Вновь прокручиваю в голове наш разговор, состоявшийся пару месяцев назад. Я всегда отвечала «нет» на вопрос о том, приеду ли я в родной город. Макс не придавал этому значения и, как правило, не настаивал, но в тот раз он попросил об этом, а я проигнорировала его просьбу. Я должна была прислушаться. С тех пор это гнетет меня. После всего, что он для меня сделал, я должна была приехать, когда он попросил. Вместо этого я снова поставила свои интересы превыше всего. Сжимаю руки в кулаки так сильно, что ногти впиваются в ладони…
«Я думаю, тебе нужно вернуться домой», – сказал тогда он.
«Не могу», – ответила я.
И Макс, верный своей натуре – он неизменно оставался для меня добрым старшим братом, – не стал упрашивать. Почему он не настоял на своем? И почему после стольких лет попросил меня вернуться домой?
– Мама, мама! – кричу я, вбегая в дом и захлопывая за собой входную дверь. Я нахожу ее в обзорной комнате – она сидит, держа в руке бокал вина и глядя на воду.
– Мама? – повторяю я. Она ласково улыбается мне, но взгляд у нее какой-то отсутствующий. Как будто она не совсем осознаёт мое присутствие в комнате, как будто все еще смотрит на море. Выглядит мама печальной. Опустошенной. – Где Макс? Я не могу до него дозвониться.
– О, я уверена, что с ним всё в порядке. – До меня вдруг доходит: я никогда не предполагала, будто с ним что-то не в порядке. – Он сказал, что уезжает на пару недель. Может быть, отключил телефон или что-то в этом роде… Он заслужил отдых от постоянной заботы обо мне, и я сказала ему, что вполне могу пережить эти две недели.
– Он сказал тебе, куда едет? Когда ты видела его в последний раз?
– Боюсь, сейчас я уже не вспомню. Он сказал, что едет в… в… ну вот, крутится на языке, но никак не могу припомнить. Жаль, что вы с ним разминетесь.
Это что, подколка? Напоминание о том, что я сказала ей, будто завтра намерена уехать?
Это все усложняет. Если Макс сообщил маме, что уезжает, полиция не станет объявлять его в розыск. Но я не понимаю, как он мог уехать и не предупредить меня. Кроме того, кто в наше время отключает телефон на время отпуска? Половина ценности отпуска заключается в количестве лайков, которые получают твои фотографии.
По коже у меня бегут мурашки от тревоги, но, прежде чем уйти, я вспоминаю, что должна еще кое-что спросить у матери. Не знаю, почему у меня возникает необходимость задать этот вопрос именно сейчас. Но что-то не так. Я чувствую, как в основании черепа пульсирует беспокойное ощущение. Чувство, что мы летим навстречу катастрофе. Только я еще не знаю, чем оно вызвано.
– Мам, тебе не кажется знакомой фамилия Рашнелл? Я имею в виду, не считая того, что о них говорят во всех новостях?
– Нет. – Она качает головой. – Почему ты спрашиваешь?
– Просто интересно, – безразлично отвечаю я и, достав телефон, начинаю листать социальные сети Макса. Последнее сообщение, которое мне удается найти, датируется июнем. Почти целый месяц назад. Меня гложет чувство вины.
«Я думаю, тебе нужно вернуться домой».
«Я уже здесь, Макс!» – хочу крикнуть я.
Ведь что это за сестра, которая не приезжает, если брат просит ее об этом? Когда я успела измениться в худшую сторону?
Я срываюсь с места и бегу.
ПреждеДжастина
Из крана струилась вода, скорее холодная, чем теплая, а восковая свеча начала оплывать по бокам. Тем не менее Джастина намеревалась наслаждаться покоем как можно дольше. Родителей не было дома, и она могла распоряжаться своим временем как хотела. Ей следовало бы заняться уроками, но вместо этого она пользовалась тем, что в доме никого нет и никто не видит, как она бездельничает.
Джастина зажмурилась, сделала глубокий вдох и опустилась в ванну, полностью погрузившись в воду, а затем открыла глаза и увидела свои рыжие волосы, плавающие над ее головой. Из ее рта вырвались маленькие пузырьки, поднимаясь кверху.
Она не услышала звук вызова, только почувствовала, как ванна слегка вибрирует. Вынырнув и вдохнув воздух, увидела, что на экране ее телефона высвечивается извещение о звонке от Макса.
Еще один день, еще одна порция университетских сплетен от брата. Он любил держать ее в курсе последних студенческих эскапад. Чувствовал себя виноватым в том, что он уехал, а она осталась дома, и Джастина с удовольствием погружалась в рассказы о его жизни в кампусе. Скоро ей тоже предстоит туда отправиться…
– Алло, – пропела она в трубку. Но он не ответил. Она не могла разобрать ни слова, только сдавленные рыдания. Представила, как его тело содрогается от этих рыданий. Как он горбится, сжимается в комок, загнав слова глубоко внутрь.
Джастина никогда раньше не слышала, чтобы Макс плакал.
Она выскочила из ванны, и вода хлынула через край.
