— Сука… — злобно прошипел он в ответ, уже не скрывая свою ярость, — цену себе набиваешь. Ты просто блядь, шармута. Ничего больше в тебе нет…
— Хорошо, — ответила я тихо и устало, тяжело выдохнув. — Куда мне лечь, чтобы ты мог меня трахнуть, как шармуту, и, наконец, оставить в покое?
Резко жмурюсь, когда его кулак со всей силой врезается в кафельную поверхность стены в паре сантиметров от моего лица.
Когда я открываю глаза, вижу лишь его силуэт, мелькнувший в дверном проеме. Дальше дверь хлопает что есть силы, а я сползаю по стене на пол, понимая, что трясущиеся ноги меня больше не держат.
Глава 14
Не успела я озадачиться вопросом того, что делать дальше, в скотобойню вошла какая-то женщина, ранее мне не знакомая, принесшая полотенце и какую-то одежду. Она не стала со мной здороваться, просто повесила вещи на крючок и вышла. Когда я обтерлась, переоделась и тоже покинула это жуткое место, даже не удивилась, что она ждала меня снаружи.
Все так же не глядя на меня, отрешенно-уставши, без энтузиазма и совершенно равнодушно, она показала мне жестами, чтобы я следовала за ней. Вопреки моему предчувствию, в общий зал с пленницами мы не вернулись, повернув в совершенно другое крыло школы, где я раньше никогда не бывала.
Дойдя до большой, железной двери, явно появившейся здесь недавно, судя по свежим следам герметика на стыках коробки и стены, она нажала на звонок. Открыли нам почти сразу. Я пересекла порог и по ударившему в нос запаху антисептика и чего-то еще медицинского сразу поняла, где мы находимся. Душа ушла в пятки…
— Ложитесь на кушетку, — последовала краткая команда той самой женщины на ломанном английском языке.
Я молча выполнила приказ, понимая, что сейчас будут со мной делать.
Следующие двадцать минут она водила джойстиком по моим внутренностям, щедро поливая покрывшуюся мурашками кожу холодным прозрачным гелем. Делала скрины узи, параллельно оставляя какие-то записи на белом листе А-4. Я старалась сохранять спокойствие и утешала себя, что вся эта процедура, как сказала Света, дело рутинное, что Удав снимает медицинские показатели со всех содержавшихся в стенах этого Богом забытого места и что это еще вовсе не значит, что меня прямо сейчас поведут расчленять на органы… Но успокоиться все равно не получалось.
Закончив процедуру и небрежно сунув мне рулон с бумажными салфетками, женщина все так же без эмоций и комментариев вышла из комнаты. Я села на край кушетки и закрыла лицо руками.
Дура, Алена… Решила переиграть дъявола, а в итоге угодила в самое пекло ада… Прояви я гибкость, как советовала Ирка, могла бы сейчас как минимум не сидеть здесь, чувствуя себя живым сосудом, хотя… Кто сказал, что если бы я прогнулась перед Тигром, это дало бы мне избавление от такой участи? В этом и была вся парадоксальность ситуации- Даниэль не раз не предложил мне нечто более конкретное и осязаемое, чем свой твердый член, упирающийся в мой живот. Усмехнулась себе под нос.
Прекрасно, Алена. Хотя бы ты еще в состоянии сохранять осколки сарказма перед лицом бесславного конца… Интересно, на том свете остроумие ценятся? Или все будет зависеть, к кому именно я попаду… Про рай, конечно, не мечтала. Речь шла о щедрых просторах ада. Сколько там было его кругов у Данте? Девять?
На самом деле, не смешно… Если бы не мудак Али и его гребанная поездка в Ливан… С силой сжала руки в кулаки, в очередной раз осознавая, как же я все-таки безнадежно влипла, но не успела вдоволь «насладиться» своей злостью, потому что в комнату снова зашла та самая женщина.
Мы снова куда-то шли, снова плутали по обшарпанным коридорам, но наружу, обратно так и не выбрались, что не могло меня не насторожить еще больше. Видимо, все-таки моя судьба решится быстрее, чем я наивно рассчитывала. Проследовали в новую комнату, внешне сразу мне напомнившую палату. Пять кроватей, из которых три были заняты. Двое детей, одна средних лет женщина. Все они одеты так же, как и я- в белый брючный костюм с просторной кофтой из мятой хлопчато-бумажной ткани…
Женщина-доктор молча указала мне на пустующую кровать и тут же развернулась на выход. А я, конечно же, сразу поняла, куда меня привели и что меня ожидало дальше…
С тех пор, как я оказалась в «санитарной части», как я про себя прозвала это место, прошло больше суток. Моими соседями по койке оказалась семья, вернее, то, что от нее осталось. Муж Нурин- простой учительницы начальных классов из лагеря палестинских беженцев на юге Ливана- погиб в результате очередного теракта на пятничном рынке (прим. — в мусульманских сообществах в пятницу, главный выходной день, организуются рынки выходного дня). Сама она попала в плен к Удаву, когда переезжала в другой лагерь, где жила ее семья- отец и мать. Из двоих детей, находившихся сейчас с ней, только один был родным. Второй малыш оказался сиротой, просто пристроился к ней, ища защиту, еще в лагере.
