всяких родственников. Ведь неизвестно, что теперь с ними будет. Светлана Александровна заплакала, хотя и не собиралась этого делать. Римма Ивановна на плач отреагировала достаточно увесистым похлопыванием по руке, что можно было расценить как попытку утешения.
В морге они прошли в зал, где рядом с одним из трупов стоял милиционер. У Светланы Александровны подкосились ноги. Наконец до нее дошло, что случилось. Семен Семеныч умер. Прямо на рабочем месте. Иначе как объяснить присутствие его тела в стенах родного морга? В коридоре толпились студенты, две девочки плакали.