Мы доходим до небольшой поляны. От попадания прямых солнечных лучей, которые здесь даже несмотря на зиму, теплые и резвые. На ней зеленые проплешины. Нет, это еще не свежая зелень, скорее то, что осталось от прошлого лета… Даниэль подводит меня к какой-то кочке, вытаскивает из кармана перочинный нож и что-то химичит. Опускаю глаза и вижу под отодвинутым им снежным настом крохотные красные цветочки…
— Это анемоны, Алёна, — говорит он, — те самые, которые названы в честь Адониса… У моих предков, финикийцев, этот цветок является олицетворением весны, каждый год воскрешающейся ото сна. Древние верили, что благодаря Адонису распускаются цветы весной, зреют плоды летом, а зимой природа оплакивает ушедшего юношу. Каждый год наши девушки кидают венки анемонов в ручьи, которые текут в море, не подозревая, что тем самым они отмечают возвращение Адониса на землю… Здесь свое начало берет река Нахр Ибрагим, так она называется сейчас, но в древности она носила название Река Адониса. Каждый год, неизвестно почему, весной ее воды приобретают красный оттенок- это кровь Адониса… Вот так простой человеческий юноша стал бессмертным… Он стал большим, чем бог… Он стал носителем самого смысла жизни…
Я нежно глажу маленькие цветки, вспоминая наши подснежники. Совсем другие, но такие же нежные, беззащитные, прекрасные… Рука не поднимается их сорвать. В них сейчас столько жизненной силы что дух захватывает… Наверное, поэтому Даниэль сюда и приехал. Это его место силы. Его родина. Его страна… И она действительно прекрасная… И он прав, уродливы здесь только люди…
Солнце сверху припекает. Поэтому я не удивляюсь, когда он расстегивает куртку. Охаю, когда небрежно кидает ее на землю и тут же заваливает на спину меня.
Его губы настырны и жадны. Даже через стеганый пуховик чувствую, как вибрирует в нем желание. И у самой внутри все сжимается. Мы словно два первых человека, решивших вкусить запретный плод в раю. От этой мысли щеки краснеют. А может от того, что он резко расстегивает молнию на куртке, задирает свитер и стягивает вниз чашки лифчика, заставляя мои соски налиться кровью и стыдливо зажмуриться от резвого воздуха.
Рычит, когда спускает с меня штаны, закидывает мои ноги на себя и входит без промедления. Я громко и протяжно кричу. Ощущения на пределе. Сладко, упоительно. Правильно. Наш секс жадный и острый. Ловлю каждый рваный вдох и выдох Даниэля. Когда мы кончаем, смотрим в глаза друг друга. И я точно знаю, что запомню этот самый момент на всю жизнь, сколько бы эта жизнь еще ни продлилась.
Какое-то время еще лежим бок о бок, вглядываясь в синеву небес. Его большая рука под моей спиной, поэтому холода от земли не чувствую. А солнце и правда теплое-теплое, ласкающее…
— Я же говорил, двадцать пять и тридцать- идеальное совпадение.
Я поворачиваю на него голову и машинально провожу пальцами по грубой щетине и бородке. Он красивый… Дико красивый… Нет, конечно же, не такой, как Адонис. Тигр другой. Роковой, брутальный, опасный, жесткий… Он скорее Арес… А я дура… Потому что мне не нужно думать о том, какой он… Вообще никак не нужно о нем думать…
Через десять минут мы оба поправляем одежду.
— Поехали дальше, Алёна, кивает он головой и заводит снегоход.
— Мы не возвращаемся? — удивляюсь я, пытаясь понять его план.
— Нет, едем в еще одно место. Там и заночуем, — поворачивается ко мне и кусает за губу, — там я снова тебя трахну. И думаю, что не раз. Знаешь, почему? Потому что мне двадцать пять- я могу, хочу и практикую…
Глава 28
Меня не устает поражать эта страна, особенно рядом с ним- все приобретает другие, более насыщенные краски что ли. Когда ты не просто смотришь на красоты за окном, когда твой спутник- сын этих мест, когда говорит с любовью и гордостью- каждая песчинка, каждый камешек, каждое дуновение ветра- это словно бы он сам. Я окутана им, овеяна. Его запах при мне и на мне. И сейчас, несясь по заснеженным отрогам, когда в лицо бьет ветер и борзый снег из- под снегохода, когда я даже через мембрану наших комбинезонов чувствую молодой неуемный жар его тела, мне хорошо и беззаботно. Не хочу думать о будущем, гоню прочь мысли о прошлом. Да и вообще, стороной всё то, что вне этого сказочного, затерянного в белоснежных объятиях микромире.
Когда у меня складывается ощущение, что мы на краю света, а вокруг только нескончаемая снежная пелена, на горизонте каким- то причудливым силуэтом то ли замка, то ли бастиона вырисовывается нечто.
Ловя в воздухе мой немой вопрос, Даниэль усмехается, кидая на меня через плечо игривый взгляд.
— Это приют сумасшедших, Алёна, тебе должно понравиться…
Приют сумасшедших- это действительно внушительного размера комплекс- отель, небольшой кластер ресторанов и ночной клуб. Как выясняется, особое место для любителей дальних заездов по снегам, кто готов припарковать свой ски-ду и предаться на ночь или на больше веселому, безудержному веселью, как это умеют делать только ливанцы.
— Здесь нет левых людей, — самодовольно говорит мне Даниэль, когда мы проходим в свой номер, конечно же, поражающий своим тематическим, зимне- уютным шиком.
