Я передаю сержанту Роуз список всех, с кем, по моим сведениям, Макс поддерживал контакты.
– Вы уже получили результаты вскрытия? – спрашиваю я. – Или токсикологического анализа?
– Боюсь, что нет. Отчет о вскрытии должен быть готов к концу недели, но токсикологический анализ может занять некоторое время. Если вскрытие покажет, что мы должны начать полноценное расследование, это ускорит работу с токсикологией. Но будем надеяться, что до этого не дойдет.
– Спасибо. Кстати, я подумала о том, что вы сказали насчет осмотра дома Макса. Мы должны сделать это как можно скорее, дабы избежать возможных разногласий по поводу того, было ли что-то похищено после смерти Макса, а не до нее.
Она щурит глаза:
– Интересная мысль. Продолжайте.
– Если б я защищала кого-то в суде и этот человек был бы связан со взломом, но не мог бы – вне сомнения – оказаться на месте убийства, я попыталась бы доказать, что взлом произошел после смерти: кто-то просто позарился на пустой дом. Но я не выставляла бы взлом как нечто произошедшее до нападения и с конкретным личным мотивом. И не упоминала бы, что это мог быть несчастный случай во время ограбления. Но если б речь действительно шла о преступлении, я сделала бы все, чтобы дело против этого ублюдка было как можно более весомым.
– Судя по всему, вы хорошо разбираетесь в своей работе… Я дам вам знать, как только мы будем готовы принять вас.
– Отлично.
Выходя из участка, я чувствую, как сержант Роуз наблюдает за мной из дверного проема. Не хочешь идти навстречу – поцелуй меня в задницу. В следующий раз я ожидаю комнату с кондиционером.
– Привет.
Меня нелегко напугать, но с тех пор, как вернулась в этот город, я сделалась более нервной, чем обычно. Крутанувшись на каблуках, оказываюсь лицом к лицу с Джимми.
– Ты меня ждал?
– Ждал. Мне так жаль, что… – Он словно не может заставить себя произнести имя Макса, и я вспоминаю, что большинство людей не настолько привычны к смерти, как я. – Ты как, держишься?
– Не очень. Мама еще хуже. А ты?
Он смотрит в землю, потом снова поднимает глаза на меня.
– Я просто… Я не могу в это поверить. Я все думаю, что если б я чаще бывал рядом с ним… Понимаешь?
«Я думаю, тебе нужно вернуться домой».
Пытаюсь прогнать чувство вины. Сосредоточиться на Джимми.
– Я уверена, Макс знал, что всегда может прийти к тебе. Как ты и сказал, друзья меняются, и тебе не за что чувствовать себя виноватым.
Мои слова должны были успокоить его, но вместо этого вид у него становится еще печальнее. У него красные глаза, веки опухшие, как будто он плакал.
Джимми откашливается:
– У меня есть несколько идей для поминальной службы. Я подумал – может быть, обсудим это за обедом?
– Сейчас?
– Мы… мы… ну… – Он запинается на полуслове, и от этого явного проявления эмоций мне становится не по себе.
– Обед – это неплохая идея, – прерываю я его.
Кафе миссис Солсбери такое же уникальное и невероятно уютное, как и предполагает его название. Низкие потолки, скрипучие половицы и симпатичные деревянные выгородки с потертыми сиденьями из красной кожи, где люди собираются, чтобы посплетничать за булочками и чаем. И снова я чувствую, что мне уже не место здесь, среди хрупкого фарфора и пирожных с масляным кремом. Я слишком исковеркана. Моя душа слишком темна. Должно быть, мое чувство неловкости проявляется и в поведении, потому что Джимми спрашивает, не хочу ли я пойти в его паб – но я понимаю, что это было бы еще хуже. Слишком тесно это заведение связано с Максом. Не то чтобы я не хотела оказаться там, где бывал мой брат, но уверена, что тогда не смогу сдержать боль. Я достаточно разумна, чтобы понимать – мне все еще нужна некоторая дистанция. Нужно держаться на безопасном расстоянии. Здесь я могу притвориться, будто мы просто два старых друга, которые общаются за прекрасным обедом – не обсуждают, как похоронить человека, который был моим братом и лучшим другом Джимми, – а разговоры других посетителей заглушают мою печаль.
Еще до того, как нам приносят еду, мы успеваем обсудить планы поминок – музыку, фотографии, носильщиков для гроба, фуршет в «Синем орле» после похорон. И сейчас, уплетая свой бутерброд с колбасой, я пытаюсь сообразить, что еще можно сказать, чтобы заполнить тишину.
Из-за перегородки в дальней части зала доносятся радостные возгласы, и я оглядываюсь, чтобы понять, из-за чего такая суета. Это небольшая группа женщин разного возраста, а разноцветные ленты на платье каждой из них дают каждому посетителю понять, что у них девичник. Невеста. Мать невесты. Подружки невесты. Невинная надежда на счастливый брак. Затем, одновременно с хлопком пробки от шампанского, стол взрывается восторженными криками и аплодисментами. Звяканье ножа о бокал – знакомый сигнал о том, что сейчас будет сказан тост.
У меня кружится голова от ностальгии.