Макс был старше ее менее чем на два года, и они с детства были очень дружны. Он являлся ее лучшей половиной – более сильной, мудрой и в целом более разумной. Именно Макс неизменно принимал на себя проблемы сестры, чтобы ей не пришлось их решать. Джастина не знала, что сказать теперь, когда они поменялись ролями. Его боль, казалось, пронизывала эфир и проникала сквозь ее кожу.
– Лили ушла. Она порвала со мной. – Ей наконец удалось разобрать, что говорит Макс. По крайней мере, его жизнь вне опасности. Худшие варианты развития событий, при которых он мог лежать где-нибудь покалеченный, исключались.
Разбитое сердце. Впервые разбитое сердце… Джастина никогда не испытывала подобного; до Джейка она ни в кого не влюблялась по-настоящему. Теперь, после слов Макса, она лишь представила, как жила бы без Джейка, и в полной мере прочувствовала горе брата. Словно Лили, уходя, забрала с собой все лучшее, что у него было.
Все еще разговаривая по телефону, Джастина наскоро вытерлась и запрыгнула в машину; по позвоночнику стекали струйки воды, которая крупными пятнами проступала сквозь одежду.
– Я уже еду, – обнадежила она Макса. – Оставайся на месте.
В Кембридже царила атмосфера, не похожая ни на какую другую, и когда Джастина вела машину по узким улицам, продираясь сквозь толпы студентов и уворачиваясь от велосипедистов, до нее дошло, насколько на самом деле мелки и незначительны жизни ее и ее брата. Ей казалось несправедливым, что мир не останавливается ради них. Как бы ужасно ни обстояли дела у них, у окружающих все равно останется что-то хорошее.
Ей следовало бы утешиться этим, но она чувствовала лишь злость – на то, что для всех этих снующих туда-сюда людей горе Макса не имеет никакого значения. «Это несправедливо, – думала она. – Да, именно так это и называется».
«Джастина [4], мы назвали тебя так, поскольку знали – ты всегда будешь бороться за то, что правильно, честно и справедливо. Справедливость – это тот самый цемент, который скрепляет наше общество. Она никогда не должна быть попрана». Она не единожды выслушивала эту речь относительно своего имени: отец с гордостью рассказывал, что ее назвали в честь тех ценностей, которые – как они точно знали – она будет отстаивать, когда вырастет.
Ей, восемнадцатилетней, казалось, что ее переоценили. Она размышляла о том, что, если б не будущее, которое заложили родители, она, возможно, выбрала бы другой предмет в университете. Быть может, психологию. Но ее отец пришел к успеху, сделавшись владельцем собственной юридической фирмы, и ей, видимо, суждено было пойти по его стопам.
Она нашла брата на скамейке в парке. Как и обещал, он оставался на том же месте.
– Макс? – мягко позвала Джастина и, когда он медленно поднял голову, почувствовала, как ее захлестывает волна эмоций.
– Всё в порядке, я никуда не уйду, – проговорила она, опускаясь на скамейку рядом с ним. Его дыхание было прерывистым, грозя снова сорваться на плач. Тогда Джастина молча положила ладонь на его руку. Это напомнило ей о тех временах, когда в детстве они укрывались под лестницей, играя в прятки. Бок о бок. Рука об руку, пока Макс не объявлял, что они выиграли и могут снова вылезти наружу.
Она не могла ничего исправить, не могла заставить Лили принять его обратно, но она была с ним. Как они и обещали друг другу, они по-прежнему были вдвоем против всего мира. Самое главное – Макс не был одинок.
Одиночество, отстраненность от других людей делают любую ситуацию страшнее – и они оба знали это. Именно поэтому всегда предпочитали прятаться вместе.
Глава 10
Идет дождь. Тот горячий липкий летний дождь, когда не можешь отличить, где дождевая вода, а где пот. Они смешиваются. Сливаются. Я ползаю на коленях, переворачивая все камни подходящего размера, которые попадаются мне на заднем дворе дома Макса. Наша «странная тетя», как ее принято называть, купила нам обоим на Рождество по каменной ключнице, и, как бы мы ни смеялись над этим, я все еще пользуюсь ею – и надеюсь, что Макс тоже.
Через десять минут сдаюсь и беру самый большой камень, который мне удается найти. Досчитав до трех, швыряю его в заднюю дверь. Стекло разбивается вдребезги, рассыпаясь на мелкие осколки у моих ног. От этого звука у меня начинает кружиться голова, и я словно переношусь в другую ночь. В гораздо более холодную ночь, где в мои ступни впиваются осколки стекла…
На мгновение я заставляю себя вернуться в настоящее и крепко прижимаю пальцы к основанию черепа, где нарастает пульсирующее давление. Это приносит облегчение лишь на несколько секунд. Я прикидываю, что сказала бы Айя, и мысленно составляю перечень: один предмет, который я могу увидеть, один предмет, который я могу услышать, и один предмет, который я могу учуять.
Выброшенная бутылка пива.
Чайки.
Барбекю.
Я стою на заднем дворе Макса. Я не там. Я в безопасности.
И что теперь? Я вспоминаю дело, над которым работала в прошлом году – когда обвиняемый за одну ночь вломился в пять домов. Его приговорили к пятнадцати годам заключения. Но это совсем друг