Я, конечно, привыкла к роскоши. Но здесь она не тупая, как, например, в доме у Али в Дубае, безудержно слепящая золотом и вычурностью, здесь она утонченная и очень ливанская- когда арт- деко небрежно смешан с восточной эклектикой, когда стильный камин в черном хроме посреди просторной гостиной соседствует с полотном известного художника, экспериментирующего с арабской каллиграфией. Мне нравится. Такое очень любил сириец Микаэл Увейдат, один из моих мужчин, сильно в свое время меня увлекший- дерзостью, харизмой, азартом… Мне даже какое- то время казалось, что я влюбилась в него… Правда, все быстро схлынуло, стоило тогда Али снова засыпать меня назойливым вниманием, сопровождавшимся ростом моего личного счета в банке…
— Я не увидела дороги для авто на подъезде, — спрашиваю, когда огромная кровать- сексодром возвращает меня из воспоминаний в реальность, которая отдает внизу живота острым спазмом предвкушения.
— Сюда можно добраться на снегоходе, специальном грейдере или вертолете, — усмехается моему удивлению, — поэтому и говорю, левых людей здесь нет.
Даниэль подходит ко мне, быстро расстегивает молнию на комбезе. Я улыбаюсь, облизывая губы игриво, и охотно ему помогаю.
До кровати мы не добираемся- он в лучших традициях жарких сцен из кинофильмов прижимает меня к стене и насаживает на себя. Не быстро, медленно, растягивая, давая возможность почувствовать каждый сантиметр его толстого, покрытого мраморными узорами вен достоинства. Мне снова очень хорошо. И почти не страшно…
А потом он оставляет меня отдыхать и готовиться к вечеру. Когда я недоуменно смотрю на него, так как с собой у меня ничего, кроме мембраны и термобелья, он с улыбкой кивает в сторону шкафа в спальне и удаляется, на ходу кому- то набирая и переходя на жесткий трудноразличимый диалект…
Я люблю смотреться в зеркало. Я вообще сама себе нравлюсь. И вообще, считаю, что женщина должна себе нравиться, какой бы она ни была. Это намного важнее того, чтобы нравиться другим. Потому что всем все равно не понравиться, а если внутри будет уверенность в себе, если вдохновение и вера в себя будут окрылять, обязательно найдутся те «не все», кому вы точно понравитесь… А это намного важнее. Сколько идеально красивых актрис и певиц прожили несчастные жизни и кончили в горе и одиночестве? Потому что были красивы для всех, кроме себя… А я вот красива для себя. И мне кажется, для него я тоже буду сегодня красива… Ладно, лукавлю… Я буду красива для многих. Возраст пока действительно играет мне на руку, Тигр в этом прав. Я знаю, как себя подать, как скрыть недостатки и подчеркнуть достоинства…
Красное мини- платье с пикантным вырезом на спине подчеркивает мою высокую большую грудь и осиную талию. Я выбрала его, потому что кожа бледная, но слегка прихваченная румянцем зимнего ливанского горного солнца — и красный сейчас хорошо с этим гармонирует. Волосы на одно плечо легкими волнами- со мной нет утюжка, я уложила их, высушив в виде жгута на голове. Старый школьный безденежный прием, как сделать голливудскую укладку велюровой резинкой с рынка… Косметики нет- и я понимаю, что это не потому, что он забыл сказать, чтобы ее купили… Просто ему нравится, когда я без косметики. Туш бы не помешала, конечно… Выход находится внезапно- когда в комнату заходит горничная, я прошу у нее сурьму- идеальное арабское средство за три копейки, способное сделать из любой Клеопатру… Милая арабка сразу делится со мной своими сокровищами, сбежав на пару минут в служебную зону и притащив косметичку. Я одергиваю себя, не поддаюсь соблазном намалеваться появившимися халявными дарами, как мы любили делать это с девчонками перед дискотекой. Он ведь не хочет меня такой… Поэтому легким движением руки напыляю на лицо по скулам контрастную пудру, выделяя скулы, подкрашиваю ресницы и рисую чуть заметные стрелки, а губы не трогаю- лишь слегка их кусаю, чтобы было сексуально.
Хотелось бы оставить девочке чаевые, но у меня нет денег… поэтому щедро делюсь с ней красивыми туфлями- лодочками в стразах, которые не подошли мне по подьему. Вы спросите, зачем горничной такие туфли? Опрометчивый вопрос… запомните раз и навсегда- у каждой ливанской горничной есть самые яркие и вызывающие туфли, какие только вы могли бы представить… Это Ливан. это ливанки. Сама одеваю босоножки на веревочках нюдового цвета. Красиво- мои ноги теперь до небес, как любила говорить Людмила.
Я навожу последние штрихи марафета, когда он входит и жадно окидывает меня глазами. Люблю этот взгляд у мужчин- он довольно предсказуемый, но от этого не менее приятный. Это как комплимент о том, что вы хорошо выглядите. Наверняка, прозвучит избито и тривиально, а все равно приятно.
Сам он в неизменном черном. Берет меня за руку. Спускаемся вместе в лобби и через переход- галерею оказываемся в напитанном энергией веселья помещении. Басы бьют в самую грудь, пробуждая внутреннее чувство ритма, кальянные пары, коромыслом стоящие над залом, пьянят без вина. Впрочем, я и так все время пьяная. От него пьяная. Дура ты, Алена… Полная дура…