аморной ванной в элитном пентхаузе. Да, без особых усилий. Потому что если слишком сильно стараться, почти всегда надрываешься. А для эскортницы надорваться- это значит выбыть с дистанции. Уйти в безвестность. Сгинуть. Стать не золотом, а снова ничем…
Все эти словечки для пущей важности своих наставлений любила ввинчивать Людмила, когда учила нас уму-разуму… Когда-то она казалась мне, простой девочке из шахтерского городка, получившей свою первую работу «моделью», идеалом женщины. Богатая, успешная, уверенная в себе и ухоженная. Да, не красивая, а именно ухоженная. В моем возрасте и в моем мире красота не была безапелляционным преимуществом, вызывающим зависть. Я знала десятки красивых девочек- из своей школы и со двора, кто проживал самую посредственную, никчемную, несчастную жизнь, какую только можно представить. Иногда чернуха их существования достигала таких пределов, что и представить было нельзя- фантазии не хватало. И никак их красота им не помогла, а может и наоборот, только все портила, сдабривая злоключения щедрой щепоткой зависти… Бабки во дворе, деланно цокая и покачивая головой, любили про таких говорить «не родись красивой, а родись счастливой». Среди таких, как я, семнадцатилетних куколок, попавшихся в сети Людмилы, красота тоже шла как нечто само собой разумеющееся- во-первых, некрасивых здесь просто не было. Во-вторых, когда тебе семнадцать, кажется, что впереди вся жизнь, что твой красивый золотой цвет волос, идеальный изгиб ресниц, округлая попка- это навсегда… Бабки во дворе на это тоже была своя призказка — «красота состарится, а любовь останется»… И то верно… Вот только кого мы тогда слушали- наивные, очарованные блеском бриллиантов и запахом денег… Это только у этих самых бабок со двора деньги не пахнут, а я вот отчетливо помню упоительно пьянящий запах своих первых заработанных долларовых купюр- запах прелой листвы с чем-то неуловимо сладким, и хруст, такой, слегка приглушенный, словно бы лощеная бумажка сверху присыпана абразивной пудрой. Деньги пахнут, никого не слушайте. Пахнут очень приятно. Пахнут возможностями. Пахнут всем тем, что за них тебе может подарить этот мир.
Людмила приглядела меня на улице. Помню, как ко мне, зачуханной девчонке в рваных колготках под старыми ободранными сапогами в дешевой куртке с рынка подошла шикарная женщина в шубе до пола и протянула свою визитку, сказав, что у меня модельная внешность, что она занимается пиаром начинающих манекенщиц и будет готова со мной поработать… Сначала я не решилась ей набрать. Лежала в своей скромной комнатёнке, водила под носом карточкой, жмурясь от исходящего от нее парфюма- люксового, шикарного… В том запахе тогда для меня сосредоточилась вся суть мира дорогих женщин. Мира, который был недосягаем, далек, невообразимо заманчив… Это потом я узнала, что это был пресловутый Шанель номер пять, бесконечно устаревший и избитый. А тогда лучше в мире запаха для меня не существовало. И все равно, как бы меня ни влек тот мир, надушенный лучшим на свете ароматом, я отодвинула грезы в сторону и жила настоящим… А в настоящем был Егор… Егор, который служил и которого я терпеливо ждала.
С Егором мы начали встречаться, когда я была еще в девятом классе, сразу после выпускного. Он на год старше, казался тогда жутко взрослым и красивым… Думала- это любовь до гроба, как в фильмах. Что состаримся вместе на одной подушке и умрем в один день. Он уходил в армию, а я плакала на перроне, провожая любимого и обещая хранить себя для него… И хранила бы, наверное, не распорядись судьба иначе…
В мою спокойную жизнь постучалась первая напасть. Потом, конечно, я узнаю, когда повзрослею, что эта напасть была далеко не первой. Просто розовые очки детства умело прикрывали мне глаза. А тут- как гром среди ясного неба. Заболел папа. Он и так был не самого отменного здоровья. Шахтерское прошлое сказывалось. Люди его профессии рано уходили на пенсию, а папа работал долго, очень любил «своих девочек»— так с детства называл меня и маму. Вот и хотелось ему заработать еще немножко побольше, чтобы хоть чем-то нас порадовать… Врачи сочувственно опускали глаза- опухоль на левом легком. Операбельная, но… нужно ехать в столицу. Деньги нужны. Большие деньги. Для нашего городка неподъемные. У нашей семьи таких денег не было. Что оставалось отцу? Сгорать в медленной, мучительной смерти… Что оставалось матери? Готовиться к худшему. Грызть локти от безнадежности и безысходности нашей бедности, понимая, что на ее учительскую зарплату дочь, пусть и единственную, в институтах не выучить… Что оставалось мне?
Помню, как лежала в своей комнате, притворяясь, что сплю, а сама вслушивалась в тихий, сдавленный плач матери на кухне. Утром не стала завтракать, умылась, расчесала длинную белую косу и направилась по адресу, который был записан на визитке той шикарной женщины. А чем бы я еще могла заработать, простая девочка-десятиклассница из шахтерского городка… Как еще могла помочь родным и любимым, ближе которых у меня на свете никого не было?