– В моей семье всегда любили тосты, – замечаю я. – Это была папина традиция. Он всегда готовил одну и ту же речь по любому случаю.
Странное чувство – ностальгия пополам с отвращением. Моя семья уже дважды была разрушена трагедией. Но что за семьей мы были изначально?
– Ты знаешь, что Макс подхватил эту традицию?
– Да? Я не слышала эту речь уже восемнадцать лет.
Я не ставлю Джимми в известность касательно того, что отнюдь не скучала по ней. Я также не собираюсь признаваться, что мысль о том, как Макс повторял ее слово в слово, вызывает физическую тошноту. Более того, это бесит меня. Я не понимаю. Зачем ему воспроизводить эту речь? На чьей стороне он был?
Джимми пожимает плечами.
– Может, он не хотел напоминать тебе о том, что было вами утрачено. Думаю, он находил в этом повторении некое утешение. Память об отце, которую он мог сохранить.
Я заставляю себя промолчать. Не закричать, что именно это меня злит – зачем ему понадобилось делать подобное?
– Макс не был приверженцем традиций, но всегда уважал тот факт, что ваш отец их придерживался. Возможно, именно эта любовь к традициям и привлекла твоего отца к масонам. Хотя Макс был не из таких, – продолжает Джимми.
– Что, прости? – Кусок бутерброда у меня во рту внезапно становится слишком толстым и жестким. Я заставляю себя проглотить его.
– Ты не знала, что твой отец был масоном?
– Понятия не имела.
Чего еще я не знаю о своем отце? Тот факт, что он был масоном, меня не удивляет: он всегда был склонен к театральности, и ему нравилось все, что казалось элитным и эксклюзивным. А что может быть лучше, нежели принадлежность к мужскому братству, восходящему к средневековым временам? С тайными рукопожатиями, ритуалами и паролями… Никто толком не знает, что происходит внутри масонских лож, но их причастность к историческим моментам является предметом спекуляций во всем мире. Я полагаю, что сейчас все сводится к «ты мне, я тебе», но легенды и тайны масонов остаются.
– Но ты говоришь, что Макс не участвовал в этом?
– Нет. Его пригласили вступить после несчастного случая с твоим отцом, но он отказался.
– Точно отказался?
– Сто процентов. Он сказал, что это не для него. Честно говоря, это вызвало большой ажиотаж.
– Почему?
– Ну, твоего отца так уважали в Молдоне, что все решили, будто Макс последует его примеру.
– При чем тут вообще масоны?
Джимми поднимает брови, глядя на меня, точно вдруг обнаружив, что знает что-то, чего не знаю я.
– При том, что здесь почти все – масоны. – Он говорит это заговорщицким тоном, почти шепотом.
– Мужчины. – Я демонстративно откидываюсь на спинку сиденья.
– Пардон?
– Полагаю, под «всеми» ты подразумеваешь только мужчин.
– Да, конечно, извини.
– Значит, не все.
– Нет. – По крайней мере, у него хватает совести выглядеть смущенным, а на щеках проступают красные пятна.
– А ты? Ты входишь в этот эксклюзивный клуб?
Джимми закатывает глаза, словно я продемонстрировала ребяческую наивность.
– Категорически нет. Ты же знаешь, я всегда подражал Максу.
Так и есть. Мой брат всегда так влиял на людей – он был прирожденным лидером. Особенность, унаследованная от отца.
Мы доедаем обед, заполняя время пустой болтовней, однако по дороге домой я думаю только об одном: о том, что у отца были секреты. Он был членом печально известной тайной организации. По словам Джимми, она захватила весь город.
Я приехала сюда в поисках ответов, но уже начинаю задумываться: не столкнулась ли я с чем-то более серьезным? Город, в котором царят традиции, и семья, построенная на них…
ПреждеДжейк-любовник
Лето пролетело слишком быстро, и Максу пора было снова уезжать в Кембридж. Джейк с трудом мог поверить, будто знаком с ним всего несколько месяцев. За это короткое время они сдружились настолько, что Джастина стала называть их «парой из кошмара». Это забавляло Джейка: ведь вдвоем с Максом они реже обычного нарушали правила.
Если от кого-то и следовало ждать проблем, он поставил бы на Джастину. Он любил ее, но в то же время не мог понять до конца. Отчасти именно поэтому и любил. Джастина интриговала его – она была полна противоречий.
Он заметил это в ней, когда увидел лежащей под дождем. Неприметная, но от нее невозможно было оторвать глаз. Смелая, но осторожная. Беззаботная, но со стальным характером. Это был тот внутренний огонь, который так привлекал его. Джейк надеялся, что этот огонь никогда не погаснет. Он знал, что она даже не подозревает об этом огне – но он составлял саму ее суть.
Джейк заметил, что весь сегодняшний день прошел как-то не так. Джерард был необычайно разговорчив, а Эвелин – хотя она и так почти никогда не говорила – казалась настолько замкнутой, что можно было вообще забыть о ее присутствии. Когда после ужина все они перешли в салон, он тихо спросил Джастину, всё ли в порядке; она улыбнулась и взяла его за руку, но он отметил, что она ничего не сказала в ответ.