Именно этот чужой мальчик, Умар, и был причиной их нахождения здесь. Когда на рассвете, как пришли результаты анализов после рутинного чек-апа, за ним пришли, она начала умолять взять ее с ним, не бросать… Так эта уставшая от тяжелой жизни, выглядящая намного старше своих сорока лет женщина оказалась в санитарной части, вынужденно прихватив с собой и родного ребенка.
Смотрела на них- и мое сердце проявляло какую-то странную, совершенно не свойственную ему активность. Иногда так бывает в жизни. Твой путь пересекается с кем-то, кто тебе совершенно чужд и неинтересен. Вынужденно пересекается. Так было со мной и этой женщиной, к которой бы при любом другом раскладе я отнеслась либо как к пустому месту, либо с презрительным высокомерием, а сейчас я невольно восхищалась ею. Ни кем в жизни не восхищалась, а ею вот восхищалась. Сколько таких изможденных палестинок, сириек, ливанок, иракчанок в дешевой консервативной одежде, с закрытыми пыльными хиджабами, страдальческими лицами попадались на моем пути… Но я никогда не думала вникать в их истории, размышлять о них как о личностях со своими драмами и трагедиями… А теперь, разделяя страх перед неизвестностью и жестокостью наших пленителей, я вдруг осознала, что Нурин одним поступком, возможно, проявила больше благородства, чем я за всю свою жизнь… Пойти сюда, в место, откуда не выходят целыми из-за чужого, прибившегося к тебе, подобно банному листу, мальчика… Удивительно. Шокирующе. Непонятно. Я не хотела вглядываться и вдумываться в эту мораль, она заставляла меня стыдливо отводить глаза. Но все равно, не могла уйти от мучающих меня мыслей. Тяжело уходить от правды, когда она перед твоими глазами.
К утру следующего дня в комнату вошла молчаливая женщина в белом халате и указала пальцем на меня. Я последовала за ней, глуша подступающую к горлу панику, поймав в мимолетно брошенном на Нурин взгляде встречное беспокойство. Общие страдания сближают людей. За все время пребывания вместе мы не много разговаривали, но она стала мне близкой.
Я оказалась в большой белой комнате с несколькими кушетками и медицинскими креслами. Мне велено было занять одно из таких. Не прошло и пары минут, как доктор взяла мою руку, начала внимательно рассматривать мои вены, после чего без особых церемоний и нежностей со всей дури вколола мне в руку иголку. По тонкой пластиковой трубочке потекла красная жидкость. Кровь, они брали у меня кровь. И не на анализы. Подняла голову, чувствуя черную рябь перед глазами и увидела свисающий сверху контейнер…
Это продолжалось несколько раз за день. Мне казалось, они собираются выкачать из меня всё. Когда за мной пришли в третий раз, поняла, что идти сама уже не могу. Докторша тоже увидела мое состояние, недовольно цыкнула себе под нос. Подошла ко мне, все так же молча протянув пластиковую бутылку с оказавшейся на вкус гадкой, приторно-сладкой жидкостью— разведенным в воде сахаром, видимо, призванным повысить глюкозу и придать мне хоть немного сил. Но приходить в себя особо времени мне не дали, пусть я, давясь и перебарывая рвотные позывы, осушила гадкий стакан до дна. На пороге тут же появились двое амбалов, в одном из которых я узнала охранника Удава. Потащили меня обратно в процедурную под руки. Единственное, чего мне сейчас хотелось- отключиться и забыться. Просто не думать, просто не анализировать… Наверное, все дело в слабости, от которой по телу разливались страшные холод и озноб.
Иголка снова с болезненным нажимом вошла в мою вспухшую плоть, а я закрыла глаза и попыталась подумать о чем-то хорошем… Детство. Лето. Восторженно-обожающий взгляд папы. Критически-нежный мамы… Мамочка, мамочка… И почему я тебя никогда не слушалась… Возможно, тогда бы все сейчас сложилось иначе…
Когда дверь громко скрипнула, ударившись от размаха о стену, я даже не открыла глаза. Чего еще я там не видела? Какую еще гадость они учудят? Или они привели очередную жертву на заклание? Я ведь узнала от Нурин, что наша палата далеко не единственная, что «процедурная» здесь используется почти нон-стопом, в этом и была необходимость приводить и уводить меня несколько раз за этот день- здесь проводили манипуляции и с другими постояльцами.
Крики, суета, какой-то странный, доносящийся из коридора шум… Все-таки открываю глаза и вижу, что это не вошли в комнату, а напротив, это так резко из нее выскочили амбалы и докторша. Теперь я была здесь совершенно одна, лишь по прозрачной трубочке из меня продолжала выкачиваться кровь. Между тем, шум за дверью только нарастал. Послышались звуки выстрелов и сдавленные крики, смешанные с короткими женскими визгами. Неразборчивая речь на арабском, эмоциональная, агрессивная.
Я снова посмотрела на торчащий из моей руки шланг. Ухватилась за катетер и дернула, высвобождая руку от кровососа. Встала с кресла, преодолевая головокружение, спотыкаясь и шатаясь, направилась на выход…
Наверное, будь я сейчас более адекватной, наоборот бы, спряталась и притаилась, но мысль о том, что кто-то настиг моих палачей, вибрировала в голове единственно возможной сейчас надеждой, перебивая все другие эмоции и логику. А вдруг там мое спасение? Вдруг там те, кто сможет вызволить меня отсюда. Али?