Меня сразу взяли. Сделали красивую фотосессию и даже пригласили продефилировать в красивом платье на открытии какого-то салона свадебных платьев в Харькове. Заплатили немножко. Сказали, потом денег будет больше- эта работа такая- чем больше лицо мелькает, тем выше гонорары.
Но дело что-то особо не шло. Первый месяц, второй. Здоровье папы ухудшалось. Кашель усиливался. Я задыхалась от отчаяния. Каждый день с утра и перед сном подходила к зеркалу и видела, как взрослею на глазах. Взрослею в своих глазах. Потом я дам этому явлению более четкое определение. Нет, я не взрослела, я старела. Взросление предполагает наличие опыта и знаний. У меня же в наличии были только два новых, разрушительных чувства- боль и страх перед лицом страшной болезни родного человека.
Я не знала, чем заглушать эти эмоции. Они расплющивали меня в пластину, душили… Потом я возненавижу страх. Я буду презирать его как самую низкую из эмоций. Поэтому потом появится «не бойся»… Это «не бойся» будет со мной даже в самые опасные, щекотливые моменты… До поры-до времени будет…
А между тем, папа перестал ходить на работу. На его лекарства уходила почти вся мамина зарплата. А я уже перестала ждать и надеяться, что стану новой Наташей Вод*новой. Уже даже устроилась на подработку официанткой в кафе к своей крестной… Там хоть и были копейки, но регулярные… А тут вдруг звонок от той самой шикарной женщины…
Она лично пригласила меня приехать к ней в офис, переговорить. Сказала, очень хорошее предложение по работе, от которого не стоит отказываться. Спустя два часа я сидела, ошарашенная, в парке и обдумывала то, что мне предложили… Что уж говорить, деньги сумасшедшие… Порядка двух миллионов рублей… Да за эти деньги я не только операцию папе оплачу, еще и девятку ему новую куплю, и маме хватит на норковый полушубок… И себе может тоже…
Вот только гонорар такой не за дефиле у знаменитого модельера… За эти деньги покупали мою девственность… Вот так банально и грязно это бывало, оказывается. Какой-то олигарх, имени которого по понятным причинам, пока я не подпишу соответствующее соглашение о неразглашении, мне не называли. А он, якобы, увидел мое фото и захотел. Откуда они узнали, что я девственница- оставалось только догадываться. Но это волновало меня тогда меньше всего. Мысли были только о деньгах. О долгожданном спасении папы.
Согласилась. Поплакала в ванной, но согласилась. В конце концов, я могла это сделать уже сотни раз. С Егором или каким-то другим мальчишкой в нашей школе. Почти все мои одноклассницы были тогда уже не девушки…
Рано утром в пятницу меня забрала черная машина с затемненными окнами немного на отдалении от дома. Привезли в Харьков. Матери с отцом сказала, что уезжаю на кастинг, крупный заказ от модного французского дома… Если что, в агентстве бы подтвердили… Привезли в салон, сделали укладку, дали красивое белье и еще более красивое платье… А еще дали наставление- клиент хороший, моложавый, галантный, а я юна и глупа, ничего толком по жизни не видела. Такой, как я, легко влюбиться в такого, как он, даже несмотря на разницу в возрасте… Нельзя…
— Нельзя, Алёна, — строго говорила Людмила, шевеля своими накачанными красными губами, — что угодно, ненавидь, презирай, но не влюбляйся… Они для нас табу.
— Но ведь есть же истории золушек… Как же… А вдруг он влюбится сам? — наивно осмелилась я предположить.
Они засмеялись разом. Все вместе. И Людмила, и парикмахер, и визажистка, которые занимались моим внешним видом.
— Они не влюбляются, глупая… Пользуют… Играют. Даже чувствами твоими играют. Я называю это игрой в поддавки- когда ты и правда начинаешь верить, что выигрываешь… Им нравится, когда молодая и красивая ведется на их блеф. Они подпитываются от этого. Думают, что так молодость свою продлевают. Заряжаются твоими эмоциями, как вампиры свежей кровью. Но ты не верь… Ни за что не верь…
И я не верила… Никогда не верила… Ни одному из них не верила…
Мой первый раз был правда как в книжке. Олигарх оказался приятного вида лет пятидесяти спортивный мужчина. И все было очень красиво. Никто насиловать и мучать меня, хотя, признаться, сначала такие мысли и были, не собирался… Волшебный ужин при свечах в одном из лучших ресторанов города. Учтивый мужчина, общавшийся со мной так, словно я просто его подруга, хорошая знакомая или девушка. Парадоксально, но рядом с ним я в первый раз в жизни почувствовала свою ценность. Это очень яркое чувство, осязаемое. Когда ты отдаешь себе отчет, что чего-то стоишь во всех смыслах… Наверное, если бы мы все рождались бы с этим чувством, если бы оно было у нас в инстинктах, то не было бы среди девчонок столько наивных дурочек, совершающих непростительные глупости… Мой первый мужчина сам отвез меня к себе в красивую квартиру в жилкомплексе, каких я никогда и не видела до этого…
Больше всего меня тогда поразил даже не сказочный интерьер огромных комнат этих хором- запах… Какой-то опьяняющий запах… Аромат богатства- так я его про себя назвала. Это потом я узнаю, что так пахнут многие богатые дома- что у людей такого класса есть парфюм не только для себя, но и для домов…